И я помню безлюдные воскресенья—ни души вокруг—на пустынной игровой площадке, но садик другой, хоть тоже по соседству, совсем заброшенный и тихий по выходным. Мы приходили туда ради качели. В движении, железо полдюймовых труб подвески вскрикивало терзающей ржавой нотой, что прорезала дремотную тишь площадки укрытой слоем жёлтых листьев. Горестные вскрики, словно стоны чаек, надрывали душу. Потому что я был папой-для-выходных… По будням я был далеко, пахал как папа Карло в СМП-615, на разных строительных площадках в соседней области, чтоб заработать беззаветным самоотверженным трудом квартиру для нашей молодой семьи и зажить своим домком, своим ладком…
Пока не грянула та выходная ночь в узкой спальне, что выделили твои дедушка и бабушка в трёхкомнатной их квартире для нашей начинающей семьи, где я лежал на одолжённом, от щедрот их, супружеском ложе, рядом со своей молодой женой, и по мне с костоломным хрустом прошёлся дорожный каток вести, которой поделилась милая…
За пару дней до выходных, один её знакомый катал мою любимую на своей Волге Газ-24. Увёз далеко за город, аж в Заячьи Сосны на Московской трассе, с которой съехал и припарковался меж деревьев… Он наклонился к ней, открыл «бардачок» над её коленками и вынул бутылку шампанского… мягкая музычка тихо лилась из мерцания радио в приборной доске, неяркий свет помог снять фольгу с пробки… Она пригубила немножко и с грустью сказала: «Отвези меня домой, пожалуйста». И он послушно завёл мотор…
Шёпот о целомудренной верности моей жены иссяк, сменился оглушительным набатом ночной тиши. Расплющенный навзничь, я задыхался под навалом рухнувших немой лавиной стен, в катастрофе уцелел лишь звук сонного посапывания из твоей кроватки в тесном углу спальни. Воздух уплотнился и стал непонятно жидким, привкус несвежего жира обволакивал каждый вдох. Жёсткая хватка сдавила мне сердце и, чтобы выдержать, не лопнуть под неумолимым напором, оно обернулось кремнем. Поддержку оказала лишь густая тьма вокруг, она сочувственно скрыла замедленную льдисто-холодную слезу, что выкатилась нежданно, сама собой, из уголка глаза и бесшумно сползла по виску – затеряться в корнях волос… последняя слеза моей жизни… Впоследствии, ту её тропку углубили морщины взбороздившие кожу виска, но слёз уже не было ни в одном глазу, никогда, ни в каком направлении. Ну разве кроме тех, что выжимаются ветрами, но такие не в счёт.
(…а чё-эт ты типа как закручинился, маненько?. аль снова нюнишься на тему рухнувших надежд, шо раздавили хлюпика на наковальне его же собственного сердца? но прыткое, блин, попалося, прям сей-секунд окаменеть успело…
…будь мужчиной, кореш… ищи утешений в простых истинах, и как раз таки простота делает с них полный верняк… а истина в том, шо никакая пахота на стройке, ни солнечные удары в голову поверх обморожений кожного покрова не предотвратят следующего раза, когда она не скажет «давай не будем», а вместо этого начнёт подлаживаться к особенностям интерьера в Газ-24…
…или вот ещё тебе истина неоспоримая, потому как простая: самые упорные припоминания минувших радостей не вернут тебе их, но стоит вспомниться чему-то гадостному так, походя, вскользь и—бац! – боль скрученная, зарытая живьём давным-давно, вдруг жалит заново… вона как тя прессует даже тут, за тыщщи вёрст от спальни всмятку, после миллионов мгновений перехода эстафетной палочки «я» от одного «я» к следующему…
…и вот что я тебе скажу, мой милый я… вышибай клин клином… куснула простая истина, а?. так шандарахни её не менее простым клином более широкого подхода, смени-ка «я» на «мы»… ведь мы ж кто такие?. подбрито-припудренное, или взъерошено-щетинистое (смотря какой банкует тренд в текущей моде) кодло приматов, где всякий позвоночный подчинён законам общим для всей стаи… незнание их не даст отвертеться от применения к тебе по полной, сам знайиш… вот и утешься этой простой истиной, смотай свои сентиментальные сопли на кулак и жди, покуда рассосётся это тягостное мозженье в яйцах…
…заткнись, мэн!. такие рэпы не для нежных женских ушек… хмм… похоже, заново придётся…)
~ ~ ~
Здравствуй, доченька
Наша встреча живьём оказалась чересчур краткой, чтоб убедить тебя отказаться от «Вы», но отвечать тем же не хочу, слишком втянулся быть с тобой на «ты», когда-то, давным-давно, вслух, потом довольно продолжительно в уме. Выставить себя холодным снобом особого труда не составляет, но только не с тобой, тут даже язык не повернётся. Нет, это не фамильярность, скорее просто… сам не знаю что. Ну и ладно, к делу….
