Свои деньги

Здорово у Сереги это получалось! Соберет под козырьком кепки лоб гармошкой, печально поднимет плечи и даже вздохнет при этом:

— Никак не могу дешевле.

— Хоть пятачок скинь. Ишь, цена-то!..

— Не могу, гражданка. Так велели продавать… Зато помидорчики какие! — Сергей умиленно улыбался и, вынимая из корзины все новые и новые крупные, ровные, один к одному, плоды, бережно раскладывал их на прилавке. — Весь рынок обойдете — лучше не купите. Что в салат, что в борщ…

— Да уж ладно, отвесь килограмм, — сдавалась покупательница.

А вот Андрюшка так не мог. Он стоял рядом, и помидоры у него были, пожалуй, не хуже Серегиных, а начнут его упрашивать сбавить цену — он и уступает. Там гривенник недоберет, там пятачок уступит…

Серега косил быстрым взглядом на Андрюшку и морщился: «Разиня! Не меньше рубля уже потерял». Когда рядом не было покупателей, он раздраженно бурчал:

— Всю торговлю мне портишь! Не умеешь, так не берись. Зачем этой старухе сейчас уступил?

— Не знаю, — виновато почесал нос Андрюшка. — Жалко. Видел, руки у нее? Сухие-сухие. И жилы синие.

— Э-эх! — Серега брезгливо поморщил губы. — Не будет из тебя толку.

Андрюшка промолчал. Видимо, соглашался про себя: не будет.

— А может, это у тебя с непривычки? — стараясь ободрить приятеля, сказал Серега. — Я второй год торгую, так мне никакие синие жилы нипочем. Не нравится цена — отходи…

Первый, конечно, продал помидоры Андрюшка. Ему потом не меньше часа пришлось ожидать, пока Серега сбыл последний товар.

На остановке трамвая Серега пересчитал деньги, аккуратно сложил в кошелек, а две новенькие рублевки спрятал отдельно, в нагрудном кармане рубахи. Еще и на пуговку застегнул.

— А ты сколько заработал? — Он хитро подмигнул Андрюшке.

— На мороженое даст мать.

— Эх, тютя! На мороженое! Проторговался! Говорил — не дешеви. Синие жилы! А я вот пару рублевочок сшиб… Слышишь? — Серега потрогал спрятанные в кармане бумажки. — Хрустят.

Ехали в вагоне трамвая веселые девчата. Ехали со стройки, ругали какого-то прораба за плохие краски и смеялись над каким-то инженером Синичкиным. Ехали трое мальчишек. Они стояли на площадке и спорили — может космонавт прыгать на Луне, как кузнечик, или не может? В окна ярко светило солнце. Мимо проносились подстриженные деревья, новые высокие дома из белого кирпича. Обгоняя вагон, проплывали голубые «Жигули» и зеленые «Волги». На лавке для инвалидов и детей сидел сухонький старичок и одобрительно улыбался.

Улыбался и Серега. Но трудно было понять, отчего улыбается. На мальчишек не смотрел, и улица, похоже, мало его занимала. Просто сидел, смотрел перед собой в одну точку и улыбался. Когда Андрюшка взглядывал на него, то невольно думал: «Доволен, что заработал». Он думал об этом немножко с завистью: целых два рубля! Андрюшка понимал, что завидует, и это было ему неприятно. Он поворачивал голову в сторону мальчишек и опять слушал, как они спорят…

Сошли на последней остановке. Здесь город был похож на большую деревню. Кругом стояли одноэтажные частные домишки, на лужайке паслись степенные гуси.

Помахивая пустой корзинкой, Андрюшка сказал:

— Ну и чудеса! Слышал, ребята говорили: на Луне человек в шесть раз выше прыгнет. Это и я метров на восемь сиганул бы! Прямо на крышу! Здорово!

Серега, казалось, не слышал его. Шевелил губами, словно что-то подсчитывал в уме.

— Андрюха, — сказал он. — Зайди вечером. А если мать о базаре будет спрашивать, скажешь — плохой базар. А что, — будто убеждая сам себя, проговорил Сергей, — разве не правда? Факт. Уламываешь, уламываешь, пока настоящую цену дадут. За такую работу и двух рублей мало. Конечно! — Серега решительно достал кошелек, вынул оттуда несколько монет и удовлетворенно сказал: — Два семьдесят. Теперь хватит.

— Много уже, наверно, собрал? — забыв об удивительных прыжках на Луне, осторожно спросил Андрюшка.

