Литмир - Электронная Библиотека

Я по молодости лет плохо запомнила точное количество моих родственников, но троих из всех кузенов и кузин моя избирательная память запечатлела яркими и незабываемыми красками.

Прежде всего — это Ленчик. Маленький, светлоглазый и светловолосый мальчонка, был похож на пшеничный росток. Он так доверчиво прижимался к моей руке, так пристально смотрел в глаза и столько теплоты и добра было в нем, что порой мне становилось не по себе. Уже тогда, в свои шесть лет, он был обречен и знал об этом. «Ира, тебе скажут, что я умру. Только ты не верь! Это сейчас у меня мало крови, но я буду много есть, вырасту большим и стану врачом. Я вылечу себя! Ты не верь, я не умру. Я никогда не умру».

Он просыпался засветло и уходил на луг. Там он собирал мелкий, но очень сочный и сладкий дикий горошек в свою клетчатую кепчонку и садился под дверью сарайчика, в котором мы с мамой спали на полатях под марлевым пологом, защищающим нас от настырных комаров. Он дожидался моего пробуждения. Глаза его светились от счастья и удовольствия, когда я, с благодарностью поглядывая в его сторону, уминала это благоухающее подношение.

Ленчик моложе меня на три года. Он страшно любил эту жизнь и наслаждался каждым ее мгновением.

«А хочешь, я покажу тебе заветное место?»

«Покажи».

«Обещай, что ты не будешь думать там о плохом».

«Обещаю».

Мы садились в лодку и уплывали по очень глубокой и немыслимо прозрачной реке. Я глядела на плоские камешки, на яркие водоросли и не догадывалась, насколько глубока эта речка. Однажды я потянулась за юркнувшей у самого борта лодки рыбой и кувыркнулась в воду. Каково же было мое удивление, когда я чуть не захлебнулась, не достав ногами дна.

Ленчик ловко подал мне руку и помог влезть в лодку.

«Здесь ночью поют русалки, а днем их не видно. Они тащут детей за ноги, и нам не разрешают купаться в этой реке», — доверительно рассказывал он мне, помогая стащить прилипший к телу сарафан.

Я посмеивалась над ним и потом много раз безбоязненно плавала в речке, а по берегу бегала какая-то бабка и потешно всплескивала руками: «Утя! Ох ты, беда, утя!»

Но однажды я явственно ощутила, как кто-то тащит меня за ноги. Едва добравшись до берега и отдышавшись, я побежала домой и рассказала об этом Ленчику. Этой же ночью мы отправились к реке, и я увидела, как мерцают в воде русалочьи гибкие тела. А может, это была подлунная рябь волны? Но я слышала, как они поют, и помню это до сего дня.

А в тот раз мы причалили к берегу и, отмахиваясь от докучливых комаров, вышли к изумрудному лугу.

Остановившись у зарослей цепкого кустарника, Ленчик еще раз посмотрел на меня и серьезно попросил: «Только не спугни». Я кивнула, и он осторожно раздвинул тяжелые ветки. Над лугом, искрясь и сочно переливаясь всеми цветами, выгнула спину яркая плотная близкая радуга. Внутри у меня все замерло. Мне захотелось коснуться ее тугого бока, и я сделала шаг по направлению к ней. Радуга исчезла.

«Вот видишь, — разочарованно посмотрел на меня малыш потемневшими глазками. — Я же говорил, не спугни». — «Она еще вернется?» — «Вернется. Только не сейчас. Пойдем».

Мы приходили туда еще не раз. Когда мы были вдвоем, радуга неописуемо красочно высилась волшебной дугой над росным лугом. Когда я приходила одна — ее ни разу не было на месте.

Ленчик умер. Медицина оказалась бессильной, и он не дожил до того дня, когда смог бы стать врачом и вылечить себя от этого страшного заболевания.

Мне рассказывали, что и перед самой смертью, опухший, прозрачный лицом, задыхающийся, сглатывая идущую горлом кровь, он смотрел в заплаканное лицо матери, держал ее за руку и ласково шептал: «Ты не плачь, я не умру. Я никогда не умру…»

Это были его последние слова.

