— Ну, прочитай, — торопливо сказала Ленка. — Интересно, что теперь написал.

— Ой, Лена, прямо читать неудобно. Такое написал, с таким чувством!

— Да ты читай, читай! — И Димка увидел, как другая, почти не загоревшая, Ленкина нога в нетерпении два раза притопнула.

— Только не смейся, — предупредила Марина. — А то читать перестану.

— Не буду, не буду. А большое письмо? На обеих сторонах напечатано?

— На второй — половинка. Большое. Теперь мне Алеша много стал писать. Ну, слушай.

— Слушаю.

И Димка чуть дыша приготовился слушать.

«Здравствуй, дорогая Мариша!»

— Как он хорошо называет тебя, — вздохнула Ленка.

«Получил сегодня твое письмо и сразу же отвечаю. Да, да, я все, все помню. И как ты стояла на гладких камнях, будто не решаясь войти в воду, и как упругая волна с шумом накатывалась на твои ноги, добиралась до коленей, а потом будто пугалась и откатывалась обратно. Даже закрыв глаза, я отчетливо вижу твою улыбку и как смотришь ты на меня, потом на море. Скажи теперь честно, признайся: ведь на меня ты смотрела чуть ласковее, чем на море? Или мне это только показалось? А потом я говорю тебе: «Мариша, смелей!» И тут же сам бросаюсь в катящуюся волну, выныриваю и машу тебе рукой: «Иди, Мариша, ко мне. Смелее!» Ты улыбаешься, и теперь я почти не сомневаюсь: ни морю, ни солнцу, ни горам ты не улыбалась так ласково. Мариша, прошу тебя, напиши в своем следующем письме, так ли это было? Почтальона я буду ждать на улице.

Я сейчас печатаю на дедушкиной машинке, и словно не черненькие буквы вскакивают на бумагу, и не клавиши со стуком отскакивают назад, а будто солнечные брызги летят во все стороны. Это ты, ты, Мариша, бежишь ко мне! Бежишь, не страшась встречной волны. Ведь ты знаешь: со мной тебе бояться нечего. А зеленая волна бьет тебе в ноги, в живот, и яркие брызги разлетаются от тебя в стороны и, как искры, падая, гаснут в воде.

Мариша, раньше, до знакомства с тобой, я даже не подозревал, что у меня есть столько хороших, красивых слов. Они роем носятся в голове и сами собой будто слагаются в радостную песню. Когда я читаю твои письма, они тоже звучат как песня.

Мариша, не знаю, что напишу тебе завтра, но хорошо знаю — все слова будут от самого сердца, и я уверен: так будет продолжаться всегда, пока есть это зеленое море, синее небо, голубые горы и есть ты, в глазах которой я читаю те же слова и те же чувства. С огромным нетерпением буду ждать завтра твое письмо. Буду ждать! Буду ждать! До свидания. Твой друг и верный рыцарь Алеша».

Димка едва не трупом лежал у ног девчонок. Что там сучок, собака вцепись зубами в его ногу, он бы, наверно, не пошевелился. Его собственное чувство к Марине показалось мелким и жалким. Вот Алеша, ее верный рыцарь, это да! Это чувство!

Видно, и Ленка не сразу могла прийти в себя после горячего признания неведомого Алеши.

— Если бы мне кто-нибудь написал такое… — наконец выговорила она и так вздохнула, что Димке показалось, будто даже листья на кусте шевельнулись. — Счастливая, — сказала Ленка. — Ты каждый-каждый день пишешь ему?

— И он мне.

— Марина, а там, вслух, он говорил тебе такие слова?

— Нет, — помолчав, ответила Марина. — Там не говорил. А в письмах осмелился. Он очень хороший, славный. Настоящий благородный рыцарь. Видишь, Лена, а ты говорила, что теперь рыцарей нет.

— Значит, есть, — опять вздохнула ее подруга. — Где-то есть… А у нас…

— Да, у нас не видно, — согласилась Марина.

— Ну хоть бы кто-нибудь был, — сказала Ленка. — Вот в нашем классе, например… Ну, кто? Никого. Лева Савчук если только? Но рыцарь ведь должен быть не только благородным, но и храбрым.

— Естественно, — согласилась Марина.

— А Лева, я думаю, и первоклашек боится. Какой же рыцарь из него?

— Да. — Марина печально улыбнулась. — Лева и рыцарь… Как-то не вяжется.

— И во дворе — никого. Дом большой, мальчишек много… Обожди, — неожиданно сказала Ленка, — а тот, из пятого подъезда, в шестом «Б» учится, Димка. Как он тебе?

Вот тут Димка, лежавший в кустах, точно дышать перестал.

