Роби почти незаметно дёрнулся, однако тут же обнял пеньюар в ответ, осторожно, чтобы не смять кружевные вставки, и ответил на поцелуй.

— Я тоже рад тебя видеть, Амалия, — выговорил он, стараясь придать голосу тёплый оттенок, и у него это даже получилось.

 — Генри, ты гадкий, — тем временем повернулась хозяйка ко второму, — мы с тобой потом ещё поговорим. Как ты мог меня не предупредить?

— Сюрприз, — улыбнулся старший, разводя руками, — ты же любишь сюрпризы, солнце?

— Обожаю, любимый. Особенно такие, — женщина счастливыми глазами смотрела на Роби, который в свою очередь осматривался, как оглядываются люди, давно не бывшие дома. Отмечая знакомое и незнакомое. Что поменялось, что осталось. Цвет стен, занавески на огромных панорамных окнах, открывающих вид на озеро. Появился рояль. Белоснежный, огромный, в дальнем углу зала.

— «Гесслер»? — кивнул Роби в сторону совершенства. Сказал наугад.

— Обижаешь, милый! — притворно поджала губы Амалия, — это «Стейнвей и Сонс», премиум класс.

— Разве ты умеешь играть? — непритворно изумился он. Что-то он не припоминал таких способностей за своей мачехой.

— Еще месяц назад не умела. Сейчас беру уроки, — сдержанно-гордо заметила та, — не поверишь, меня согласился учить сам...

— Пойдем в зал, — прервал её Генрих, — потом блеснёшь своим талантом, давайте сначала поболтаем.

— Да, да, — воодушевилась женщина, — тем более, что я так скучала, что боюсь, не смогу наговориться даже за три дня! И всё-таки, Генри, ты гадкий! Если бы я знала, я бы испекла пирог.

— Я не голоден, — пробормотал Роберт.

— Я схожу за вином, — отозвался Генри.

— Сходи, милый. Возьми там, в подвале, с краю, помнишь?

— Помню. Твоё любимое, урожая семьдесят второго.

— Конечно, любимый, — женщина, тряхнув кудрями, с улыбкой проводила взглядом широкую спину, исчезнувшую в боковых дверях.

— Итак, Роби, должна тебе сказать, что ты тоже гадкий, — с той же лучезарной улыбкой обратилась женщина к оставшемуся с ней наедине парню, — боже, меня окружают одни жестокие люди! — она шутливо закатила глаза. — Ну разве можно так долго не давать о себе знать? Я же схожу с ума от неизвестности, как вы там, в этом спортивном центре… Хотя бы позвонили разочек!

«Я бы и позвонил, если бы ты не внесла мой телефон в чёрный список, чтобы я не мог тебе дозвониться», — промелькнула мысль у Роберта, и он ответил:

 — У нас всё отлично, Ами, просто связь настолько плохая, ну это же Краснодар, это же другая планета просто! Иной раз приехать легче, чем дозвониться.

— Вот ты и приехал… — снова задумчиво-лучезарная улыбка, и тут же вслед за ней — озабоченность в глазах. — А почему ты один? Почему не взял с собой Алика? Я по нему так скучаю! Передай ему, что я на него обиделась!

— Обязательно передам! — заверил её Роби. — У него всё в порядке, просто тренер отпустил только одного из нас. Да и на наш день рождения мы приедем, а это уже скоро. Меньше чем через два месяца.

Легкая тень набежала на идеально гладкое и красивое лицо в обрамлении каштановых кудрей. Разумеется, каштановых, ведь блонд — это так дёшево…

— Отличная мысль! — воскликнула Амалия, широкой белозубой улыбкой мгновенно стерев эту зыбкую тень с лица, — отпразднуем с размахом! Это же сразу два дня рождения! — тут она запнулась и внезапно спрятала лицо в ладонях. — Боже, какая я дура! Я же совсем забыла, какой ужас нам всем предстоит! О господи! Прости меня, Роби, это все потому, что Валик… Я до сих пор думаю о нем, как о живом. Да что я говорю, он и есть живой! Господи, как он мог так поступить со мной! Какой страшный выбор! Какой страшный!

Она замолчала. Роби вздохнул и, встав со своего места, подошёл к женщине, положил ей руку на плечо. Та вздрогнула и всхлипнула, тут же спрятав лицо в ладонях. Тонкие пальчики с аккуратным недлинным маникюром задрожали. Роби погладил плечо в розовом шёлке. Он хотел было сказать, что выбор сделал Вальтер сам, и уже давно сделал, так что Амалия здесь совершенно не при чем. Но Амалия всем своим видом выражала мировую скорбь, и он выбрал правильную тактику. Молчаливое сочувствие.

