— А-а, доктор, давненько я вас не видел.

Меня удивило, почему он назвал дядю доктором, и я тут же спросил:

— Дядя, ты разве доктор? — Он только взъерошил мне волосы и ничего не ответил.

Джайрадж посмотрел на меня и спросил:

— А этот молодой человек с вами? Кто такой?

Дядя ответил просто:

— Это мой мальчик. Он с нами живет.

— Ах, ну конечно, знаю, понятно, да как же он вырос!

Дядя как будто немного смутился и переменил тему. Он протянул Джайраджу фотографию и сказал наигранно-бодрым тоном:

— Вот, нам нужно вставить в рамку снимок этого молодого человека. Возьметесь?

— Разумеется, почтеннейший, для вас — что угодно. — Он поглядел на снимок с отвращением. Я уж подумал, что сейчас он выкинет его в сточную канаву, проходившую под крыльцом его мастерской. Он наморщил лоб, поджал губы, поморгал, ткнул в карточку пальцем, сокрушенно покачал головой и сказал: — Вот как нынче надувают школьников. Недопроявят и передержат либо недодержат и перепроявят. Вот как они работают.

Дядя еще подлил масла в огонь, сказал:

— Хоть бы на картон наклеил, а ведь взял две рупии!

Джайрадж отложил фотографию в сторону.

— Ну, паспарту и рамка — это уж мое дело. По мне, хоть ослиный зад сфотографируйте, я и его окантую.

Пока он переводил дыхание, дядя хотел что-то сказать, но не успел — Джайрадж заговорил снова:

— Вот я здесь сижу в самом сердце города, готовый услужить здешним людям. Так почему они идут не ко мне, а к каким-то пачкунам? Я служу человечеству двадцать четыре часа в сутки. Я даже ночую здесь, когда есть работа, и никакой закон о рабочем дне меня не касается. Я не получаю ни сверхурочных, ни премий, служение человечеству — вот в чем моя награда. — Он указал на свой фотографический аппарат под черным покрывалом, стоявший в углу на треноге. — Вот он, всегда в готовности. Если ко мне обращаются, я отзываюсь немедленно, что бы ни просили сфотографировать. Свадьба, мертвое тело, проститутка, министр, кошка на стене — для меня все едино. Мое дело — снимать, и скажу вам прямо — цены у меня более чем сходные. Я признаю только отменную работу. Я снимал Махатму Ганди, когда он был здесь. Меня вызывали в Мадрас к каждому приезду Неру. Доктор Радхакришнан, Тагор, Бирла — я мог бы составить длинный список лиц, которые остались довольны моей работой и сами предложили дать о ней хвалебный отзыв. Я храню эта отзывы дома, в сейфе. Если хотите посетить мое скромное жилище и почитать их — милости прошу, в любое время. Пусть пропадет все мое золото, не жалко, но только не отзывы, написанные блистательными сынами нашей родины. Я накажу своим детям и внукам хранить их, и когда-нибудь они скажут: «Мы из рода, что служил блистательным сынам Матери-Индии, и вот тому свидетельства».

Пока длился этот монолог, руки его заканчивали работу над свадебной группой — разглаживали картон и снимали последние капельки клея. Сидел он на корточках на полу, у низенького рабочего столика. Держа фотографию в вытянутой руке, он сказал:

— Дело, конечно, не мое, но столько людей совершает эту глупость каждую неделю, и правительство хоть бы что, а все кричат о перенаселении, так неужели нельзя хоть на десять лет запретить все браки? — Он завернул готовый заказ в старую газету, обвязал бечевкой и поставил к стене. Наступила наша очередь. Он взял мой снимок, опять рассмотрел его и заметил: — Надо же, пятьдесят голов вместить в размер открытки. Правда, человечки они маленькие, но все же… тут без лупы и не разберешь, где кто. — А потом спросил дядю: — Выбирать цвет для паспарту и рамку ры предоставляете мне или у вас есть какие-нибудь пожелания?

Озадаченный этим вопросом, дядя ответил:

— Я хочу, чтобы получилось красиво. Хочу, — повторил он, — чтобы получилось очень красиво.

— Не сомневаюсь, — сказал Джайрадж, любивший, чтобы последнее слово оставалось за ним. — Так вот, для фотографии этого тона некоторые оттенки паспарту и дерева подходят, а другие не подходят. Если вы предпочитаете что-нибудь неподходящее, я все равно сделаю, пожалуйста. Заверну в бумагу, отдам вам и получу сколько следует, но будьте уверены, радости это мне не доставит. Так что решайте.

