На разных школьных собраниях нас начинали ставить в пример другим:

— В этом классе умеют чтить память знатного земляка! В этом классе любят литературу!..

— Каждый класс, как и человек, должен иметь своё лицо, свою индивидуальность, — объяснил Святослав Николаевич. — Раньше у нас этой индивидуальности не было. Теперь она у нас есть!

— Ты заметил, что Глеб стал говорить не хуже, чем мы с тобой? — спросила меня как-то Наташа Кулагина.

«…Мы с тобой», — сказала она. Сердце моё забилось. Я смотрел на неё с плохо скрываемой нежностью.

— Теперь он все фразы дотягивает до конца. Ты заметил?

Когда она обращалась ко мне, я всегда хотел сказать ей в ответ что-нибудь умное. Но ничего умного мне на ум в такие минуты не приходило. И я отвечал: «О, как ты права! Я думаю то же самое!..»

— О, как ты права! — ответил я ей и на этот раз. — Глеб стал говорить так же прекрасно, как мы с тобой. Я тоже заметил.

— Слава, оказывается, излечивает человека от застенчивости, от робости, — сказала Наташа.

А я подумал: «Эту мысль она обязательно запишет в свою тетрадку! Она рада, что Глеб излечился: ведь болезнь — это плохо, а излечение — всегда хорошо!»

— Он по-прежнему кормит собак? — спросила Наташа.

— Я не следил… Но я это узнаю! Клянусь: я это выясню для тебя! — крикнул я с плохо скрываемым волнением, потому что давно мечтал сделать что-нибудь для неё, выполнить её задание или просьбу.

— Не надо узнавать, — сказала Наташа. — Может быть, ему сейчас некогда?

— О, конечно! Ведь его даже на общешкольные конференции приглашают!.. — воскликнул я.

И сразу же пожалел, что воскликнул. «Почему она так интересуется Глебом? Женщины любят знаменитостей. Я где-то читал об этом. Может быть, и она?..» Эта мысль заставила меня похолодеть. Но лишь на мгновение. «Нет, она не такая!.. — сказал я себе. — Просто она патриотка нашего класса. А Глеб принёс классу известность — вот она и интересуется». Ревность, которая готова была со страшной силой вспыхнуть в моей груди, уступила место доверию.

Однажды на уроке литературы, когда до звонка оставалось минут пятнадцать, Святослав Николаевич сказал:

— Сегодня Глеб по моей просьбе приготовил для нас всех небольшой сюрприз: он прочтёт несколько писем своего дедушки. Они адресованы родным и близким писателя. Эти материалы из семейного архива представляют большую ценность: нам станет ясен круг интересов писателя, мы заглянем в мир его привязанностей, его увлечений.

Глеб, который раньше умирал от смущения, когда его вызывали к доске, на этот раз твёрдой, уверенной походкой прошёл между рядами парт и сел за учительский столик: Святослав Николаевич уступил ему место.

О каждом письме Святослав Николаевич говорил, что оно «очень показательно». Если письмо было длинным, он восклицал:

— Как это показательно! Несмотря на свою занятость, писатель находил время вникать в мельчайшие проблемы быта. Отсюда мы можем понять, что он никогда не отрывался от жизни, которая питала его творчество.

Если же письмо было коротким, напоминало записку, Святослав Николаевич восклицал:

— Как это показательно! Краткость, ни одного лишнего слова. Отсюда мы можем понять, как занят был писатель, как умел дорожить он каждой минутой!

В другой раз, в конце урока литературы, Святослав Николаевич сказал:

— Давайте попросим Глеба Бородаева вспомнить какие-нибудь истории из жизни его дедушки.

Глеб опять прошёл между рядами своей новой твёрдой походкой, опять сел за учительский столик. Но ничего вспомнить не мог. Весь урок я боялся, что Святослав Николаевич вызовет меня к доске, и поэтому закричал:

— Поду-умай, Глеб! Вспомни что-нибудь!.. Это так интересно. Так важно!

— Вспо-омни! — стали умолять его и другие, которые тоже боялись, что их вызовут отвечать.

