Он все эти часы тоже серфил по сайтам в поисках новостей. И по белым сайтам, и по желтым. Зато теперь он знал о скандальной семье почти все. И про болезнь отца близнецов. И про его экстравагантную выходку, это распоряжение относительно своей смерти. Неудивительно, что твинсы — конченные психи, с таким-то папашей! Лео бы и в голову не пришло планировать собственную смерть. Поди, даже процедуру похорон этот немец, как его? Вальтер? Расписал по нотам. Кто где стоит, какие цветы. В каком порядке речи толкать. Блин, о чем он думает только!
Пощелкав по вкладкам у себя в комнате, он убедился, не далее как полчаса назад, что все попытки подъема автомобиля пока что заканчивались неудачей. Тонкий лед не выдерживал технику, а вертолет из-за погодных условий отложили на неопределенное время. Неизвестность была хуже самых страшных новостей. Хотя известие о трагедии оставило Лео сравнительно равнодушным. Все же никаких теплых чувств он к старшему твинсу не питал, ненависть при жизни обернулась равнодушием и пустотой в груди после смерти, а в том, что Роби нет в живых, он сейчас уже и не сомневался. Однако боль и смятение Алана он чувствовал так же ярко, как и свою. Он старался не пускать все это в себя, однако стоило только взглянуть на безнадежный силуэт под одеялом, и волна жалости с безумной силой захлестывала его с головой.
Страшно даже представить себя на его месте. Когда не осталось в груди ничего, кроме боли. Когда каждое движение дается с таким трудом, словно руки и ноги отлиты из чугуна. Лео помнил прекрасно, как это бывает. Свирель. Те страшные дни после, когда он был в таком же состоянии. С той только разницей, что у него тогда жизнь не кончилась. А тут… что вообще может быть страшнее смерти того, кого любишь?
Его собственные размышления по поводу траблов, которые размываются и мельчают, если их количество зашкаливает, казались ему теперь детскими и глупыми. Бывают такие удары, которые разрушают твой мир навсегда.
Он был рад тому, что Алан не отреагировал на его появление поздним вечером. Может быть, его прихода он просто не заметил? Хотя не спал-то он точно. Теперь ноут стоял перед его лицом и каждые десять минут Алан обновлял страницу. Это было жутко: с механичностью робота из-под одеяла появлялась рука, нажимала на кнопку F5 и снова скрывалась в норе. Ни разу за всю ночь Алан не встрепенулся и не оторвал голову от подушки. Видимо, так и продолжая лежать на боку, окидывал взглядом страницу, убеждался в том, что новостей нет, и снова застывал, чтобы повторить ритуал через десять минут.
Лео все это хорошо знал, потому что сам не сомкнул глаз за всю ночь ни на минуту. Он не рискнул прилечь, а устроился в кресле, подложив подушку и закутавшись в плед. Иногда погружался в зыбкую дремоту, но тотчас выходил из нее с очередным кликом клавиши, почти неслышным, но прогоняющим морок.
Как только наступило утро, он поднялся, точно пьяный, и поплелся к себе, сшибая по пути косяки и лупая тяжелыми веками, поминутно зевая и спотыкаясь. Пару раз его вырубало на занятиях, и он даже схлопотал выговор на истории, когда стукнулся лбом о парту.
К вечеру новостей также не было, если не считать дополнительной информации о том, что из пистолета, найденного вблизи дома, на льду озера, было произведено не два, а три выстрела. Одна из пуль застряла в стене гостиной. Почему-то об отпечатках пальцев на рукоятке оружия не было сказано ни слова…
Когда он переступил порог комнаты, он был уверен, что на сей раз его не выгонят. Так и произошло. Алан по-прежнему лежал лицом к стене. Ноут по-прежнему стоял перед ним на постели. Лео поменял бутылку с водой, выкинул пустую и поставил полную. Потом подумал и ушел в свою комнату. Вернулся с бутылкой, в которой на донышке плескался коньяк. Налил в стакан на треть.
— Пожалуйста, выпей.
Алан, к его удивлению, послушно сел и выпил, как воду. Тут же лег в прежнюю позу и свернулся клубочком. Лео только и успел увидеть, что темно-лиловые круги под глазами и острые скулы.
Потом снова вернулось сумашествие. F5.F5.F5.F5.
Всхлип. Коньяк подействовал. Ну слава богу. Он молча встал с кресла, с которым уже успел сродниться и положил перед Аланом рулон бумажных полотенец.
