— Пора линять — подвел итог дискуссии Вяземский. — Сейчас по нам начнут стрелять.

— Надо бы — печально глядя на два оставшихся ящиками с патронами ответил Сидоров. — Но эти два ящика мне не поднять, а фашистам оставить — жалко.

Несколько автоматных пуль ударило в дверь, прекратив горестные стенания боцмана.

— А я их и не оставлю! — прокричал Сидоров и, быстро вставив в свою ручную пушку ленту из одного из этих ящиков, он выпустил длинную очередь в сторону стрелявших фашистов. Остальные разведчики, пользуясь растерянностью фашистов, не ожидавших именно такого ответа, бросились наутек. Поскольку дверь в каптерку смотрела в сторону летного поля, Петров и Иванов до аллеи добежали с оставшимся снарядным ящиком, а выскочивший последним Сидоров перезарядил пушку и, высунувшись из-за ствола вековой липы, выпустил длинную, мучительно-долгую для захватчиков шестисотснарядную очередь вдоль стоянки самолетов. А последнюю, стопятидесятиснарядную секцию ленты Сидоров выпустил по расчетам зенитных «Эрликонов», стоявших в дальнем конце взлетной полосы. Немцы буквально растерялись от интенсивности и мощи обрушившегося на них огня, и вся рота успела добежать до конца аллеи и скрыться в густом лесу, так и не услышав ответных выстрелов.

— Да, неплохо затарились, — прохрипел Вяземский, склонившись и уперши руки в колени. — И ушли нормально, хоть и шумнули чуток.

— Да уж, в ближайшие пару дней сюда снова так просто не забежишь — ответил Иванов. — Но, думаю, барахла нам на неделю хватит, а то и на две. Ладно, прекращаем перекур и пошли домой.

— А что, можно было перекурить? — расстроенным голосом поинтересовался Сидоров. — А я вот не успел…

— Дома покуришь, это была метафора со стороны командира, так что никто покурить не успел, ты не расстраивайся — успокоил товарища Петров. — Побежали! — и отряд снова помчался по знакомой тропинке. Впрочем, порядок движения изменился: увешанный снарядными ящиками Сидоров бежал замыкающим, за ним — прикрывая опасный груз от случайной пули сзади двумя тюками с мануфактурой, трусил Иванов, а перед ним — Вяземский, прикрывая опасный груз Сидорова уже спереди здоровенным мешком с мыльницами, бритвами и прочими мелкими, но прочными и столь необходимыми в солдатском быту мелочами. А головной дозор исполнять как-то само собой выпало Петрову.

Привычный бег по привычному маршруту сыграл с разведчиками злую шутку: бойцы роты Иванова уже успели привыкнуть к тому, что на пути от своего переднего края и до аэродрома немцы не встречаются, а потому появление немецких пехотинцев, роющих окопы на своей стороне фронта, оказалось для них неожиданным. Неожиданной, впрочем, встреча стала и для захватчиков, так что большинство из фашистов даже не успели передернуть курки своих «Шмайсеров». Одинокая, но довольно короткая очередь с вражеской стороны была прервана густым сочным грохотом ручной автоматической пушки Сидорова, и бойцы успели пробежать оставшиеся до родных окопов полторы сотни метров задолго до того, как соседние подразделения солдатиков в фельдграу сбежались на шум.

Пожилой сержант-пехотинец, встретивший четверку разведчиков в окопе, неторопливо докурил самокрутку и, прищурившись, спросил:

— Ребята, вы бы не могли сообщить, сколь часто вы оттуда сюда бегать будете? Я не из любопытства спрашиваю, мне просто интересно: ну на ужин вы сегодня успели, а завтрак завтра на вас готовить чи нет?

— Ну, я не знаю — ответил Иванов.

— Не от нас зависит — добавил Вяземский.

— Это — как Родина прикажет, и вообще это военная тайна — добавил Сидоров.

А Петров промолчал. Потому что он, похоже, говорить вообще не мог, приняв на грудь ту самую одинокую и короткую очередь. Петров молчал, покачивался вперед-назад и судорожно пытался вдохнуть, или, напротив, выдохнуть — по виду было не очень понятно. Но по виду было понятно кое-что другое: мундир Петрова краснел вовсе не от света заходящего солнца.

