Но Евгений Николаевич и глазом не моргнул.

— Вы начнете сеять НЕМЕДЛЕННО! — проговорил он, отчеканивая каждое слово. — Иначе Я ОТСТРАНЮ ВАС ОТ РАБОТЫ! Через три дня клюквинцы ДОЛЖНЫ ЗАКОНЧИТЬ сев зерновых! ИНАЧЕ…

Выйдя из директорского кабинета, опечаленный Прометеев сел в тележку и поехал смотреть поля. День клонился к вечеру. Безоблачное небо было чуть замутнено дымкой. Парило. Видно, солнце за день хорошо прогрело почву — овсюг тронулся в рост. Попер так, что завтра поля сплошь зазеленеют, и тут только успевай борони. Хитер овсюг, но против бороны совершенно беззащитен, чуть пошевели его, и он уже не жилец.

«Значит, завтра прямо с утра…» Прометееву бы порадоваться, что кончилось ожидание и можно действовать. А он еще больше опечалился. Ведь Евгений Николаевич приказал завтра с утра сеять. Значит, чтобы спасти урожай от сорняков, придется нарушить приказ. И тогда его, Прометеева, отстранят от работы. И тогда…

В Клюквиной, на машинном дворе, Иван Алексеич и Пашка Логинов готовили к выходу в поле посевные агрегаты — чистили, смазывали, регулировали. А в дальнем углу, под навесом, звено пенсионеров ремонтировало гусеничный трактор, который еще позапрошлой осенью перевернулся на мосту вместе с пьяницей трактористом. Тракториста похоронили, а трактор как поставили тогда под навес, так он и простоял тут до недавних дней с помятой кабиной и сбитым на сторону радиатором. Недели три назад к Прометееву пришли три старика и заявили, что это никуда не годится, чтобы трактор стоял и ржавел, когда его очень даже можно отремонтировать. Прометеев пообещал старикам, что трактор будет отправлен в мастерские на ремонт, но старики — а все трое когда-то были знатными механизаторами — решительно запротестовали: «Еще чего, в мастерские! А мы на что?» И в тот же день принялись за дело.

Сейчас, придя на машинный двор, Прометеев рассказал механизаторам о своем разговоре с Евгением Николаевичем. Задумались механизаторы. Не дело, конечно, по сорнякам сеять. Но и Прометеева жалко: а ну как и впрямь отстранит его Евгений Николаевич от работы за невыполнение приказа! И себя жалко: как же они будут без Прометеева!..

Пока они думали, пенсионеры залили в трактор солярку и стали заводить. Самый старший из них, Лука Федотыч, похожий на седого негра, весело крикнул Прометееву:

— Готовьте сеялки — будет у нас третий агрегат! И экипаж в сборе, — показал он на своих товарищей-пенсионеров.

После этого он рванул рычаги, и трактор, лязгая гусеницами, попер прямо к воротам. Остальные пенсионеры вприпрыжку побежали следом. Потом они по очереди обкатывали трактор на пустыре, и видно было, как неохотно, шумно споря и упираясь, уступали они друг другу место за рычагами. Трактор работал как зверь.

Прометеев посмотрел, посмотрел и, когда старички вдоволь накатались, подошел к ним и что-то сказал. Те сначала зашумели, руками размахались, но понемногу успокоились. Потом поставили трактор на место и разошлись по домам.

Весь следующий день Евгений Николаевич звонил в клюквинскую контору. Хотел узнать, как выполняется его приказ. Но телефон там весь день не отвечал. Потому что управляющий с самой зорьки работал в поле на том самом тракторе, который отремонтировали старички пенсионеры. Уничтожал сорняки.

А с вечера того же дня на поля вышли все три посевных агрегата. Работали ночь напролет. Первым остановился Иван Алексеич:

— Не могу больше, отдохнуть надо!

Прометеев тоже с непривычки едва держался на ногах.

Один Пашка храбрился:

— Если собраться, то еще часика три-четыре можно поработать!

С того дня, как его команда с разгромным счетом выиграла у футболистов «Пламени», Пашку будто подменили, он так и рвался к работе. Вот и сейчас заупрямился.