Еще мне запомнилось из этой семьи — Вита. Она была старше Ленчика на два года. Плотненькая, жизнерадостная, смешливая и легкая нравом девочка. Она восторгалась тем, как я плаваю и катаюсь на велосипеде, а сама жутко боялась и того, и другого. С ней мы ходили в лес собирать морошку и грибы. Я ей рассказывала всякие глупости, сочиняя их тут же на ходу и выдавая за происшествия из моей собственной жизни. С ней мы ловили на червяка соседскую курицу и потом долго гонялись за несчастной, чтоб снять ее с крючка самодельной удочки.

За это нас обеих отшлепали и поставили в угол.

Вита была немного крупнее меня, но я ловчее, и получить от нее за свою дурацкую идею мне так и не довелось. На следующий день благодаря ее добродушию и флегматичности этот куриный инцидент был забыт. Но все-таки однажды мы с ней подрались. Я не в состоянии припомнить повод для драки, но, видимо, он был достаточно веским, потому что пустяком вывести из себя Виту было практически невозможно.

Мы помирились достаточно быстро, но запомнилась эта драка надолго: после нее на кисти правой руки у меня остался беленький тоненький шрамик.

И, наконец, — Андрей. Он был старше меня на четыре года и по характеру — полная противоположность флегматичной и доброжелательной Виты. Юркий, верткий, гибкий, с острым оттенком темно-карих глаз, он умудрялся быть одновременно во всех местах и умел становиться практически неуловимым. Он мог часами сидеть на дереве, если ему это было необходимо. Мог без зазрения совести залепить в глаз обидчику, если тот был несправедлив по отношению к нему или казался ему таковым.

Андрей мастерил пушки из прищепок, которые довольно ощутимо стреляли спичками, и делал рогатки. Он мог поймать пчелу и ловко засунуть ее кому-нибудь за шиворот, а потом весело смеяться, глядя на то, как его жертва пляшет и вертится вокруг собственной оси. «А что, — безапелляционно возражал он. — Пчелами все болезни лечат. За пчелу платят десять копеек, так что он мне еще должен быть благодарен». И виновато потупив свой карий взор, искренне недоумевал, в чем же, собственно, его вина.

Андрей неплохо управлялся с ружьем и частенько хаживал с отцом на охоту. У него был острый глаз и крепкая, мужская не по возрасту рука.

Но тем не менее со мной он был достаточно милым и проявлял, насколько ему позволяла его непредсказуемая мальчишеская натура, участие и гостеприимное снисхождение к гостье.

Еще в семье были Саша, Вика, Коля, Галя и Вова. В то время, когда мы с матерью гостили у родственников, Вовы и Коли еще не было. Они появились гораздо позже, и о них я узнавала из писем и видела их взрослеющие лица на фотографиях.

Но все это так — лирическое отступление.

Я шла к Андрею и очень волновалась в ожидании встречи. Я не представляла, о чем буду говорить с человеком, которого, за исключением тех детских дней, проведенных вместе, практически не знала.

Единственное, что утешало меня, это мысль о том, что все-таки дети, выросшие в бедных многодетных семьях, более контактны и доброжелательны, чем единственные отпрыски состоятельных родителей.

Да и родня все же.

Звонок прозвучал резко и громко.

Дверь отворилась, и передо мной возник симпатичный, кареглазый молодой человек. Андрей сильно изменился. Резкий оттенок глаз смягчился и стал нежнее того, который я помнила. Острые скулы выдались вперед, нос принял правильную классическую форму с небольшой и приятной горбинкой. Молодой человек был невысок, но ладно скроен. Я осматривала его с непроизвольной заинтересованностью, и, пожалуй, только разрез глаз, соответствовавший коми-пермяцкой ветви его матери, немножко дисгармонировал со всем остальным образом.

Я чувствовала, что не менее заинтересованно он осматривает меня. Я понимала, что вероятней всего, если я не представлюсь, он не узнает меня. Ведь столько лет минуло с нашей последней встречи.

Я осторожно подняла глаза и посмотрела ему в лицо.

— Кто там, Андрюша?

Из-за его плеча, откуда-то из глубины просторной прихожей появилась девушка приятной наружности и вопросительно посмотрела на меня.

31
{"b":"575589","o":1}