— Вот видишь, какой интерес к биографии твоего дедушки, а значит, к литературе, — сказал Святослав Николаевич.

Глеб вспомнил, что однажды ходил с дедушкой в магазин.

До звонка оставалось ещё минут десять.

— А что вы там покупали? — закричал я. — Это так показательно!

Глеб продолжал воспоминания…

В следующий раз мы с ребятами сами стали просить на уроке литературы:

— Пусть Глеб вспомнит ещё что-нибудь. Пусть он расскажет!..

— Возникает живое общение с писательским образом! — сказал Святослав Николаевич.

Глеб вспоминал одну историю за другой. В его груди продолжало биться честное, благородное сердце, готовое прийти на помощь товарищам.

Ценность творчества Гл. Бородаева возрастала в наших глазах с каждым часом!..

Всё, о чём вы прочитали в первых двух главах, было моим далёким воспоминанием: это случилось в прошлом году.

А в этом году Святослав Николаевич нас покинул. Раньше, когда мы делали что-нибудь не так, как ему бы хотелось, Святослав Николаевич предупреждал:

— Я сбегу на пенсию, если вы решительно не изменитесь!

А прощаясь с нами, он был не в силах сдержать волнение. Слёзы душили его и чуть было не задушили совсем.

Миронова подняла руку и спросила:

— Вам плохо?..

— Нет, мне хорошо! — ответил Святослав Николаевич. — Хорошо оттого, что я осознал чувства, которые испытываю к вам. Я знал вас всего год, но не забуду никогда… Никогда! Говорят, первая любовь — самая сильная, а я думаю, что последняя!..

Мы были его последней любовью! Чувство законной гордости возникло в наших сердцах.

Вместо Святослава Николаевича к нам пришла Нинель Фёдоровна.

Это было стройное существо лет двадцати пяти. Может быть, об учительнице так говорить нельзя? Но она была совсем не похожа на учительницу. И когда шла на переменке по коридору, её вполне можно было принять за ученицу десятого или даже девятого класса. Выражение лица у неё было такое, что казалось, она вот-вот расхохочется. Я никогда не встречал на лицах учителей такого странного выражения.

За глаза её никто не называл по имени-отчеству, а все стали звать просто и коротко: Нинель. Когда Нинель Фёдоровна пришла к нам в первый раз, она сразу обратила внимание на стенд, который был между подоконником и классной доской. Увидела огромную фотографию и спросила:

— А кто это такой Гл. Бородаев?

Мы просто похолодели и приросли к своим партам. Только Миронова не растерялась. Она любила подсказывать учителям. И тут тоже подняла руку, встала и объяснила:

— Бородаев — наш знатный земляк. Он творил во второй четверти этого века.

— А что он творил? — спросила Нинель Фёдоровна.

— Разные произведения, — ответила Миронова. — У нас есть литературный кружок его имени.

— Имени Бородаева?! — Нинель Фёдоровна рассмеялась. Она была из другого города, до которого слава нашего знатного земляка пока ещё не докатилась.

Миронова подняла руку и объяснила:

— У нас в классе учится внук писателя Бородаева. Он сидит на самой последней парте в среднем ряду. Он — почётный член нашего литкружка.

— Почётный? Зачем такой громкий титул?

Нинель Фёдоровна заглянула в журнал.

— Пусть Глеб меня извинит. Я не читала книг его дедушки. Это моя вина. Когда выставка закроется, — она указала на стенд, — тогда я возьму все эти книги и прочитаю. Так что ты, Глеб, меня извини.

Мы ещё сильнее похолодели. Во-первых, ни одна учительница никогда не просила у нас прощения. А во-вторых, она собиралась закрыть «Уголок Бородаева»…

Мне стало тоскливо: «Неужели старшеклассники не будут больше забегать к нам? И никто больше не скажет: „В шестом „В“ умеют чтить… В шестом „В“ любят литературу!“ Мы станем самым обыкновенным классом. Как все…»

Другие ребята тоже затосковали. Я чувствовал это: все словно замерли, даже тетрадки не шелестели.