— Господи, я — и-ди-от-ка! Я! Идиотка!

— Перестань, — попросил Леша и попытался приблизиться ко мне.

Я отступила на шаг и, изнемогая, почти простонала:

— Мы с тобой нищие? — Слегка согнув колени и расставив в сторону руки с растопыренными пальцами, в позе футбольного вратаря, я пыталась разглядеть Лешино лицо сквозь туманную пелену слез.

Раздался мелодичный сигнал кодового звонка подъездной двери, затем тихий щелчок, и в подъезд заскочила маленькая собачонка. Она приветливо тявкнула и с радостным визгом стала обнюхивать мои ноги. Собачка прыгала и вращала хвостиком, словно заведенная механическая игрушка. Не обращая внимания на собачку, Леша взял меня за локоть.

— Мы сидим на куче денег и лопаем замороженную морковку? Ха-ха-ха!

— Ирочка, перестань… Ну, перестань же! Ты бредишь! Какая куча денег? Ира!

Обессиленно прислонившись спиной к холодной стене, я держалась за живот и уже просто натурально рыдала.

Собачка прыгала у моих ног. Точно такую же, с мотающимся из стороны в сторону куцым хвостиком, с рыжей в подпалинах шерстью, я видела на прилавке «Детского мира» в Москве. Демонстрируя игрушку, продавщица вставила в чрево под искусственным мехом пару тоненьких батареек, и собачка ожила.

— Ма-ама-а! Ку-у-упи! — в тон собачьему визгу выла московская дошколенка и пыталась уцепиться за безостановочно дергающийся хвост.

Я подняла с пола мопса.

Леша крепко сжимал мой локоть, мне стало больно, и я с силой выдернула руку. Собачка тявкнула.

— Простите, — извинился Леша перед вошедшей в подъезд женщиной. Он сделал большие круглые глаза и прошипел: — Поставь псину, она чужая.

— Мисс! — окликнула я женщину.

— Миссис, — с легким поклоном поправила та. Она старательно сохраняла на лице улыбку, но было видно, как ее беспокоит судьба маленького четвероногого друга.

— А, черт с ним! Миссис! Чем писает ваша собака?

— Что? — Женщина покраснела и, быстро выхватив песика из моих рук, застучала каблучками вверх по лестничному пролету.

— Ваш пакет! — крикнула я ей вдогонку. Торопливо убегая, дамочка обронила фирменный пакет из местного супермаркета.

— Что с ней? — шепотом спросила она у Леши, с опаской протянув руку за пакетом. Леша пожал плечами.

— Последствия автокатастрофы, — проронил он, властно взял меня за руку и повел к нашей квартире.

— Нет, правда, — смеясь, причитала я. — Тебе не кажется, что американские собаки метят столбы дезодорантом? Ты чувствуешь, как пахнет в подъезде? А на улице, а в…

— Пойдем, Иришечка, — Леша горячо зашептал мне в ухо таким тоном, будто сулил маленькому ребенку сахарного петушка. Голос его прозвучал удивительно мягко, и я перестала смеяться.

— Я открою в Москве свое дело. Я куплю пару дюжин американских собак, которые писают одеколоном, и привезу их в Россию. А ты? Что купишь ты на ту кучу денег, которая есть у нас?

— Я тебя умоляю, не сходи с ума, нам нечем будет заплатить за вызов врача. — Сострадание на лице Леши было таким острым и болезненным, что я не могла этого вынести.

У двери он пропустил меня вперед, и, остановившись прямо в дверном проеме, я повернулась к нему все корпусом.

Глаза его тускло мерцали в темноте. Мы оба молчали, я прикоснулась к его щеке и почувствовала, как он вздрогнул. По лицу его пробежала тень. Я хмыкнула, он думает, что я тронулась умом! Он действительно считает, что я спятила!

— Хорошо, — совсем успокоилась я, входя в квартиру. Потолок прихожей тускло мерцал шершавой поверхностью. «Любопытная отделка, — отметила я про себя. — Похоже на рябь волны в полный штиль». — Давай пофантазируем, — предложила я тихим голосом, и Леша согласился.

— Если допустить, что у меня есть десять бриллиантов, смогли бы мы их продать?

— Наверное. — Леша внимательно смотрел мне в глаза. — Пойдем в комнату, — сказал он, и я, машинально повинуясь его голосу, пошла за ним.

— Как ты думаешь, сколько бы мы могли выручить за десять бриллиантов?