Иванов дрожащими от волнения руками стал пытаться расстегнуть пуговицы, Вяземский достал откуда-то немецкий кинжал и приготовился срезать неподатливое фельдграу, но всех опередил Сидоров, попросту разорвав вражескую ткань на товарище от шеи и до самого копчика. Окровавленный мундир с лязгом рухнул перед Петровым на землю, оголив его торс.

— Твою мать! — только и смог сказать пожилой сержант.

— Срочно несите его в лазарет! — сориентировался Иванов. А остальные — бегом в расположение!

— Да уж, лучше так, чем никак — попытался пошутить Петров, когда пехотинцы на откуда-то взявшихся носилках потащили его в медсанбат.

В шесть утра следующего дня Иванов, Сидоров и Вяземский, стоя навытяжку перед полковым особистом, готовились получить новую боевую задачу.

— А где четвертый?

— Петров в госпитале…

— Ах да, помню, ранен. Ну да ладно, тогда под трибунал его отдавать пока не буду. А остальные — слушайте боевой приказ…

Пожилой старикашка-доктор в полевом госпитале, закончив оперировать, делился удивлением своим с молоденькими сестрами:

— Ну, нацепил солдатик кресты эти поганые, так ведь все пули немецкие прямо в их же в кресты и попали! Кресты эти конечно вбило ему глубоко в мясо груди, да и шесть ребер ему переломало, но ведь жив остался, и практически здоров. Чудо, иначе и не сказать!

А пожилой сержант в окопе, примерив вырезанный из куска брезента «слюнявчик», тихонько бормотал про себя:

— Раз не забрали — значит им не надо. А мне — так уж лучше грудь в крестах, чем голова в кустах — и продолжил увешивать брезент вражеским железом:

— …сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести… еще пять рядов — и хватит пожалуй, а там я уж лучше лопатку подвешу.

— … Приказ понятен?

— Ммм… Позвольте уточнить? Нам надо найти где-то в этом районе вражеский аэродром и прикинуть способы его уничтожения? — Вяземский старался быть предельно вежливым.

— Я что, непонятно приказал? — Особист аж покраснел от гнева.

— Да что вы, товарищ капитан Госбезопасности, очень даже понятно. Просто дело в том… ладно, командир, колись — граф толкнул Иванова кулаком в бок.

— Разрешите доложить, товарищ капитан Госбезопасности, ваш приказ выполнен и даже перевыполнен досрочно!

— Поясни…

— Предвидя ваш приказ вверенная мне рота полным составом произвела еще вчера днем разведку аэродрома, он как раз находится… находился в этом месте — Иванов ткнул пальцем в школьную карту Белоруссии — но, будучи обнаруженным противником рота была вынуждена вступить в бой с превосходящими силами и уничтожить расположенные там самолеты и средства ПВО противника. При отходе из вражеских тылов рядовой Петров получил множественные ранения из автомата в грудь, в связи с чем был отправлен в полковую медсанчасть. Рота потерь не имеет.

— Черт! — особист с досадой рубанул ладонью воздух перед собой. Знаю я вашего брата — горы свернете, лишь бы ничего не делать! Ну ладно, у меня, к сожалению, на сегодня для вашей роты других заданий нет, так что займитесь отдыхом, строевой подготовкой и приведите себя в порядок. Расположение части покидать всему личному составу запрещается, за очередным приказом приказываю явиться завтра в это же время. Свободны!

Возвращаясь от особиста в расположение Иванов тихо пробормотал:

— Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

— Да.

А Сидоров подтвердил:

— Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

Наступил рассвет. Точнее, не совсем так. Ведь за этими сухими, как сводка Совинформбюро, словами может скрываться множество совершенно различных смыслов. От «темное время суток поменялось на светлое» до «казалось, что первый робкий лучик восходящего солнца лишь мгновенье назад с опаской коснулся лежащего на сумеречных лугах густого предрассветного тумана, окрашивая его в нежный розовый цвет — и вот уже он полностью тает в огненных снопах радостного солнечного сияния». И наступивший рассвет вовсе не был похож на тот, что привычно красит светлым светом стены нежного Кремля. Это был совсем иной рассвет, тот самый, который, как это часто случается на войне, подкрался незаметно.