Поэтому я не могла и не хотела ничего делать. Хотелось лишь бежать от боли в отчаянные кошмары и ждать, ждать смерти….

Стоит ли говорить, что в эти дни происходило с моими родными. Как они пытались достучаться до меня, применяли уговоры, угрозы… я знала, что разрушаю жизни близких, но это заставляло меня ещё больше ждать смерти – мне казалось, что когда меня не будет, их беды тоже закончатся.

Психиатр так и не смог мне помочь. Тогда отец обратился к тому, к кому всегда обращаются в самую последнюю очередь – к священнику. Что могло быть глупее….

Хотя, известие о священнике я с иронией восприняла как знак того, что мне уже недолго осталось жить….

Священник вошёл ко мне в комнату, в полном церковном облачении. Я смотрела на него тусклым, усталым взглядом.

- Тебе очень тяжёло, дочь моя? – спросил он, сделав сочувствующие глаза и проникновенный голос. Но я продолжала сидеть, как труп и лишь угрюмо кивнула.

- В тяжёлые минуты нужно обращаться к Богу, – начал священник пафосно, но я тут же перебила его.

- Бог? Он мне не нужен. Можете быть свободны, – хмыкнула я, облизнув сухие, потрескавшиеся губы.

- Только через молитву можно облегчить тяжесть на душе, – священник не оставляет меня в покое.

Я смеюсь диким и сухим смехом.

- А я не хочу! – заявляю я, скрестив руки на груди. – Не хочу облегчения души! Я живу в аду, и мой ад мне нравится! Я не хочу менять свой ад на ваш рай! И поверьте, ваши молитвы никак не смогут помочь той, которой нравится её ад!

И больше священник не может от меня добиться ни слова.

То, что я сказала – правда. Как бы мне не было тяжело, как бы я не хотела получить облегчение, я, всё же, чувствую наслаждение в своём аду. Там, где горит Мечта, огненный цветок. Там, в сердце.

И я бы не хотела, ни за что не хотела… забыть о ней.

Ведь поверь я в религию мне придётся о ней забыть. Ни одна религия не одобрит моей Мечты. Религия – часть Системы. И их Бог мне не нужен….

Правда, мне было бы сложно ответить на вопрос, верю я Бога или нет. Не то чтобы я не верила совсем… по-крайней мере, часто мне казалось, что этот мир создал кто-то разумный, что этот мир был чьей-то Мечтой… вот только те, кого он создал, разрушили этот мир, создав Систему….

Ко мне приходили эти мысли, но, всё же, я не считала их особо важными. Разумный замысел или нет – это не главное в этом мире. Айон же, похоже, в Бога не верил совсем и я не была особо против. Уж лучше никакого Бога вообще, чем тот, которого предлагает церковь… их Бог мне точно не нужен. Мой Бог – это моя Мечта и этим всё сказано. Она мне нужна, я без неё не могу жить. И ни за что не откажусь от неё.

Но всё же… когда боль достигала апогея, когда ничто не помогало, когда, глядя в окно, я видела всю ту же людскую суету, однако видела и множество смеющихся и болтающих людей… тогда я всей душой желала вырвать Мечту из сердца.

Я хотела забыть её, хотела жить, как другие… хотела ничего не знать о Системе… и об Айоне.

Вновь и вновь, засыпая со слезами на глазах, я вспоминала его и не могла понять, как же он смог вынести тяжесть мира.

Израненное, истекающее кровью сердце желало лишь одного – увидеть его, узнать, поговорить с ним. Ведь только он может мне помочь… только он сможет понять меня, чужую.

От невозможности этого душа разрывалась на части, я не плакала, а лишь громко стонала от боли, сжимая руки в кулаки и скорчиваясь в позу зародыша. Я била кулаками по подушке, по стене, словно надеясь сломать их и сбежать… куда-то. Но мне некуда было бежать, я знала, что повсюду оковы.

Я ненавидела своё тело, мечтала вырваться из него, мечтала быть кем-то другим, мечтала себя уничтожить, мечтала, чтобы не существовало моей души. Я мечтала, чтобы я никогда не родилась….

Мой ад пожирал мою душу. А мой рай был для меня потерян…

Тем временем, священнику и психиатру всё-таки удалось выведать мои мысли.

- Почему вы, где-то полгода назад, вдруг перестали учиться, мисс Ремингтон? – спрашивал меня психиатр, поправляя очки.

