Но колосья и листья уже начинали желтеть. А это значит, что рожь больше не растет Какая она сейчас есть, такой и останется до конца, пока ее не уберут. Вот уж богатырская: пешего взрослого и то не скроет, а что говорить о всаднике…

Выходит, наврал все же Ромка!

Славе стало так обидно — прямо спасу нет. Что он скажет Игорю и Вальке? Что показывать им станет? Ну, Ромка!..

«Все растет и растет!.. Все выметываются новые колосья!..»

Выросла, как же!

Слава выбрал куст, который был погуще, и, присев на корточки, сосчитал в нем колосья. Четырнадцать.. А в соседнем кусте вдвое меньше, всего только семь. А Ромка заливал, что по двадцать восемь… Болтун яичный!

Выйдя на дорогу, он придирчиво оглядел поле со стороны.

Если, конечно, не называть эту рожь богатырской, то, может, она и не такая плохая. Вообще-то Слава такой еще не видел. Чтоб была выше его ростом. Может, это даже и хорошая рожь. Но только какая же она богатырская? Самая обыкновенная.

Зачем же Ромке понадобилось врать? Вот чего Слава никак не мог понять. Сказал бы как есть.

«Все растет и растет…» А может, неделю назад, когда Ромка приезжал на Озеро, она и правда еще росла? Может, Ромка и не врал? Но от этой догадки на душе нисколько не полегчало. Пусть Ромка и не наврал, а сам-то он. Слава, все равно окажется трепачом!..

Ондатровая лагуна сообщалась с Озером неширокой протокой, берега которой сплошь заросли черной ольхой и черемухой. Корявые ветви переплелись меж собой, образовав над протокой естественный навес. Чтобы выбраться из лагуны на открытую гладь Озера, надо идти по протоке, как по туннелю, толкая тузик перед собой и то и дело пригибаясь чуть не до самой воды.

Выбравшись из зарослей, Слава уселся в тузик и, берясь за весла, оглядел сверкающее, уходящее к горизонту водное пространство. Противоположный берег растворился в пепельно-сизой дымке. Озеро казалось спокойным, а небо было чистым, если не считать небольшой серой тучки, неподвижно зависшей над самой головой.

Но в этом спокойствии Озера было что-то незнакомо-пугающее. Что-то неуловимо изменилось здесь за то время, пока Слава бегал на опытное поле, и это что-то вызывало смутную безотчетную тревогу и даже страх Слава изо всех сил налегал на весла, невольно стараясь держаться поближе к берегу.

Он то и дело оборачивался, чтобы взглянуть на Озеро, и ему не нравилось, что волны шли с северо-востока, с той стороны, где дом бабы Веры. Тяжело будет плыть против волн.

Он был уже недалеко от оконечности мыса, когда Озеро вдруг потемнело. Словно бы на него опустились сумерки. Только что голубевшее небо стало серым, мглистым. По голой груди и спине потянуло холодком. Тут Слава понял, что вызывало тревогу и страх: по вечерам на Озере всегда бывает полно рыбацких лодок, а сейчас не было видно ни одной. Старые рыбаки по одним им ведомым признакам заранее чуют приближение опасности и предупреждают остальных.

Дед Кирилл не раз строго-настрого наказывал Славе: как только увидит, что рыбаки все разом уходят к берегам, чтоб тоже немедленно причаливал. В любом месте.

Вместе с догадкой о приближении бури беспокойство и страх уступили место любопытству. Если что, можно ведь причалить и к наветренному берегу мыса. Зато оттуда виден Большой Пес.

Огибая мыс, Слава ничего такого уж страшного не увидел. На востоке горизонт был затянут такой же пепельно-сизой дымкой. И ветер навстречу дул спокойный, без порывов.

Он решил плыть домой. Напрямик. До Большого Пса, казалось, рукой подать. И чем дальше, тем легче было грести, потому что ветер слабел с каждой минутой, а волны хотя и били в нос тузика, однако их сила тоже заметно шла на убыль.