— Ира. — Тяжело вздохнув, Леша опустился в кресло. — Ну к чему эти глупые фантазии?

— Нет, правда… — медленно произнесла я, взяла в руки филина и стала внимательно осматривать его.

Леша поднялся с кресла и подошел к окну. Я не видела его лица, но чувствовала, как он старается овладеть собой.

— Правда? — В голосе его прозвучало печальное снисхождение. — Ну… смотря какой величины бриллианты, какого качества. Я вообще-то не знаток, но если тебе это важно… Да… — Он покачал головой и, не оборачиваясь, добавил: — Библия и справочная литература — это как раз то, что рекомендуют для чтения в таких случаях. Мы купим тебе энциклопедию.

Переводя взгляд с Лешиных опущенных плеч на рубиновые глазки филина, я стала тщательно ощупывать игрушку. Крутить в руках, нажимать на каждое перышко, каждый штрих эмали, поочередно то на один камешек, то на другой. Руки мои вспотели, я ощутила капельки пота на лбу, торопливо смахнула их рукавом и снова принялась вращать филина, разыскивая ту заветную кнопочку, которая помогла бы мне открыть его. Но все безрезультатно.

Сердце мое перестало биться, и только нервы готовы были лопнуть, как слишком туго натянутые струны старенького пианино.

Я слышала Лешино дыхание, я слышала каждый шорох малюсенькой букашки, ползущей по листику за окном. Я стала сплошным комком нервов, пока не вросла целиком в эту штуковину, которая металась в моих пальцах.

Щелчок раздался, как гром с ясного неба, я вскинула глаза на Лешу, но тот даже не шелохнулся. Глядя за окно, он по-прежнему молчал и думал о своем. Я осторожно перевела глаза на слегка приоткрывшуюся щелочку между пухленьким тельцем и опрокинутой на малюсенькой петельке головой птицы. Создавалось впечатление, что филину отсекли голову, и она еще держалась на тонкой кожице, но вот-вот отпадет, и тогда из зияющей раны хлынет поток крови.

Сомнений больше не было. Я даже не стала заглядывать в тайничок и, осторожно прикрыв крышку, чтоб она не защелкнулась снова, поставила безделушку на стол.

— Ладно, — вмиг расслабившись и окончательно успокоившись, сказала я, присаживаясь в кресло. — Поставим вопрос иначе.

Леша повернулся. Он неожиданно для себя услышал в возникшей тишине громкое тиканье настенных часов и посмотрел на циферблат.

— Мы уже три часа говорим непонятно о чем.

— Сколько стоили камешки, из-за которых убили Папаню и Раша? — Голос мой стал насмешливым и отстраненным. Теперь я почувствовала, как стал напрягаться Леша.

— Ира. — Наконец он собрал всю свою волю. — Я прошу тебя, пожалуйста… — Голос его нервно задергался и оборвался. Он подошел к столу, на который я поставила филина, но, пока еще ни о чем не догадываясь, устремил взгляд мимо статуэтки.

Я была так счастлива, что в моей голове прокатились первые волны надвигающегося колокольного перезвона. Это была легкая вибрация, еще неслышная, но уже ощутимая каждой клеточкой организма. Леша облокотился о стол и снова внимательно заглянул мне в глаза.

— Ты… ненормальная, — мучительно прохрипел он.

— Угу, — согласилась я. Вот сейчас… Вот-вот разразится гром! Но Леша молчал и лишь смотрел на меня в упор.

— Ты… безумная авантюристка, — снова прохрипел он. — Ты сумасбродка…

И тут он внезапно опустил взгляд на филина — и все понял.

— Я ненавижу тебя! Не-на-ви-жу! — простонал он и, положив голову на сложенные перед собой руки, затрясся в беззвучном плаче.

Я подошла к нему, провела ладошкой по седому ежику волос и, прижав его головой к своей груди, нежно прошептала:

— Я знаю… И я тебя — ненавижу…

Стараясь унять дрожь, Леша порывисто набрал полную грудь воздуха, на мгновение замер, затем судорожно взял меня за руки и стал осыпать их горячими страстными поцелуями.

— Любимая, — шептал он, а губы его все ближе подбирались к моему лицу, прожигая ткань одежды, сводя меня с ума, переполняя пламенными волнами, набегающими изнутри.

Я ощущала эти страстные прикосновения и думала — сейчас я потеряю сознание. У меня началось такое сердцебиение, что не смогла удержаться на ногах. Я опустилась в кресло. Каждая нервиночка во мне трепыхалась стремительным нарастанием страсти.