— Да ничего вроде, — сказала Марина, и Димка словно увидел, как она пожала коричневыми плечами. — Не знаю, — договорила Марина.

— А помнишь, как мороженое вывалилось у него? — засмеявшись, спросила Ленка.

— Бедный, — в свою очередь засмеялась и Марина, — только, видно, развернул.

— А с чего бы это вдруг упало оно? Как думаешь?

— Ну мало ли. Упало просто. Бывает же.

— А я думаю, что не просто, — усмехнулась Ленка.

— Тебя увидел? — спросила Марина.

— Если бы меня!

— Ну уж и не меня, конечно! — сказала Марина. — Да он, вообще, кого-нибудь видит? Такой же, по-моему, робкий, как и наш Лева. Ростом, правда, побольше. А так — красная девица.

— Не знаю, не знаю, Марина. Только мне кажется, что, если бы этот Димка из пятого подъезда узнал про письма Алеши, он бы сильно расстроился.

— Хватит, Лена! Выдумываешь сама не знаешь что! И думать ни о ком не хочу! Вот приду сейчас и буду писать Алеше письмо. Видишь, как он мои письма ждет! Обязательно сегодня напишу.

— А что напишешь — покажешь мне? — спросила Ленка.

— Нет уж! Скажи спасибо, что Алешины тебе читаю. И то, наверно, не надо бы. Может, Алеше это было бы неприятно.

— Ну что ты, что ты! — перепугалась Ленка. — Ты мне читай его письма. Ведь он не узнает… Марина, у меня рубль есть. Идем, купим две порции пломбира.

— У меня тоже есть деньги.

— Но я хочу угостить. Могу ведь я угостить?

— Ну, идем, идем, богачка! — засмеялась Марина.

И коричневые, и чуть загорелые ноги исчезли. Димка, совсем переставший ощущать свое одеревеневшее тело, с минуту лежал неподвижно, потом шевельнулся и едва не застонал от боли. Он с трудом поднялся на колени, кое-как выбрался из кустов и поплелся к своему подъезду.

Он сидел дома за столом, опустив голову, и не мог, конечно, видеть, как Марина и Ленка через несколько минут снова появились во дворе и с аппетитом ели мороженое.

Ничего не знал Димка и о том, как, доев мороженое, подруги расстались и Марина, поднявшись по лестнице на второй этаж, позволила у дверей. Открыла ей бабушка, еще моложавая, русоволосая, как и Марина, только без косы. На ней были красивые, продолговатые очки в тонкой, золоченой оправе.

— Нагулялась? — спросила бабушка.

— Погода — сказка! — улыбнулась Марина. — Ты бы тоже прошлась. Такое солнце, как в Крыму.

— Непременно пройдусь, — сказала бабушка. — Закончу работу и отнесу на кафедру. Уже немного осталось.

Бабушка прошла к низенькому столику, села и быстро-быстро застучала по клавишам пишущей машинки. Через час она сложила напечатанные листы в папку и закрыла машинку прозрачной пленкой, чтобы не пылилась.

Когда бабушка ушла, Марина сняла пленку, вставила в машинку чистый лист, вздохнула печально и не так быстро, как бабушка, двумя пальцами выстукала первую строчку:

«Здравствуй, дорогая Мариша!»

Подумала немного и принялась выстукивать новые:

«Только сейчас получил твое письмо. Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я так обрадовался, что схватил табуретку, стал танцевать с ней и, представляешь, Марина, чуть не разбил любимую мамину вазу…»

А на третьем этаже, через два подъезда от Марины, ходил по комнате Димка и разговаривал сам с собой. При этом даже и рукой взмахивал, только что слов не было слышно: «Несмелый, робкий, красная девица… Ну и что? Не всегда же буду таким. Буду стараться». — «А если не получится?» — «Но я же буду стараться! Вот Демосфен, он говорил плохо. Тренироваться начал. Даже камешки в рот закладывал и говорил. И как потом научился!» — «И тогда Марина заметит тебя?» — «Откуда я знаю. — Димка угрюмо пожал плечами. — Алеша у нее. Рыцарь». — «Так что же теперь делать?»

Четыре раза прошел Димка из угла в угол: «Ну, а что еще делать? Что мне остается? Буду стараться. И где этот Алеша? Может быть, за пять тысяч километров. А я здесь. Рядом. Все может быть. И будто только один ее Алеша — рыцарь! Если бы стала вдруг тонуть в море, то неизвестно, кто был бы первый! Да пусть хоть в два метра будут волны, хоть в три — какая мне разница! Ни за что не выпустил бы ее из рук. Все равно спас бы и вынес на берег».