Макишев изобразил на лице обиду.

— Ладно. — Ирина махнула рукой. — Кто-то рассказал, и Смирнов исчез. Иди, Леня!

Макишев остановился рядом с ней и нерешительно протянул руки к ее талии. Ирина тут же обернулась:

— Ты действительно ради дела старался? Только честно говори!

Леонид решил не лукавить:

— И ради дела тоже. И Смирнова этого хотел притопить… Не люблю выскочек!

Она усмехнулась:

— А может, ты ревнуешь?

— Не исключаю такую возможность.

Кленина внезапно развеселилась. Для каждой женщины обожание и кавалеры — неиссякаемый источник жизненной силы.

— Неужели до сих пор, Леня? Столько лет прошло…

— Первая любовь не проходит, — грустно возразил Макишев. — Она только зарастает. Иногда всю жизнь.

Ирина вспомнила Соньку. Действительно, та до сих пор своего Костю помнит. И Ирине мстит.

Она посмотрела на Макишева — он стоял перед ней и мял в руках какую-то бумажку. Неожиданно ей захотелось его помучить, подразнить. Она выхватила у него из рук бумажку и встала, касаясь грудью его груди. У Макишева перехватило дыхание.

— А если я соглашусь? — томно спросила она.

Тот судорожно сглотнул:

— На что?

— Ты сам понимаешь…

Он напряженно на нее смотрел, потом отошел, качая головой, и ослабил внезапно ставший тесным узел галстука.

— Нет, нет… Тогда все пройдет, а я не хочу… Душе тоже чем-то жить надо! А то получится, что сбылась мечта идиота, а что дальше? Никакого интереса!

— Ты прав. — Ирина стала колюче-насмешливой. — Осторожности научился?

— Просто поумнел. — Макишев грустно посмотрел на нее. — Любить можно одну женщину, а жить с другой. С другой заводить семью, детей, быт налаживать — все обычно, нормально. А с любимой женщиной изведешься. Все сердце себе надорвешь. Детей будешь любить по-сумасшедшему. Ради любви, ради семьи себя гробить…

Кленина задумчиво кивнула:

— Может, ты и прав…

— Нет, Ирина, нет, — продолжал Макишев. — Не стоит. Пусть все остается как есть. Жизнь — это штука мудрая, куда умней нас. Раз чего-то не дает, — значит, и не надо.

— Глубокий ты человек, оказывается, Макишев, — с притворным уважением вздохнула она.

Однако веселье спало с нее, как шелуха. Она погрустнела, села в кресло, сложив руки на коленях.

— А меня вообще любить-то можно?

Теперь пришел черед Макишева усмехнуться. Он встал перед ней на колени и поцеловал руки.

— Тебя лучше ненавидеть, — ласково попенял он ей. — Ты тех, кто тебя любит, в бараний рог скручиваешь. А вот если тебе сердце не отдать, ты по крайней мере заинтересуешься.

— Я же не старуха и вроде не урод. — Ирина захлюпала и стала искать в карманах носовой платок.

— Не волнуйся, — понимающе глядя ей в глаза и поглаживая руки, успокаивал Макишев. — Появится твой Смирнов, куда он денется…

Смирнов сидел за столиком уличного кафе и методично напивался. Хоть он и перестал пьянеть с одной рюмки, но все-таки целая бутылка водки сделала свое дело.

Уже почти достигнув состояния похрюкивания, он сделал из салфетки ажурную снежинку и стал примерять ее себе на разные части тела. Особенно ему понравилось сдувать снежинку с носа — она слетала прямо в тарелку. Смирнов тупо повторял эту нехитрую забаву вновь и вновь, и в этот момент увидел у светофора машину.

Ничего в ней особо примечательного не было. Обычный «БМВ», почти как у него, только не черный, а темно-серый. Как говорят, цвета мокрого асфальта. Торчали антенны связи, но самое главное — в открытом окне маячила знакомая толстая рожа. Это был товарищ Куролесов собственной персоной.

Смирнов просиял.

— А, Борис Ефимыч, — закричал он, делая безуспешные попытки подняться со стула. — Как жизнь? Самочувствие как? Шея не болит? — Он подергал себя за галстук, отчего лицо Куролесова покрылось красными пятнами.

Борис Ефимович схватился за трубку мобильного телефона. С такого расстояния Смирнов не мог услышать, с кем и о чем он говорил, но это его не обескуражило. Он схватил два стакана из-под водки, приложил один к уху, другой ко рту.