F5.F5.F5. Безумие заразно. Лео почувствовал, что еще немного — и от бессонницы и напряжения он скоро двинется крышей. Подошел к кровати и без слов на нее завалился. Алан вздрогнул, но не сказал ни слова.
F5.F5. Каждые пять минут.
Лео натянул на себя одеяло и продвинулся ровно настолько, чтобы не касаться парня, но чувствовать тепло его тела. Алан снова напрягся, но отодвигаться от него не стал. Лео повернулся к нему спиной и слушал в темноте. F5.F5.F5.F5…F5…...F5…............
Прошло десять минут. Пятнадцать. Ровное дыхание. Он осторожно повернулся, чтобы взглянуть. Алан лежал, уткнувшись лицом в подушку и спал.
====== 46. Первый круг ======
Когда Лео открыл глаза, за окном было еще темно. Но шорохи, шаги и голоса, доносящиеся из коридора, ясно указывали на то, что интернат просыпался. Ноябрьское мерзкое утро можно отличить от ноябрьской ночи разве что с помощью будильника. Но он проснулся не от его сигнала, а от ощущения холода. Во время беспокойного сна одеяло сползло на пол, и тонкие свободные штаны с майкой не спасали от прохладного воздуха.
В огромной постели он был один. Комната, освещённая тусклым светом настольной лампы, была незнакома, и некоторое время ушло на то, чтобы проморгаться и окончательно проснуться. Ах, да. Шум воды из-за неплотно прикрытой двери санузла говорил о том, что хозяин там. Лео потянул одеяло с пола и закутался в него. Вставать категорически не хотелось. Кран закрыли, и в наступившей тишине Алан неслышно зашел в комнату. Он был полностью одет. Темные джинсы, теплый джемпер. Еще немного влажные черные волосы в беспорядке растрепались, словно их наскоро подсушили полотенцем.
— Не спишь? — он заметил в полумраке комнаты сидящую фигуру, замотанную в плед. — Прости, если разбудил.
Алан говорил ровно, словно бы автоматически. Откатанные вежливые фразы.
— Я свет включу? — не дожидаясь ответа, продолжал он. — В темноте неудобно собираться.
Формально спросил, потому что щелкнул выключателем одновременно со словами. Жесткий электрический свет дневной лампы ударил в глаза, и Лео невольно зажмурился. И какой идиот назвал этот свет дневным? Дневной свет — он теплый, желтый, солнечный. А этот… Безжалостный прозекторский свет, режет, бьет в глаза, до слез.
Когда он окончательно привык к освещению, Альберт уже сворачивал шнур питания от ноута, запихивал его в кармашек сумки-планшета. Потом достал из шкафа пару маек, джинсы и сложил в спортивную сумку. Подумал и добавил туда же рубашку. Просто скомкал ее, сняв с плечиков и сунул, не глядя, внутрь.
— Уезжаешь? — да, когда нечего сказать, глупый вопрос — самый лучший выход…
— Да.
Алан включил фен и некоторое время можно было не думать, что сказать. Просто слушать ровное жужжание, смотреть, как парень перекидывает рукой отросшие пряди, чтобы подсушить быстрее, и чувствовать, как в груди разливается что-то похожее на отчаяние.
— Все. Давай прощаться.
В повисшей тишине после прекратившегося шума фена слова его прозвучали сухо и жестко.
— Прощай. — эхом откликнулся Лео. Пустота внутри стремительно расширялась, и у него было чувство, что он падает в глубокий колодец и никак не долетит до дна.
— И ты прощай. — Алан на него не смотрел.
Слово-перевёртыш. Как сказать… Прощай. Прощай. Прости. Прости.
— Я тебя давно простил, — вырвалось у него, само вырвалось. Впрочем, наверное, так оно и есть. Раз это слово нашло путь изнутри, мимо обиды, не залетев по пути в мозг.
— А я тебя…
Вот тут Лео конкретно подвис, ну нормально, не?
— А меня-то за что?
Нет, ну любому абсурду есть предел! Хотя, видно, некоторые этого и не понимают.
— Ты разрушил мою жизнь, — так просто, так спокойно, как если бы речь шла о том, что Лео перепутал и по ошибке налил себе чай в любимую чашку Алана. — Нет, не так, — тут же поморщился Свиридов, словно бы обжегся этим самым горячим чаем, — не так.