Позавчера, далеко зáполдень, исполняя план изложенный тебе в прошлом имейле, я посетил высоты в окрестностях покинутой деревни Схторашен, с визитом к древнейшему жителю Нагорного Карабаха – Платану из семейства Платановых, в возрасте 2000 лет.
Жара стояла августовская, подъём—хоть и по уезженной грунтовке—крутёхонек, и задолго до появления дендро-великана, взгляд самовольно скакал вперёд и вверх: ну когда же покажется родник? Его обещали все из посещавших это место.
Большинство источников Карабаха обустроены на один манер—каменная кладка в рост человека врезается поперёк склона над корытом из тёсанных плит серого камня, ширина ёмкости немногим более полуметра, длина метров 5–6, а воды по колено. В правом конце оградительной стенки под прямым углом с нею кладётся ещё одна, короткая, не шире корыта, и из неё торчит обрезок железной трубы. Струя холодной воды с тихим журчанием падает в каменную чашу, что вмурована в стенку пониже трубы, на случай если у жаждущего нет при себе кружки. Из чаши, струя переливается в корыто для скота и прочей живой природы, но дикие днём не подходят. Наполнив корыто до краёв, вода покидает его через левый край и журчит под уклон ручейком, который сам выбирает курс поворотов.
Однако, источник рядом с деревом-великаном противоречил традиции и вода его текла в обратную сторону—слева направо. И, в продолжение сюрприза, из этого наоборотного источника не удалось мне утолить жажду, что весь подъём от павильона на повороте к райцентру Кармир-Шука пришпоривала меня видениями прохладно журчащей прозрачной струи… Пришлось облизнуться сухим языком, потому что под деревом я нарвался на матаг.
(…два чемпиона ходячих выражений в Армянском языке, а вместе с тем и самые потрясные по красоте и глубине их смысла:
1. цавыд таним; и
2. матаг аним.
Номер первый означает «я понесу твою боль». Так просто. Два слова. Неизмеримо бездонная глубь.
Ну а вторая пара слов это обет принести жертву—сделать матаг. Обычно матагом отмечается счастливое избавление. Допустим, если близкий родственник тяжко хворал, но выжил или, скажем, машина сиганула в пропасть, однако водителя спасли, значит, пора делать матаг. Для матага сгодится мясо любого из домашних животных, хотя выбор намекает на тяжесть угрозы просвиставшей мимо, а заодно показывает уровень зажиточности матаго-устроителя.
Плоть жертвы, после кулинарной обработки, следует разделить с родственниками и соседями, на что те откликнутся традиционным заклинанием ынтунели ыни («да будет принят»), а иначе это уже не матаг.
Впрочем, съедобность матага не обязаловка, подари поношенные, но ещё крепкие джинсы какому-нибудь доходяге и – ты сделал матаг. Суть любого матага в том, чтоб задарить, подмазать своей жертвой неведомые силы, которые рулюют судьбой, она же случай, он же фортуна…
И особо высокий IQ тоже без надобности, чтобы понять насколько взятки таким неясным марам скребут против шерсти служителей Богам Всемогущим с официальной пропиской в этом лучшем из миров. Впрочем, религии в законе на личном горьком опыте давно уж убедились в полной безнадёге попыток искоренить упрямые обычаи среди несознательной части своих конфессий—корячишься как чёрт на зоне, а толку фиг, да нифига! – и они научились мудро не замечать обрядные подскоки через костры в самую краткую ночь лета, масленичные хороводы, матагы и тому подобные непотребства. Им же хоть кол на голове теши! Бля..! Прости, Господи… Бурчат религии, но терпят.
Даже наираспробесподобнейшие выражения притупятся, коли применять их всуе, как обиходные фигуры речи:
– Цавыд таним (я понесу твою боль), а чё за картошку не платишь? забыл?!.
– Матаг аним (клянусь принести жертву), да я ж секунду назад дал тебе 6 монет по 100 драм! Карман проверь свой.
– Цавыд таним (я понесу твою боль), я тут с утра торчу, у меня тех 100-драмовых битком.
– Матаг аним (клянусь принести жертву), я за одну картошку два раза платить не стану. Пить надо меньше…
На базаре Степанакерта, столицы Нагорного Карабаха, народ торгуетсякорректно, с глубокимпоэтичнымсмыслом…)