Но тут из леска неожиданно выскочили старички пенсионеры в промасленных комбинезонах. Бросились к тракторам. Пашку Лука Федотыч чуть не силой вытащил из кабины.

— Чур, уговор! — напомнил старичкам Прометеев. — Ваша смена — четыре часа.

— Совсем за детей нас принимаешь, — проворчал Лука Федотыч, берясь за рычаги. — Шел бы спать, не терял время!..

К вечеру третьего дня клюквинцы засеяли зерновыми культурами последнее поле. Оставалась еще кукуруза, но эту теплолюбивую южную культуру даже по плану полагалось сеять в самом конце мая.

Как следует отоспавшись после двух бессонных ночей, Прометеев с Иваном Алексеичем вышли посидеть на крылечке, поговорить о предстоящих делах. А дел у крестьянина в летнюю пору всегда хватает. Посевная кончится, оглянуться не успеешь, как уже и сено пора косить.

— А богатырскую рожь когда будем сеять? — спросил Ромка.

— Да в этом году, пожалуй, ничего не выйдет, — сказал Прометеев с некоторым смущением. — Ни одного свободного поля не осталось. Негде ее сеять. Понимаешь? — и развел руками.

— Сами обещали! Так нечестно!

— Верно, обещал, — не стал отпираться Прометеев. — Но ведь ты слышал, что сказал главный агроном. Он не разрешил сеять богатырскую рожь, а я не сумел его переубедить.

— Но вы же обещали! — Ромка ничего не хотел понимать. — Так нечестно! — и сердито отвернулся от Прометеева.

— Ну будет тебе, будет, у нас с тобой еще все впереди, — Прометеев дотронулся рукой до Ромкиного плеча. — Не заметишь, как год пройдет, а уж в следующем году…

Ромка дернул плечом. И тут Иван Алексеич сказал:

— Не дергайся, дай подумать! Кажется, есть выход. Забыли мы про одно полюшко. С пятачок оно правда, но для опыта, я думаю, сойдет. Это вот где: за речкой, у самого болота…

— А я и не знал, что за речкой есть поле! — удивился Прометеев и принес из комнаты схему, на которой были изображены все клюквинские поля. — Вот и здесь его не нарисовали!

— Все правильно, — кивнул Иван Алексеич. — Когда рисовали эту схему, оно уже считалось выбывшим из севооборота. С прошлой весны, как мост через речку снесло паводком, на тот берег можно попасть только вброд. Трактор с плугом еще переедет, а с сеялкой туда не сунешься…

— А мы его засеем! — воспрял духом Прометеев и, поставив на схеме кружок, в том месте, куда ткнул пальцем Иван Алексеич, написал мелкими печатными буквами: «Опытное поле».

Тут же они с Иваном Алексеичем договорились, что съездят завтра туда на тракторе и на месте обсудят, как лучше подготовить это полюшко к посеву богатырской ржи.

— Я тоже хочу поехать! — затрясся от нетерпения Ромка.

— Тебе в школу завтра! — напомнил ему Иван Алексеич.

— Гляди, что у меня есть! — Ромка достал из портфеля тетрадку, а из тетрадки — вдвое сложенный лист, развернул его и показал Славе перерисованную схему клюквинских угодий.

На схеме были обозначены леса, дороги, речка, болота. А среди лесов — причудливые, заштрихованные коричневым карандашом фигурки полей. Одно поле смахивало на сапог, другое — на штаны. Клюквинцы их так и называли: «Сапог», «Штаны». Были тут еще «Сковородка», «Лисий хвост», свои «Альпы».

— А вот наша Клюквина! — показал Ромка на россыпь черных квадратиков и прямоугольничков. — А вот эта дорога — из Бородинского. По которой я в школу хожу. А тут, за речкой, — наше опытное поле. Завтра мы с Борисом Васильичем посеем на нем богатырскую рожь!

— А вот это что? — Слава ткнул пальцем в голубой полумесяц в самом верху схемы.

— Так Озеро же! — сказал Ромка. — Самый его краешек.

— Так близко? — удивился Слава.

И правда: от «Опытного поля» только перейти через болото, и тут прямо тебе берег Озера. На отцовском «уазике» в гости к бабе Вере и деду Кириллу целый час надо ехать.