Я скептически, ядовито усмехаюсь.

- У меня изменилось мировоззрение, – чётко говорю я. Что-то словно заставляет меня сегодня отвечать на вопросы. Возможно, это моя дурацкая черта – я никогда не умела врать.

- Ну, это и подтверждает, что у вас не всё в порядке, мисс Ремингтон, – говорит психиатр, строча что-то в свою тетрадку. Это меня страшно нервирует, и я забиваюсь в угол. – Разве нормально будет, если ваш отец вдруг бросит работу, сказав, что у него мировоззрение изменилось?

Я презрительно усмехаюсь, глядя куда-то в пустоту, и вижу лишь свои грязные волосы, спадающие на глаза.

- Было бы просто прекрасно, – отвечаю я психиатру.

- Как же так? – удивляется он. – Ведь иначе невозможно жить в этом мире….

Я вскидываю голову, волосы растрёпанными, слипшимися прядями падают мне на спину.

- Да, в этом мире невозможно, – говорю я. – В мире, скованном Системой. В мире, где необходимо отдавать деньги даже за самое необходимое. В мире, где ты вынужден быть его рабом, всю жизнь тратить на работу и суету. В мире, где всё существование человека, весь его смысл сводится лишь к поиску работы….

- Но что поделать, – психиатр пожимает плечами. – В таком мире мы живём!

Я усмехаюсь сухими губами, ощущая кровавые корки, запёкшиеся на них.

- А я не хочу жить в таком мире! Хочу жить в другом! – заявляю я упорно. – Хочу исполнить свою Мечту!

Психиатр хмыкает, продолжая что-то записывать в тетрадку.

- Никто не сможет жить без того, о чём вы сказали, – говорит он, продолжая писать что-то в тетрадку. – Отказавшись от правил, люди поубивают друг друга….

Я отшатываюсь от него, зарываюсь лицом в подушку. Ужасное ощущение охватывает меня, будто бы мою душу вынули из тела и вывозили в грязи… я хочу, чтобы со мной никто не говорил, хочу, чтобы меня оставили в покое… я понимаю, что сделала ужасную глупость… я обнажила душу перед психиатром, показала себя уязвимой, показала то, что нельзя знать никому. Никому из тех, кто не видел правды мира….

И, как я и не сомневалась, каким бы там психиатром он не был, мне он помочь не смог….

А потом ко мне пришёл священник. Видимо, с ним психиатр уже успел поговорить о моих мыслях. Потому что тот сразу начал мне втолковывать о необходимости послушания, о том, что я должна молиться, о том, что я должна очистить свою душу, поминутно успевая грозить всеми муками ада….

Я лишь всё больше и больше забиралась под одеяло, закрыв голову подушкой. Я ненавидела их всех, я ненавидела себя. Я ненавидела всё….

Наконец, священник оставил меня. Но я не пошевелилась, не двинулась с места.

Я почти физически чувствовала путы Системы. Они исходили ото всех: от священника, от психиатра, от отца, матери, от всей семьи… все они сковывали меня, не давали дышать.

Я ненавидела их всех, а сильнее всего свою семью. Я чувствовала, что всё это из-за них… что это они оковывают мне больше других. Они нашли для меня психиатра и священника, чтобы вновь сделать послушным винтиком Системы. Я же хочу спокойно умереть….

Задыхаясь, я вылезаю из под одеяла и гляжу на свою руку, худую, мёртвую руку. И, чуть отведя от неё глаза, краем взгляда я вижу в ней нож….

Меня словно пронзает электричеством, и я сжимаю кулак. Меня охватывает боль, нечеловеческая боль, такая боль, которую никто не сможет вынести. И я хочу лишь одного – избавится от неё.

Моя семья приковывает меня к Системе. Священник и психиатр приковывают меня к Системе. Значит, я убью их всех.

Правда, мама и близнецы теперь живут у Эрика. Но ничего. Когда-нибудь они вернутся. И я их убью.

А пока убью отца, священника и психиатра….

Я лежу на кровати неподвижным мёртвым телом, с наслаждением представляя нож в своей руке. Представляя, как он перережет горло отцу, матери, близнецам, как их кровь заляпает меня, комнату… как их больше не будет. Больше не будет….

Мне удаётся тайком пробраться в гостиницу и добавить снотворного в кувшин с водой. Теперь уж точно никто не проснётся, когда я буду их убивать….