Леша достал кухонный комбайн, загрузил в него ломтики ананаса, предварительно очистив их от кожуры, и поставил режим соковыжималки. Пока комбайн выполнял свою работу, Леша намолол кофе, включил кофеварку и подошел ко мне, подавленно приткнувшейся на белой вертящейся табуреточке.

— Что с тобой? — Синие глаза лучились добротой и участием.

— Это чей дом?

— Мой.

— Твой? И мне это не снится?

— Будь уверена — это явь. — Он поцеловал меня. — Чувствуешь?

Его горячие губы, прежде сводившие меня с ума, теперь ударили током, и я отшатнулась.

— Ты что?

— Леша! Это ты — что?! Тот голодный, нищий, влюбленный мальчик — это блеф? Или бред? Или, может, то было сном? Все, что я слышала, — обман слуха? Леша!!! — Я подняла на него полный слез взгляд, словно требуя немедленно ответить на мой вопрос.

— Глупышка! — Он печально понизил голос и отошел к струящемуся шелку занавеси. Вся его ссутулившаяся и поникшая фигура свидетельствовала о глубоком затаенном страдании.

— Может, я не понимаю… Ничего не понимаю в этой жизни… Но все, что я вижу, из области американских сказок о равных возможностях…

— Не надо, я прошу тебя. Не продолжай.

— Хорошо, — ответила я. — Ты только скажи, все, что ты говорил мне тогда, в поезде, — это правда?

— Правда. — Он кивнул и подошел к кофеварке. Прозрачная чашечка наполнилась душистым густым напитком. Он перелил его в другую, более глубокую чашку и разбавил сливками.

— Ира! Теперь ты скажи мне, я хоть раз обманул тебя за все время нашего знакомства?

— Не знаю. Я не имела возможности проверить твои россказни.

— Ладно! Вот и отлично! — непонятно чему обрадовался он. — У тебя наконец появилась такая возможность.

— И как же?

— Ты останешься жить здесь. Ты будешь всегда рядом со мной. Ты познакомишься с моими друзьями, с моей родней…

— Я?! Здесь?! О чем ты говоришь? — Я нервно расхохоталась. — Если те люди и есть твои друзья, то в гробу я видела этих лощеных снобов. Или ты меня за Петрушку держишь? За шута горохового?

— Ну что ты? — Он поморщился, словно от зубной боли, и замолчал.

Кухонный комбайн давно выполнил свои функции, и в его высоком стакане пузырился ананасовый сок.

Я подошла к заморской технике, с уверенностью, что справлюсь не хуже хозяина, и попыталась вынуть стакан. Он вынулся, но тут же предательски выскользнул из моих рук, и на светлом коврике появилось большое желтое пятно.

Я растерянно оглянулась в поисках какой-нибудь тряпки.

— Погоди секундочку, — оживился Леша и ушел в комнату. Вернулся он через минуту, неся в руках маленький пылесос, похожий на нашу автомобильную «пчелку». Пылесос тихонечко зажужжал, и под его ворсистой щеткой желтое пятно стало медленно исчезать, словно по мановению волшебной палочки.

Я беспомощно уселась на пол и уставилась в то место, где только что красовались следы моей оплошности. Кончиками пальцев я потрогала вычищенное место и ощутила его нежную влажность.

— Да-а-а, — протянула я, — так жить можно.

— Так ты останешься? — с надеждой в голосе спросил Леша.

— И ты еще спрашиваешь?

— Иришка… — Он широко улыбнулся своей очаровательной улыбкой, но в это время зазвонил телефон. Леша выбежал из кухни, унося «пчелку» в импортном варианте, и вернулся с телефоном около уха.

— Да. Да, — коротко отвечал он невидимому собеседнику. — Нет! — Он посмотрел на меня и вышел из кухни. Там он понизил голос: — Ник, нет! Не сегодня. Пожалуйста, разберись сам. Хоть один вечер, Ник… Ну ладно, в пять.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я.

— Нет, ничего. — Он одним глотком допил кофе и предложил: — Сейчас ты примешь ванну, а я закажу ужин. Потом ты поужинаешь, и я покажу тебе твою комнату.

— А потом? — Боже мой, как он мне нравился, как возбуждал меня, и я вдруг подумала, что до сих пор не была его женщиной.

— А потом у нас будет пара часов для общения.

