—

Но ты мне только что сказала, что она непременно хочет забрать сундук своей сестры.

—

Если бы следовало сделать только это, то я бы сама забрала этот несчастный сундук. Но она ещё также хочет пойти ещё раз на кладбище Сент-Уэн.

—

И потом она согласна уехать?

—

По крайней мере она просила меня только об этом.

—

Ладно! Отвези её к Софи Корню, а прямо от нее в Сент-Уэн. На это потребуется не больше трёх часов. У тебя ещё останется время, чтобы успеть на восьмичасовой вечерний скорый поезд до Марселя. Я думаю, что чем меньше времени она будет оставаться в Париже, тем лучше, потому что когда наш художник узнает, что малышка больше не появляется у Лоренцо, он вместе со свои другом маляром способен начать действовать, дабы разыскать её. К сожалению, мы теперь во власти случая… а вдруг они попадутся на вашем пути.

—

О! Я позабочусь о том, чтобы опустить шторы в нашем фиакре, и кроме того… возможно, что они ещё не разыскивают нашу бедную сиротку.

—

Возможно… Но завтра то они точно будут её искать, так что вам обязательно нужно сбежать из Парижа этим вечером в Марсель. А я там к вам присоединюсь послезавтра.

—

Я полагаю, что ты прав, и, чтобы не терять время, я отправлю свою маленькую негритяночку-обезьяночку искать мне фиакр.

—

И это правильно. Только подожди, пока я избавлюсь от этого старого дурачка, который нам оказал только что замечательную услугу.

И, повернувшись к аптекарю, который стоял позади него с блаженным видом, он настолько громко, как только мог, закричал:

—

Извините меня, отец Морель. Мадам мне рассказывала о том, что она читала в газетах об этой истории в омнибусе. Я думаю, что не стоит суетиться, история не стоит и выеденного яйца, и я постараюсь успокоить этого бедного черта Пуавро

Не хотите ли пойти сейчас в Гранд-Бок и подождать меня там? Я

там появлюсь через час.

—

С огромным удовольствием, — ответил глухой старик. — Вы, как и я, не бросаете в беде старика Пуавро. Но я не хочу больше вас беспокоить, и буду рад вас приветствовать в его заведении… и нижайший вам поклон. А я завтра приеду сюда опять, чтобы проконсультироваться с вашей соседкой, госпожой Стеллой, — добавил Морель, пятясь к выходу.

Фурнье проводил старика Мореля до лестничной площадки, и попрощался с ним довольно сильным рукопожатием, после чего закрыл на ключ дверь своей квартиры.

Как только он это сделал, аптекарь Морель буквально на глазах преобразился, распрямил плечи и стремительно сбежал вниз по ступенькам подъезда, быстро пересёк двор и принялся бежать со всех ног к улице Гомбуст, где его ожидали оба фиакра.

Часть XII

Маленькая негритяночка была проворна, как обезьянка, и при этом всегда была предельно услужлива, угодливо приседая перед своей хозяйке-колдунье. Стелле не пришлось ждать и десяти минут, как её чёрная посланница вернулась вместе с фиакром.

Ближайшая станция фиакров была, однако, не так уж и близко, но маленькой негритянке выпал шанс встретить порожний фиакр неподалёку от дома возле улицы Сурдиер.

Пия уже давно была готова отправиться за вещами сестры и на кладбище. В сущности, ей было очень просто собраться в дорогу, ведь у неё ничего не было в этом случайном пристанище, кроме одного-единственного платья, и то того, что было на ней. Так что Пия сразу же оказалась у дверей, когда её новая покровительница предложила ей немедленно поехать на улицу Аббатисс и на кладбище Сент-Уэн для того, чтобы они смогли успеть на вечерний поезд в Марсель, ведь ни о чем другом она свою новую покровительницу и не просила.

Пие было в принципе все равно, уехать в Италию одной или в компании, лишь бы только оставить Париж, и чем раньше, тем лучше.

Единственное, чего она опасалась, состояло в том, чтобы не встретиться в дороге с Полем Амьеном, потому что она боялась, что позволит себя уговорить, если он начнёт её умолять остаться в Париже.