— Есть капиталец… — помолчав, ответил Серега. — А как же, копеечка к копеечке — рублик. Вот и набралось… — Не выдержав, похвастал: — У тебя, Андрюха, пальцев на руках и ногах не хватит сосчитать мои рублики.

— Ух! — Андрюшка вытаращил глаза. — Больше двадцати?

— Спрашиваешь! Только смотри, об этом — молчок.

— А что купишь на них? — полюбопытствовал Андрюшка.

— Куплю-то? — Серега пощурился на белые барашки облачков в синем небе, пожевал губами, но так, видимо, и не смог решить, на что употребить свои капиталы. — А что захочу, то и куплю! — наконец важно сказал он.

— Я бы ружье для подводной охоты купил, — мечтательно проговорил Андрюшка.

— Штука хорошая, — согласился Серега. Потом, подумав, рассудил: — Да толку от этого ружья как от козла молока. Видел: целый час один нырял, в ластах, в маске с трубкой — и хоть бы малявку подстрелил… Нет, выброшенные деньги.

— Тогда фотоаппарат.

— Тоже бесполезная вещь, — поморщился Серега. — Одни расходы с ним. Бумаги на карточки купи, пленку, а еще — проявитель, закрепитель… В трубу вылетишь!

— А если книжек купить? — подсказал Андрюшка.

— Что я — дурак! Книгу и в библиотеке возьму. Любую! Сказал тоже! — Серега до того презрительно усмехнулся, что Андрюшка почувствовал себя вконец пристыженным.

Собираясь свернуть в переулок, к видневшемуся вдали дому за темным забором, Серега вдруг остановился и сказал:

— И не обязательно покупать. Просто копить буду. Много-много скоплю. — И, переходя на шепот, добавил: — Может, и всю сотню скоплю.

Шагая к дому, Андрюшка не размахивал корзинкой. Был задумчив и тих. «А я бы ружье купил, — думал он. — И книжек… Только разве мне накопить? — Он достал вырученные за помидоры деньги, посмотрел на них и сунул обратно в карман. — От этих ничего не возьмешь. Как бы мать не заругала, что дешево продавал… Нет, не накопить мне. А все оттого, что уступаю.

Старуху пожалел… Чудак я, наверно. Зачем жалеть? Серега никого не жалеет, а разве плохо ему? Вон денег сколько накопил…»

Между тем Серега открыл калитку и вошел во двор. С радостным визгом бросилась к нему Тэтька — свирепого права овчарка, целыми днями, лая и гремя цепью, бегавшая по узкой дорожке между забором и возделанными грядками. Он хотел было поласкать собаку, но на крыльце показалась бабушка. Маленькая, худая, в заношенном до дыр переднике. Она быстрым взглядом окинула Серегу, его пустую корзину и спросила:

— Где ж ты, мил дружок, запропал? Ждем, ждем…

Он напустил на себя обиженный вид:

— Вам что — наложили корзину, иди торгуй! А я измучился, как собака. Базар плохой, настоящей цены не дают… Пока продал все четырнадцать килограммов…

— Четырнадцать? — удивилась бабушка. — Это как же: дома вешали — пятнадцать было.

А Серега еще пуще рассердился:

— Это на ваших архирейских — пятнадцать…

Они еще несколько минут препирались, и хоть бабушка подозревала, что не в меру расторопный внук ее, похоже, ловчит и изворачивается, она, взяв у него и пересчитав деньги, вздохнула и примирительным голосом сказала:

— Ну да ладно, не сердись. Если чуток и взял, так за работу же. Вон и вправду, какой измученный. Шутка ли — с утра на базаре… А денежки попусту не трать. Знай: копеечка к копеечке…

— Говорю, не брал ничего! — Серега дернул плечом и проворчал: — Поесть бы лучше дали. Голодный как волк.

— Ох, милок, — словно вспомнив, встрепенулась бабушка, — еще не приготовила. Не до того было. Глаша-то совсем расхворалась. Врачиха недавно приходила. Говорит, грипп у нее какой-то особенный. Тяжелой формы.

Мать лежала на кровати с воспаленным и красным от высокой температуры лицом. Еще утром она ходила по дому, собирала его на базар и лишь жаловалась на озноб и головную боль. А теперь вон как скрутил грипп! Серега подошел к матери, сочувственно спросил:

— Болит, да?

— Плохо, сынок… Тело ломит. И голова будто раскалывается.