Света с младшим ещё не вернулись с моря, поэтому стирал и гладил он все сам. Отвел в расписании целый день, который посвятил уборке и стирке. И вообще, он стал более собранным. Ему это чувство собранности нравилось, он им даже наслаждался — оказывается, есть в дисциплине много приятного. Да и приборка оказалась делом куда более увлекательным, чем он предполагал.

Первым делом взялся за свой шкаф. Места в нем с каждым днем становилось все меньше — нужно было срочно его освобождать… Либо навести там порядок, ведь каким-то удивительным способом все, сложенное по порядку занимало меньше места. Эту странность он заметил, еще, когда складывал в сумку вещи — сложишь аккуратно, так все влезет, напихаешь, как попало — придется вторую сумку брать.

Он разложил на полу пакеты для утилизации и стал искать, что выбросить. В первую очередь он собрал камни и сухие ветки и отнес их на улицу. Было бы невежливым загружать службу утилизации отходами, которые он и сам сможет утилизировать.

А вот два сломанных стабилизатора для солнечных батарей уже просто так не выбросишь — Света все хотела их в ремонт отдать, но такую старую модель уже давно не ремонтировали, поэтому надо было вести в ремонт в другой город. И она все ждала, когда кто-нибудь поедет в Златоуст, чтобы захватить этот хлам. Ещё там была подставка для стационарного общения по телефону. Правда, телефон они давно сменили, старый подарили кому-то, а подставка осталась валяться.

Ещё там была физическая клавиатура. Он как-то пытался даже на ней печатать — нажимать на клавиши оказалось действительно удобно, чем попадать по экрану планшета. И как-то приятно — вроде нажимаешь и сразу чувствуешь — да, действительно нажал. Но клавиши все были одного цвета и не издавали звуков, поэтому не всегда было ясно — попал ли он по той букве или нет, приходилось на неё краем глаза поглядывать. Да и он практически не работал дома на планшете, а таскать с собой эту штуковину было как-то неудобно. И ещё к физической клавиатуре прилагалась подставка, зарядник, какие-то провода… В общем, места она занимала много.

Ещё там были две сломанных музыкальных гарнитуры. Он покрутил их, соображая — можно ли из двух сломанных сделать одну работающую. Но никак не мог разобраться, как именно. А если сядет за это дело, то увлечется и не сделает уборку.

Он взглянул на кучу этой техники и стал думать — выбрасывать или нет. С одной стороны во всем этом действительно было много нужного. Наверняка, Света поворчит, узнав, что он с легкой руки от всего избавился. С другой стороны — этот хлам валяется здесь уже года полтора, и никто про него не вспоминает. А если весь его выбросить — то никто про него и не вспомнит. А если не вспомнит — то зачем он тут нужен? Любой хлам нужен только тогда, когда о нем помнишь.

Он взял монетку и подкинул.

Не выбрасывать, — сказала монетка.

Ничего ты не понимаешь, — сказал Алексей, и уложил гарнитуры, аккумуляторы, переходники малопонятного назначения и кучу проводов в пакет для работающей и неработающей техники. В каких-нибудь школах или садиках все это, починенное точно пригодится.

И в последний момент ему попались две лицензии на видеоигры. А ведь он про них совсем забыл. Отец, помнится, ему запретил в них играть, пока тот с профессией не определится. А ведь он на них полгода деньги откладывал.

Вообще, можно было к нему подойти и выпросить разрешение. Ведь как никак он практически определился с профессией, да и то, какие успехи он сделал за последние месяцы должно было его тронуть. Да и тронуло, конечно. Он даже ему помогать начал, чего уж там.

Таяние вечных льдов, не иначе.

Выбрасывать их было жаль. Да и не выбросит он их — дурак что ли? С другой стороны, начинать в них играть… Не вовремя. У него экзамен через полтора месяца. Даже маячащие каникулы у Арсения, скорее всего, станут детским научным лагерем. Шесть часов алгебры и пара часов наблюдения за звездами в обсерватории. Пять часов тригонометрии и два часа прогулок по лесу. Какие уж тут игры, у него, наверное, дома даже стереоприемника нет.