Стелла, у которой было множество других опасений, гораздо более угрожающих, была не так спокойна, поэтому, когда они подошли к дверям фиакра, она бросила быстрый взгляд по обе стороны улицы.

Она там не увидела ничего подозрительного. Фиакр стоял напротив тротуара, а кучер, оставив своё место, беседовал с мужчиной, который судя по всему должен был быть одним из его товарищей, во временном отпуске, так как он носил непромокаемую шляпу из вощёной ткани и красный жилет поверх блузы, ка и большинство парижских кучеров.

—

Это вас привела моя служанка? — спросила его гадалка, — маленькая негритяночка двенадцати лет от роду?

—

Да, мадам… и если мадам хочет, она может подняться, — ответил кучер, — открывая дверь.

—

Я вас беру только на определённое время, и если вы будете передвигаться достаточно резво, у вас будут хорошие чаевые.

—

О! И меня это вполне устраивает… Мадам будет довольна… куда поедем?

—

На улицу Аббатисс… а по дороге туда на Монмартре вы повернёте налево и дальше наверх по улице Мучеников, а затем я вам скажу, где остановиться, когда мы окажемся перед нужным мне домом.

—

Хорошо, мадам… только, если мадам мне позволит… не мог бы я взять на место рядом со мной моего друга, вот этого, что стоит со мной. Я его высажу на площади у Мэрии, это в двух шагах от места, куда направляется мадам.

—

Делайте, как вам заблагорассудится, — ответила так называемая ученица мадемуазель Ленорман.

Она очень торопилась, и думала только о том, чтобы Пия быстрее поднялась в карету, и сразу же после этого опустить шторы на окне.

—

Вы же не хотите, чтобы вас увидели с улицы, не так ли, мой дорогой ребёнок? — спросила она у нее.

—

Вы же знаете, что нет, — прошептала малышка.

—

Предосторожность вынужденная… необходимая, так как нам придётся проехать через квартал художников. Нет другой дороги, чтобы попасть к Софи.

—

Какое это имеет значение? Я здесь хорошо скрыта от чужих взглядов… и впрочем, никто больше не думает обо мне, там, наверху, на Монмартре.

У Стеллы были основательные причины иметь совершенно противоположное мнение, но она не стала его высказывать, и поездка протекала в молчании.

Пия же была мрачной и подавленной. Она позволила везти себя, как везут в карете осуждённого к месту казни.

У её сопровождающей было достаточно ума для того, чтобы не пытаться вывести Пию из этого оцепенения, которое избавляло лже-прорицательницу от необходимости отвечать на затруднительные вопросы.

Она говорила себе:

«Всё, как мне кажется, в порядке. Корню предупреждена о нашем визите, и она должна была спуститься на аллею с вещами и бумагами Стеллы, и у нас на все про всё уйдёт не больше пяти минут у дома Бьянки. На кладбище, конечно, нам сильно не повезёт, если мы встретим кого-нибудь знакомого, но будем надеяться, что этого не произойдёт. И тогда этим вечером, в восемь часов, мы покатим на поезде к Марселю.»

Фиакр летел как ветер, и гадалка поздравляла себя c тем, что ей столь повезло с каретой. На бульваре лошадь перешла на рысь, и когда карета съехала с него, она помчалась вперёд умопомрачительным аллюром.

Стелла, укрытая шторой от нескромных взглядов прохожих, не имела, из-за этого, со своей стороны, возможности внимательно отслеживать маршрут поездки, и не заметила, какие улицы избрал на самом деле кучер на пути к цели их поездки. Но когда она однажды приподняла уголок шторы, чтобы выглянуть наружу, то тут же заметила, что кучер ошибся, и вместо того, чтобы подниматься вверх прямо к улице Аббатисс, он повернул налево.

Она стала стучать в окошко кучеру, чтобы предупредить его об ошибке, потом стала звонить в колокольчик, но все было бесполезно, кучер никак не реагировал на её сигналы.

Этот кучер был, должно быть, был совершенно глухим, как отец Морель, так как он остановился только на пляс Пигаль.

Стелла, изумлённая и взбешённая происходящим, утратила все своё хладнокровие и осторожность, и внезапно открыла одно из окон кареты, чтобы схватить за полу кафтана этого кучера-идиота, который провернул такой трюк и приехал совершенно не туда, куда ему указали.