Предсказание сбылось один к одному, а когда грунтовка подвела к мелкому броду через наполненное галькой русло, перед резким подъёмом к деревне Саркисашен, я с ней расстался и пошёл сквозь живой туннель Орешника на берегу, чтобы в конце туннеля открылось непривычно ровное поле над излучиной реки вдоль тумба-великана на противоположном берегу.

Попробуй представить футбольное поле вскинувшееся почти на дыбы и поросшее широколистым лесом до самой вершины этого стоячего стадиона. Из-за крутизны склона, кроны деревьев не загораживают друг друга, а поднимаются всё выше и выше чередующимися рядами, и у каждой кроны свой оттенок зелёного, один из 200—чуть-чуть не такой как у остальных. Можешь представить этот сон наяву? Если да, то легко разглядишь и меня на этом берегу реки, валяюсь тут на спине под мощным Грецким Орехом, на подстилке из листвы опавшей за прошлые годы—сухая, ломкая, мягкая труха.

Вот он – я, наслаждаюсь оргией зелёного потока, что струится вверх по тумбу за рекой, любуюсь глубокой синевой небесной выси, наблюдаю игру широкопалых листьев Грецкого Ореха, как поколыхивают в своих ладонях солнечные пятна в чуть шелестящем ветерке над головой. Ха! А жить-таки чертовски здорово, и так вот растянуться и думать про то или про сё, или совсем про ничего. Единственный вылом – ни души вокруг, чтоб этой красотищей поделиться… блин! забудь! я этого не говорил… мне давно не новость, а и в привычку даже, что такие моменты происходят лишь когда один. Главное, сдержать свою мегаломанию в узде, чтоб и не пикнула, и не рыпалась подкинуть какую-нибудь безобидную на вид мыслишку типа чем больше пространства на душу индивида, тем выше его зна́чимость и ранг…

Давным-давно, случилось мне листать лощёный журнал на Немецком, вернее его огрызки, в довольно потёртом таки состоянии. Заглавная статья посвящена господину Херцогу, владельцу крупного химического концерна. Один из тех сиятельств, которым западло соваться в политические игры, они эту крысиную возню предоставляют президентам, премьерам, соперничающим партиям und so weiter, однако малейший поворот руля внутри их вотчин определяет весь внешнеполитический курс Германии (на тот момент ещё без ГДР).

Статья пестрела красочными фотками, а на развороте ближний план Herr Херцога на фоне личного парка в его же заднем дворике—гектара два через расчёску стриженной травы вперемешку с напедикюренными деревьями из позапрошлого столетия—и парочка его внучат-херцогинят, блондины в локонах, пускают стрелы между двух деревьев под его левым ухом типа купидончиков или там в Робин Гуда играют.

Его праотцы, бродячие Евреи-челноки, пешком верстали весь Шёлковый Путь, туда и обратно, приносили китайский ширпотреб на продажу феодальным герцогам, баронам и прочим титулованным бандитам средневековья. А эта погань варварская устраивали пейсоносным коробейникам всяческие зверства и мучительства. Ну а нынче банкует он, пахан по полной, да… монарх крупного индустриального царства. Но счастлив ли? Сомненье брало, если приглядеться к потёртому выражению лица Herr Херцога посреди его холёного оплаченного-муками-предков-и-личными-достоинствами парка…

Ну ладно, оставим в стороне все эти августейшие рояли, а как насчёт меня-то? Счастлив ли я, вытянув ноги под сенью лиственного балдахина, под опахалом ветерка, вкушая негу сладостной прохлады… ничего не забыл?. а ну там ещё, наверно, про струны струй журчащих… впрочем, суть не в этом, главное – охренеть какая усадьба! ты ж погляди какое поле стрёмное, с травой по пояс, и в нём полно увесистых, с кулак, шаров-колючек симпатично-сизого отлива, шипастых, как булава, и тот вон тумб-Камелот над потоком, высоченный как башни многоэтажек, что громоздятся вдоль шоссе от Киева в аэропорт Борисполь. Чего тебе ещё надо для счастья, а?

Вопрос, конечно, интересный, если внимательно вдуматься… Жаль, вещмешок без дверцы с зеркальцем, чтоб ставить самому себе диагнозы по гордому выражению хрюкальника.