С другой стороны, можно было бы эти лицензии вернуть и получить денег. А на вырученное купить… Монокль старого образца, например. Дорогая вещица. У Арсения их штук пять самых разных. Впрочем, такой техникой все антикварные магазины забиты — со старых времен много что осталось. Можно и недорогой найти. Все будут в телескоп по очереди смотреть, а он в свой монокль. Впрочем, он сразу вспомнил, как хотел перед всеми снастями похвастаться, и ему стало отчетливо казаться, что он опять на эти грабли наступает. Но монокль отчего-то ужас как захотелось. Может отложить эту мысль в долгий ящик?

Точно. Так и поступит. И вытряхнул из самого нижнего ящика весь хлам — протер от пыли и положил сверху лицензии. Когда-нибудь он засядет на эти игры. На несколько недель. Пройдет полностью и будет доволен как никогда. А сейчас надо было делом заняться.

Электричка шла вечером. Накануне он проспал всего пару часов — волновался. Отец с работы задерживался, и Алексей успел приготовить поесть и даже пообедать. Вещи были собраны, а спать ложиться не хотелось. А вообще он не хотел спать потому, что не понимал сущность сна. Сны казались ему чем-то совершенно не от мира сего. Во сне нельзя было контролировать время, оставшееся до вылета, во сне нельзя было перебрать вещи, чтобы проверить — все ли он взял.

Да и само выражение «во сне» его несколько смущало — словно сон это некое место, куда он попадает. Хотя никуда он не попадает, лежит в своей постели и все тут. Но самым страшным был сон без снов. Со снами куда ни шло — хоть картинки интересные. А вот без снов — это как вообще? И где? Нигде. Как маленькая смерть. Поэтому он не ложился. Отец может поворчать немного за такое, но насильно в кровать все равно гнать не станет — не в его правилах.

Он походил по комнате, открыл учебник. Посидел немного в сети, посмотрел на экзаменационные задания, понадеялся, что ему попадется билет с полиномом — познакомили поэта с теоремою Виета… Ему нравились стишки-формулы, запоминалось действительно легче. А спаситель Арсений так их просто обожал. И сам сочинял. Вот только Алексею постоянно казалось, что неправильно это как-то. Алексей даже не мог точно сказать почему. Чувствовал и все. Ну для чего вспоминать каждый раз поговорку про фазана если можешь с ходу назвать все семь цветов радуги? А вспоминать в какой руке держишь перо, чтобы затем вспомнить о том, что эта рука правая? Было в мнемонике что-то неспортивное.

Вспомнилось, как боялся полиномов когда-то. Смотрел на эти игреки с иксами в невообразимых степенях и сразу дурно становилось. А сейчас все поменялось. Прояснилось! Он даже домашнее задание стал аккуратнее делать — сразу на чистовую, не переписывая. Правда, не всегда получалось. А дело было в том, что он постоянно отвлекался на всякие мелочи. Никак не мог справиться со своим любопытством. Ну как можно не посмотреть на ворону, севшую на подоконник? А ворон в округе у Арсения было много.

И все ворон не любили. А ему, Алексею вороны нравились — они были умными и одинокими, отверженными птицами. Совсем как он. Любят иные порассказать, какие умные дельфины, лебеди и собаки. А вороны вот точно умнее. Смогли пережить все невзгоды последних столетий без человеческой поддержки, выжить, остаться верными природной натуре. Поэтому он отвлекался на ворон.

А ещё он любил отвлекаться на хорошую музыку. К примеру, если во время урока внезапно вдруг заиграет что-нибудь цепляющее — сразу нужно было добавить в избранное. И скачать тут же. Оторваться от дела.

В общем, так он постоянно и отвлекался по мелочи. Но иногда ему действительно удавалось сделать нечто хорошее. И очень аккуратно. Только редко такое случалось. И он стал думать — как сделать так, чтобы это случалось чаще. И нашел ответ — каждый раз, когда он садился за дело, нужно было войти в рабочее состояние. Сказать себе — я великий математик, юный гений, и окунуться в дело с головой. Тогда все получится. А если не войти в это состояние — ничего не выйдет. Ну не умел он работать постоянно и непрерывно в одном и том же ритме. Приходилось идти на уловки.