Дядя, подавленный всеми этими рассуждениями, молчал. Он словно боялся, но и хотел поскорее услышать самое худшее. Джайрадж положил карточку перед собой и придавил стальной линейкой. Мы ждали, что будет дальше. Тем временем подошли еще какие-то люди и расселись на скамье, как в приемной у зубного врача. Джайрадж не соизволил их заметить, как не замечал он толпу, вливавшуюся в ворота рынка: покупатели, разносчики, нищие, собаки, коровы, кули с корзинами на голове, мужчины и женщины всевозможного вида — все толкались, кричали, смеялись, переругивались, колыхались как одно целое; и всем им было бы удобнее входить и выходить, если бы поперек ворот не торчала скамья Джайраджа.

Появился какой-то лысый мужчина, опасливо присел на скамью и сообщил:

— Меня попечитель прислал. — Джайрадж и бровью не повел: подобрав с полу кусок багета, он со звоном отпиливал от него планку нужной длины.

Внезапно мой дядя спросил:

— Когда будет готово?

Пока Джайрадж собирался с ответом, лысый мужчина повторил четвертый раз:

— Меня попечитель прислал.

Джайрадж, воспользовавшись этой минутой, крикнул молодому человеку, который стоял, прислонясь к велосипеду:

— Завтра в час дня. — Тот вскочил на велосипед и уехал.

Лысый опять затянул:

— Меня попечитель…

Джайрадж взглянул на моего дядю и сказал:

— А это смотря по тому, когда вам нужно.

Лысый сказал:

— Попечитель… завтра уезжает в Тирупати… и требует…

Джайрадж не дал ему закончить фразу:

— Требует меня к себе? Передай ему, что мне недосуг пускаться в паломничество.

— Нет-нет, он требует свою карточку.

— Что за спех? Получит, когда вернется из Тирупати…

Лысый опешил.

А тут подошла женщина с корзиной на боку, продававшая листья бетеля, и спросила:

— Ребеночка-то мне когда принести?

— Это как повитуха скажет, — ответил Джайрадж. Она покраснела, накинула конец сари на голову, чтобы спрятать лицо, и засмеялась. — Завтра в три часа. Наряди его получше. Надень на него все украшения, какие найдешь, да смотри не опоздай. Если опоздаешь, солнца не будет, а значит, и фото не будет. И непременно принеси две рупии, в кредит не работаем, а остальное отдашь, когда придешь получать свое фото в рамке.

— Ох, неужели же вы мне и настолько не поверите?

— Не спорь, у меня так заведено, и все тут. Если я захочу купить у тебя листьев бетеля, я ведь за них сразу заплачу, вот так же и с других требую.

Она ушла, посмеиваясь, а Джайрадж сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Каждые десять месяцев рожает по ребенку. Мать одна и та же, чего нельзя сказать про отца. — Все засмеялись его шутке. — Не мое дело устанавливать отцовство. Я, когда просят, делаю снимок и вставляю его в рамку, вот и все.

Неожиданно мой дядя спросил:

— А вы можете выполнить мой заказ прямо сейчас, чтобы я мог забрать его?

— Нет, — живо отозвался Джайрадж. — Не до полуночи же мне сидеть за работой.

— Почему? Вы же сказали…

— Ну да, сказал и еще раз скажу: сделаю, если вы прикажете. Будете дожидаться?

Дядя, совсем сбитый с толку, ответил:

— Нет, не могу. Мне нужно поспеть в храм. — И печально задумался над своим нерушимым расписанием: молитвы — размышления — еда — сон.

— Сейчас пять часов. Работа ваша займет два часа — клей должен высохнуть. На это нужно время. Но прежде чем я возьмусь за ваш заказ, вон видите, рядом с вами человек, сегодня череп у него блестит, а когда-то была шевелюра, что твоя циновка из кокосового волокна. — Он кивнул в сторону лысого мужчины, все еще дожидавшегося ответа для попечителя, и продолжал на тему о лысых: — Как-то утром, лет десять назад, когда он заказывал мне рамку для портрета Брахмы-создателя, я заметил у него на макушке плешь. Хорошо, что человек не знает, как выглядит его макушка, а я ему ни слова не сказал, чтобы не загрустил и не раздумал жениться. Причины, почему люди лысеют, никому не ведомы, это как жизнь и смерть. Бог дал волосы, бог и взял — значит, в другом месте понадобились, только и всего.