С запада на Озеро наползала огромная аспидно-черная туча с серым, клубящимся у самой воды брюхом. Сверху на нее ложился красно-фиолетовый отсвет. Туча стремительно раздавалась вширь, заполняя собою всю чашу Озера.

Неожиданно с головы сорвалась фуражка, и Слава почувствовал, как волосы вздуло кверху. Фуражка описала в воздухе дугу и спикировала в воду. Но Славе уже было не до нее.

Вода вокруг тузика словно бы закипела. А затем ветер погнал волны в обратную сторону. Плыть стало легче. И Слава подгонял себя: скорей, скорей!

Там, где только что была туча, дымилась сплошная серая мгла. Волны с шумом били в корму. Ветер свистел в ушах. И сквозь шум и свист до слуха долетел тонкий пилящий звук. Слава оглянулся и увидел идущую ему навстречу голубую моторную лодку деда Кирилла. Еще минута-другая, и они сблизились.

Дед был в ярости. Бросая внуку трос, он орал:

— Тебе что было сказано? Где плавать? Отберу лодку!..

Слава с его помощью перебрался из тузика в моторку. Качало уже так, что приходилось крепко держаться за поручни.

Взревел мотор, и дед перестал ругаться. Но взгляд его оставался свирепым. Впрочем, Слава на деда почти не смотрел, все его внимание было приковано к Озеру. Там такое творилось!.. Огромный столб воды вдруг вырос посреди Озера и, крутясь, понесся к противоположному берегу.

Пока доплыли до Большого Пса, волны достигли чудовищной величины. Слава таких еще не видел. Всякий раз, когда моторная лодка взмывала ввысь, а затем летела в пучину, он, крепко вцепившись в поручень, испускал громкий ликующий возглас и смеялся от переполнявшего его счастья.

Они только-только успели войти в дом, Слава даже еще не переоделся в сухое, как у ворот притормозил агрономовский «уазик».

Придерживая обеими руками шляпу, чтобы ее не сорвало ветром, Евгений Николаевич вбежал в дом и прямо с порога выдал потрясную новость: завтра в совхоз приедет фотокорреспондент, будет снимать необыкновенную рожь, которую вырастили члены кружка юных агрономов! Фотокорреспондент областной газеты!

— Вот такая вымахала! — Евгений Николаевич высоко над головой вскинул руку и даже привстал на цыпочки.

— Нет, правда? — не поверил Слава. — Это такая рожь?

— Правда, правда! — радостно подтвердил Евгений Николаевич. — Рожь, самая настоящая, только преогромная! Ты еще никогда такой не видел, так что быстрей переодевайся, поедешь со мной в совхоз. Ты ведь член кружка. Роман сказал, что без тебя не станет фотографироваться…

— Нет, правда рожь такая большая? — все еще не верил Слава.

Он и глазам, своим не сразу поверил, когда увидел ее на пришкольном участке. Казалось, будто высоко в небо взметнулся золотистый сноп. Чтобы он не повалился от тяжести колосьев, его со всех сторон подперли белыми березовыми жердями.

«Поле» было совсем маленькое: одна из трех Ромкиных делянок. На двух других делянках рожь была такая же, как на опытном поле за речкой. Ну, может, чуть-чуть повыше.

— Вот это да-а! — только и сказал Слава.

И в этот момент приехал корреспондент. На пришкольный участок привели оседланного коня, на которого уселся Евгений Николаевич. В джинсах и широкополой соломенной шляпе он здорово походил на ковбоя.

Конь оказался смирным и послушно стал, там, где его поставили — у самой Ромкиной делянки, так что шляпа Евгения Николаевича оказалась как раз на фоне колосьев. А члены кружка вместе с Зинаидой Сергеевной сгрудились у ног коня.

— Колоссально! — восхитился корреспондент.

И он уже приготовился нажать пальцем на кнопку затвора аппарата, как вдруг Ромка спохватился:

— Бориса Васильича же нет!

— Ну, ничего, — сказал Евгений Николаевич. — Без него сфотографируемся, раз не пришел. Он ведь к нашему кружку никакого отношения не имеет.