Петров в госпитале от кого-то услышал, что у немцев с автоматами только командиры ходят, и теперь тщательно выискивал подходящие цели. Неплохо выискивал: выпустив две обоймы из старой «Мосинки», он уже две таких «автоматических» мишени повалил. Судя по всему, в госпитале не наврали, на правом фланге, где «поработал» Петров, немцы приостановились. Но — пока на землю не залегли, и Петров, перезарядив винтовку, снова начал материться от боли при каждом выстреле…

— Иванов — лейтенант, повернув голову, увидел рядом с собой особиста. — У тебя винтарь, так что дай-ка ты мне свой ТТ. Тебе он всяко без надобности, а меня все же учили с двух рук стрелять.

Иванов начал было отстегивать кобуру.

— Кобура мне без надобности — заметил особист, ловко вытаскивая пистолет у Иванова, — прятать его, видимо, уже не придется… — и с этими словами он ловко пополз куда-то в сторону. Иванов развернулся обратно и начал снова стрелять по фашистам, очень переживая, что падают они слишком редко.

Петров перевыполнил свой план, и даже повышенные обязательства перевыполнил: уже шестая обойма была выпущена по врагу. Он радовался, что с каждым выстрелом боль становилась все меньше — вот только дышать становилось все труднее. Да и немцы потихоньку становились все более зелеными, вместе с небом почему-то. И совсем плохо было уже то, что перезарядить винтовку сил уже не было, а фашист подошел уже совсем близко. Последнее, что увидел Петров, был особист, высунувшийся по пояс из неглубокой воронки и стреляющий по фашистам почти в упор из двух пистолетов сразу, что Петрова очень пораовало. И того, как пулеметная очередь переломила особиста пополам, он уже не увидел.

— Я тебе, Хабиббулин, так скажу: если по немецкой цепи нам сбоку ударить, то фашист гораздо гуще на тот свет пойдет. Помню вот, в Туркестане… Смотри, Хабиббулин! — и молчавший пока «Максим» с каким-то радостным рыком выплюнул по наступающей цепи немцев длинную очередь. Вайсберг оказался прав: немец просто в очередь выстроился перед проходной ада. А те, кто в очередь пока не попал, упал на травку и на манер земляных червяков направился обратно к опушке. Вот только этих серо-зеленых червяков было очень неплохо видно с возвышавшейся над полем сушилки, и частые, но довольно меткие выстрелы из винтовки намекнули фашистам, что уползти далеко не получится. Большая часть их вскочила и побежала, и комдив, до сих пор бережно стреляя по врагу одиночными, вставил новый диск и выпустил длинную очередь. Дрожащий огонек у автоматного ствола заметили не только немецкие пулеметчики, но и командир танка, так что теперь фашиста провожали лишь выстрели из винтовки.

— Майор, пачиму не стреляиш? — Хабиббулин толкнул в плечо Вайсберга. Он не очень надеялся услышать ответ, потому что почти оглох от взрыва упавшего рядом танкового снаряда. Но не онемел:

— Майора, у меня граната тяжелый, но мы будем стараться. Я фашистский танкист отомщу…

Немцы, сообразив, что против них обороняется, похоже, один человек с винтовкой, снова — и теперь очень быстро — пошли в атаку. Иванов успел выстрелить почти всю обойму — но несколько ротных пулеметов заставили его прекратить сопротивление. Но единственное, о чем, умирая, сожалел Иванов, было то, что немецкий танк, который теперь двигался по дороге, остановить было некому.

Танк шел по дороге, а за ним, чуть поотстав, чуть ли не строевым шагом шли германские пехотинцы. Можно было еще и в походную колонну выстроиться: впереди уже никого не было. Но неожиданно раздалась длинная автоматная очередь. Танк остановился.

— Вилли, с тебя бутылка шнапса, крикнул, подходя к бронированной машине, офицер-пехотинец с автоматом. — Я тебя спас от русского гренадера.

Люк танка открылся, и лейтенант-танкист, спрыгнув на землю, посмотрел на лежащего русского солдата, радом с которым валялась большая граната.