— Алло! — закричал он, передразнивая чиновника. — Секретаршу срочно сюда, твою мать…

Куролесов пробуравил его злым взглядом. В это время светофор дал зеленый, и машина начальства, сорвавшись с места, скрылась в облаке пыли.

Через несколько минут, когда Смирнов начал было мирно клевать носом, сидя за столом, из-за угла показались два милиционера. Один из них смотрел в блокнот.

— Темные волосы, хорошо одет… Ты где-нибудь его видишь?

— Да в кафе он сидит, — подтолкнул его напарник. — Под зеленым полосатым зонтом, разуй глаза!

Смирнов представлял собой забавное зрелище. Водрузив на голову дырявую салфетку, чтобы солнце не припекало макушку, он дремал, приоткрыв рот.

— Пьем? — поинтересовался мент, присаживаясь к нему за столик.

Андрей встрепенулся.

— Выпиваем, — покорно согласился он. Деваться было некуда: пустая посуда с запахом водки красноречиво говорила о том, что он здесь не свежим воздухом дышит.

— Выпивают в компании, а в одиночку — пьют! — припечатал второй, усаживаясь по другую сторону.

Андрей стряхнул с волос салфетку и вопросительно прищурился на нежданных собеседников.

— Алкоголик, — поддержал напарника первый мент, повыше и пошире в плечах.

— И в компании можно напиться, а выпивать можно и одному, — решил Андрей поддержать алкогольную тему.

— Нормальный человек один не пьет, — неприветливо сказал мент и поднялся. — Короче…

— Короче, мы предлагаем вам пройти с нами, — взял Андрея за локоть высокий. — Вы согласны?

— Конечно, — кивнул Смирнов, — нет!

— Ясно, — холодно констатировал лейтенант, — сопротивление представителям правоохранительных органов?

— Да! — с вызовом ответил Смирнов и пьяно прищурился.

— Ясно… Сержант!

Напарник в это время глазел на блондинку в коротком цветастом сарафанчике. Довольно сильный ветер яростно трепал ее юбчонку, легко справляясь с законом всемирного тяготения. Ноги открывались полностью, а иногда виднелись белые трусики. Сержант Завьялов был совершенно очарован девушкой и ее туалетом и не услышал приказа начальства.

— Сержант! — разозлился мент. — Действуйте!

Оторванный от созерцания стройных ножек, тот вскочил, отдал честь и кинулся к Смирнову. Но Андрей схватил незадачливого служителя порядка и, вывернув ему руку, уронил на землю.

Мент оторопел:

— Да ты что?!

Но вторым ударом уже и он, лейтенант Криворучко, был отправлен туда же. Падая, он задел столик, который упал на милиционеров.

— Даже не думай об этом, засранец! — голосом Арнольда Шварценеггера сказал Смирнов. Он медленно, с достоинством, повернулся и поплелся прочь от кафе, заложив руки за спину, как заключенный на прогулке.

Выбравшись из-под стола, милиционеры поспешили за «задержанным». Они пристроились с двух сторон от него и время от времени поддерживали, чтобы тот не свалился. Но Андрей гордо отводил все попытки ему помочь и, покачиваясь, шел вперед, к заветным дверям отделения милиции.

— Никто не сможет обвинить меня в том, что я не держусь на ногах! — заявил он сержанту.

— Конечно, конечно, — буркнул тот. — У тебя будут другие обвинения…

Ирина висела на телефоне, когда в кабинет, предварительно постучавшись, вошел Макишев.

— Здравствуйте, а Соню можно? Что значит — уехала? — говорила она невидимому собеседнику. — Когда? Еще вчера? Ясно, спасибо…

Макишев потерянно маячил перед ней.

— Тебе чего? — Ирина положила трубку.

— Ничего, — пожал он плечами. — Я домой.

Леонид и сам не знал, зачем зашел к ней. Может, хотел проверить, как она. Если бы он знал, что она будет так переживать из-за этого самозванца, не дал бы ему почитать про себя правду. Не ради него, а ради Ирины…

— Сделал дело — гуляй смело, — холодно сказала она.

Телефон зазвонил снова.

— Алло. Кленина слушает… Да, узнала. Вы о чем? Ладно, все ясно. Позвоню на днях, как вы и просили. До свидания.