~ ~ ~

Этот рай земной мне подвернулся шесть лет тому, когда Министерство Образования Нагорно-Карабахской Республики—ново-независимого, само-провозглашённого, но так никем и не признанного государства (да! не спорю! откликнулись пара горсоветов из посторонних полушарий), поскольку мудрые державы на свою жопу приключения не ищут: «Ты, касатик, прав по всем статьям: юридическим, морально-этическим, этнографическим, сейсмо-футурологическим, но у тебя же в недрах нефти ни шиша, так ты, душа моя, иди-кось, гуляй отседова…»—устроило тут как бы пионерский палаточный лагерь для школьников Степанакерта.

Сатик тогда отработала в нём две лагерные смены. Подряд. Я попытался заикнуться, предварительно и довольно скромно, с предложением оставить кровинушек наших под мои отеческие опеку и радение, но, и вполне ожидаемо, инициатива получила должный отфырк… Не сказать, что я очень уж так совсем настаивал, но всё равно довольно яркая демонстрация наличия доброй воли с моей стороны, нет разве?. И потому Ашоту с Эммой почти всё лето пришлось коротать под маминым крылом, две лагерные смены, от звонка до звонка, в отрядах соответственно их возрасту и полу.

А старший ребёнок в семье, Рузанна, к открытию лагеря сдала экзамены за второй курс Госуниверситета и махнула к ним, на должность самопровозглашённой Пионервожатой. С развалом Советского Союза должность эта приказала долго жить, да и пионеров стало не сыскать, кроме как в нетленных шедеврах Советской кинематографии… Но я всегда готов принести соболезнования родственникам любого тормознутого форс-мажора, что не увернулся там, где Рузанна шла к избранной ею цели… Так что, для всего лагеря, она стала Пионервожатой, в платёжной ведомости должность не значилась, но она и не переживала.

Оставшись один дома, всего за пару недель бессемейной жизни я смертельно устал от непривычной тишины вокруг и однажды под вечер покинул место жительства в направлении деревни Сарушен, приобретя пачку печенья и каких-то конфет в магазинчике на выходе из города. (На тот момент в своём развитии, я уже дорос до понимания, что радость встречи с папой нужно закреплять, чем слаще, тем лучше). Пешком и на попутках, мне удалось преодолеть двадцать с чем-то километров до деревни и, уже в темноте, я пришёл в лагерь.

Как раз на этом месте, где я сейчас лежу, стоял холстяной складной табурет лагерного Директора, Шаварша, на который, кроме него, никто не смел садиться, правильный престол не под всяк зад заточен. На широком стволе этого Грецкого Ореха, уже тогда расщеплённого ударом молнии, висела одинокая яркая лампочка, которую с тихим урчанием питал задвинутый за спину дерева генератор. Свет рассасывался темнотой над парой длиннючих столов из листового железа врытых пунктиром вдоль края поля, по обе стороны каждого стояли как вкопанные (такими они и были) узкие скамьи из того же хладоточивого материала. Два непроглядно-чёрные приземистые пирамиды армейских палаток, каждая вместимостью на взвод военнослужащих, силуэтились в тёмном поле: одна девочкóвая – для Воспитательниц и всех прочих девочек лагеря, вторая для мальчиков и Физрука. Чуть в сторонке, рисовалась двухместная палатка Директора Шаварша и его жены на должности лагерной Поварихи и Медсестры. Глубже в поле, метров за тридцать правее палаток, тихий костёрчик лениво лизал короткими язычками пламени конец сунутого в него бревна, целый ствол, в общем-то, с отсе́ченными сучьями, чтобы легче пропихивался вперёд, по мере прогорания, в мерцающие угли уже отпавших от него кусков…

Все лагерные Воспитательницы рекрутировались, естественно, из учительниц городских школ, которым хватило света одной лампы, чтобы опознать меня и тут же кликнуть Сатик. Рузанна прибежала следом. Моё появление обрадовало обеих, хотя Сатик внутренне напряглась, готовая дать отпор излишним сентиментам, что не успели за минувшие две тыщи с чем-то лет укорениться и доказать свою необходимость в процессе выживания.

Был поздний вечер после трудного дня и легкомысленно посягать на основополагающие ценности меня не очень-то тянуло. Я держался с пристойным достоинством и послушливо сел с краю – на холод железа под задом, за холод железа под локтями. На столе разворачивался лагерный ужин. Благодарно и не прекословя, принял я тарелку жидкой каши из непонятной крупы, ложку из алюминия и осколок рубила из когдатошнего хлеба. И я даже попытался отгрызнуть кусочек от этой археологической находки орудия Каменного Века, хоть сразу видно было, что это не для пластмассовых зубов; пришлось вежливо заныкать артефакт под край тарелки и сосредоточиться на вареве…