— Никакого шнапса, это всего лишь «Vproschilovski Kilоgramm», они с брони скатываются и максимум краску на корме поцарапать могут. А вот вам бы точно не поздоровилось… что там командование нового придумало? — обратился он у подъехавшему мотоциклисту.

— Авиаторы сообщили, что русские минут через двадцать перейдут мост, так что надо поспешить. Так что спешить будете вы на танке и я с пулеметчиком на мотоцикле: у русских, кроме обоза с ранеными, до моста больше никого нет…

— Фердль, посади пару пулемечиков на танк сверху, двадцати минут полным ходом нам как раз хватит доехать до моста.

Пехотный офицер повернулся и зашагал к столпившимся в отдалении своим солдатам, танкист не спеша полез в башню, мотоциклист стал потихоньку объезжать прижавшийся к обочине танк…

Людмила Константиновна была хорошей учительницей физики. Но в школе ей довелось преподавать не только любимый предмет: учителей не хватало, и в самом начале карьеры пришлось ей взяться и за преподавание немецкого. Который самой ей выучить не случилось, так что ученикам она давала то, что сама по ночам «вытаскивала» из старого самоучителя. Язык она, конечно, так и не выучила, но кое-что все же понимала.

Обещание, данное Лапушкину, выполнить ей удалось: четыре фашиста — причем два наверняка офицера — упали на траву после ее выстрелов. Вот только больше сделать не получилось: немецкая пуля в щепки разбила приклад ее карабина. Чтобы вытащить щепки-занозы из руки и ноги, ей пришлось скинуть гимнастерку, но она не боялась, что выдаст себя белой рубашкой: дно оврага всю ее превратила в какого-то глиняного голема. По оврагу Людмила Константиновна хотела добраться «к своим» — ведь не у каждого, возможно, винтовка оказалась разбитой. Ей удалось доползти до самого края, но там, где овраг упирался в дорогу, путь ей преградил застрявший в кусте ежевики сапог убитого бойца.

И там, в этом колючем кусте, она и затаилась, поняв, что помогать уже некому. Да и нечем: несколько вражеских солдат деловито собирали трофеи. Но когда фашист полез в танк, она увидела ранее закрытую от нее вражескими сапогами руку Хабиббулина…

Фердль, словно в замедленной съемке, увидел как из куста вылезло какое-то глиняное чудовище, схватило валяющуюся на дороге гранату, и положило ее, придерживая рукой, на мотор танка. Последнее, что он услышал, судорожно пытаясь достать пистолет, было произнесенное низким женским голосом «skatyvaetsja, govorish? A esli tak?»

В центре управления было тихо, лишь где-то в углу были слышны сдавленные рыдания и тихий мужской голос, старающийся успокоить плачущую девушку. Два десятка операторов, сидящих перед пультами, и вдвое больше людей из остальных смен пристально, словно гипнотизируя, смотрели на мигающие синенькие квадратики, все еще не сменившие цвет на желтый.

Какой идиот придумал эту цветовую шкалу? Оранжевый — поиск, синий — исполнение, желтый — завершение… К стандартным цветам неделю назад были добавлены еще два — уже от реанимационных комплексов: красный — комплекс в работе и зеленый — все в порядке. Вот только зеленого пока никто из операторов еще не видел…

Семь лет назад, когда «виртуальная реальность» стала, наконец, практически неотличимой от реальности обычной, и появился развлекательный центр «Сбыча мест» (официально именуемый «Воплощение желаний»). За мелкую копеечку (даже чуть меньше, чем средняя годовая зарплата по стране) любой желающий мог, хотя и виртуально, воплотить свою мечту. Но два года назад высокооплачиваемые врачи-психиатры заметили, что при определенных условиях можно, пользуясь системами обратной связи, выяснить, о чем же клиент мечтает на самом деле — и уже программисты начали разработку нового аттракциона поз условным названием «Золотой шар». Он был почти уже готов…

Неделю назад развлекательный комплекс внезапно превратился в госпиталь. Превратился, когда на стареньком лайнере при посадке внезапно лопнула шинка. Одна из двенадцати — никто их пассажиров, скорее всего, ничего и не почувствовал, кроме еще одного толчка — но этого толчка хватило, чтобы бутыль с кислотой выпала из крепления и рухнула на контейнер с редким лекарством.