— Прости, я расклеилась, — снова всхлипнула Амалия, — просто когда я вспоминаю Валика… ничего не могу с собой поделать…

Она коротко замотала головой, потом вскинула её к потолку, прижав пальчики к внутреннему уголку глаз.

— Прости… знаешь, как мне было плохо… вы с Аликом далеко… Валик в коме… — всхлип, — хорошо, что Генри оставался всё это время рядом со мной, я думаю, что без него, без его поддержки я бы погибла…

«Он тебя, вообще-то, поддерживал с того времени, как ему стукнуло девятнадцать, — подумал Роберт, — твоё счастье, что Валик так этого и не узнал».

Словно бы услышав, что речь идёт о нём, в дверях вновь появился Генрих с бутылкой вина в руке. Бутылка была с благородным налётом, свидетельствующим о том, что её не купили вчера в дорогом винном бутике, а что она смирно ждала своего часа в специально для этой цели устроенном погребе не один десяток лет.

— О чем беседуете? — поинтересовался Генри, начиная откупоривать бутылку.

— Не испугай*, — подняла пальчик Амалия.

— Как можно, миледи? — картинно обиделся домашний сомелье и осторожно, ползучим движением удалил пробку.

— Пусть подышит, — назидательно.

— Хорошо. Так о чем речь?

— О тебе, дорогой. О том, как я тебе благодарна за то, что ты поддержал меня в такой трудный этап моей жизни.

Генри чуть наклонил голову.

Роби промолчал.

— И тебе Роби, я тоже очень благодарна. Знаешь, немногие бы поступили так благородно, как ты. Поверишь, для меня это было не меньшим ударом, чем для тебя, когда я узнала о том, что Валик лишил тебя наследства. Как и Генри. — Она пальчиком сделала знак, что пора налить. Вино подышало и теперь способно открыть все грани букета ценителю.

— И столько благородства… — задумчиво вещала красавица, рассматривая, как свет играет, словно гранями драгоценного камня, жидкостью в бокале, — столько великодушия… Ты ведь, мальчик мой, нисколько не поменялся в отношении ко мне после того, как такой отец… ну, в общем, после того, как он сказал эти ужасные вещи…

«Не поменялся. Я к тебе с двенадцати лет и по сей день отношусь одинаково…»

— У меня есть тост, — так же задумчиво-красиво сказала Амалия, — он созрел в моей душе давно, и я ждала случая, чтобы его произнести. И мне радостно, что я говорю эти слова самым близким и любимым людям… Жаль только, что Алика сейчас нет с нами…

— Я ему передам, — сдержанно пообещал Роби.

— Я хочу выпить за благородство окружающих меня людей. За тебя, Генри. За тебя, Роби.

И ещё. Я хотела выслать вам приглашения, Роби, но благодаря этому счастливому случаю хочу сделать это лично. Ты позволишь, любимый? — она подняла тонкую бровь и дождавшись сдержанного кивка Генриха, продолжила.

— Через два месяца после похорон состоится церемония нашего бракосочетания с вашим братом. Думаю, для тебя не стало тайной то, что за последние полгода мы с Генри невероятно сблизились, и стали ещё роднее друг другу, чем были раньше. Я счастлива, что судьба сделала мне такой подарок. Я… — она вновь запнулась, прерывисто вздохнула, аккуратно поставила бокал на столик и прикрыла рот пальчиками. — Этот страшный год вот-вот подойдёт к концу…

«В розовом пеньюаре…»

— …и я думаю, что Валик меня там, на небесах, поймёт…

«Твоё счастье, что он не успел этого понять, пока был тут на земле. Он бы вас обоих уже давно повесил на первом попавшемся суку…»

Амалия отставила почти полный бокал, лишь чуть пригубив вино.

— Кстати, Роби, — неожиданно поменявшимся тоном сказала она, — что между вами произошло? Тогда, когда мы были буквально оглушены этим несчастьем, было не до выяснений, но сейчас, может быть, ты мне расскажешь, почему так вышло? Я всегда, если честно, была уверена, что для отца ты был более близок, чем твой брат! Он и в разговорах со мной делал ставку на тебя, как на основного продолжателя бизнеса, всё время подчёркивал, что именно ты его копия, что Алан больше в мать, олух царя небесного, ни украсть ни покараулить, прости господи!