— А потом? — насторожилась я.

— А потом я буду вынужден уехать. Дела. — Он умоляюще посмотрел на меня.

— Ночью?

— Так получается…

— Так всегда будет получаться?

— Иришка, ты привыкнешь. Это моя работа. Понимаешь?

Я утвердительно покачала головой, но ожидание часов, обозначенных Лешей «для общения», уже не было столь волнующим.

Утро приблизилось к двенадцати. Я открыла глаза и вспомнила все, что со мной произошло накануне. Отсутствие Леши восприняла хоть и как не очень приятную, но все же данность. Открытая форточка пропускала в комнату уличные звуки, которые тут же поглощались коврами, пледами, покрывалами.

На розовой стене в черной рамке висела картина какого-то абстракциониста, и мне почудилось, что этот набор геометрических фигур, аляповатых пятен и изломанных линий в черно-белом варианте чем-то напоминает мою жизнь.

Я опустила ноги на высокий ворс ковра, нащупала тапочки и накинула аккуратно лежащий в кресле махровый халат. Халат был мне впору, будто куплен по моему размеру, я затянула талию тонким пояском и пошла в ванную.

С тех пор как я уехала из Мукачева, я почти не вспоминала о родителях, но, стоя в этой шикарной квартире, откручивая позолоченный кран, набирая в ладонь французский шампунь и вытираясь душистым, мягким, как пена, полотенцем, я постоянно видела перед собой лицо матери. Оно было усталым и измученным. Мне стало стыдно. Я давно забыла все обиды, связанные с нашим раздором, но чувство ложной гордости не позволяло мне позвонить домой.

И вот теперь стыд, совершенно некстати, настиг меня и наполнил несчастьем мою душу.

«Все, — решила я. — Сейчас быстренько оденусь и пойду на поиски телеграфа». Звонить матери я не собиралась, я надеялась справиться со стыдом, позвонив Ларке. У нее я выясню, как там дела с моими стариками. Она, конечно же, иногда встречается с ними. Город маленький, там хочешь не хочешь пересечешься на узких улочках.

И тут только я обнаружила, что моего пальто в ванной нет. Его не оказалось и в шкафу. Более того, куда-то запропастилась вся моя одежда, кроме нижнего белья, оставшегося на мне ночью.

Я пошла по комнатам в поисках своих перевидавших виды джинсов. Их тоже нигде не было, и я, маразматически подозревая Лешу в похищении, упала на кожаный диван в гостиной и тупо уставилась в потолок.

Очередная шарада… Мне хотелось как можно скорее разрешить ее, и я стала интенсивно прорабатывать варианты, приведшие к создавшейся ситуации. Безнадега! Мне оставалось только одно — ждать.

К счастью, ждать пришлось недолго. Чистый, прозрачный напев дверного звонка поднял меня с дивана, и я пошла открывать дверь.

По общежитской привычке я крикнула у самой двери: «Кто?» — и, не дожидаясь ответа, повернула замок, широко распахнув дверь.

За дверью стоял лучезарно светящийся изнутри, как птица-светильник, загруженный коробками и пакетами молодой человек.

Он запыхался, мокрая челка норовила соскользнуть ему на глаза, щеки румянились, то ли от морозца, наконец-то задержавшегося до полудня, то ли от жары, после физической нагрузки.

— Андроник. — Молодой человек свалил коробки в прихожей и приветливо протянул мне руку.

— Ира, — ответила я.

— Я думаю, вас уже предупредили о моем визите, иначе бы вы не открыли дверь, даже не поинтересовавшись, кто за ней стоит.

— Я поинтересовалась, — возразила я.

— Да, но я не успел ответить. Воля звонил?

— Кто? — не поняла я, и у меня промелькнула мысль, что, может быть, этот Андроник ошибся дверью. — Простите, я не знаю никакого Волю. — Но вдруг я вспомнила, как вчера, когда мы разговаривали с Лешей в парке, его назвали Волей.

— Ах, Воля! — произнесла я непривычное имя. — Нет, не звонил.

Андроник деловито, как у себя дома, подошел к телефону и набрал номер.

— Привет, — сказал он. — Да, уже здесь. Ничего. — Он сдул с глаз паутинку волос. — Угу, понял… Ну давай…

Он протянул мне трубку, и я услышала голос Алексея:

— Иришка! С добрым утром!