—

Хорошо! Но под каким предлогом я проникну в квартиру к этой Пие?

—

Ты скажешь ей, что бывала раньше у её сестры Бьянки в меблированной комнате, в которой она жила на улице Аббатисс. Она будет рада тому, что сможет поговорить с тобой о покойнице.

—

Очень хорошо, но что я могу ей рассказать?

—

А не нужно ничего рассказывать. Ты начнёшь с того, что примешься её утешать. Ты её будешь жалеть, ты ей поклянёшься, что её сестра тебя очень любила, ну и дальше… по обстоятельствам.

—

Это будет трудно. В Сент-Уэне она оплакивала сестру, как Мария Магдалина Христа на Голгофе, и когда она встала на колени на её могиле, я подумала, что у неё не будет сил подняться на ноги.

—

Это как раз то, что нам нужно. Она должна быть такой же экзальтированной, пылкой, как и все итальянки. Тебе не составит труда втереться к ней в доверие.

—

Для чего?

—

Первым делом нужно вынудить её поменять профессию. Очень важно, чтобы она больше никогда не вернулась к этому Полю Амьену, который, судя по всему, хочет её поддержать в этом деле. Ты должна придумать какую-нибудь историю, чтобы добиться этого… Какую? Не знаю. Прощупай, как говорится, местность. Если, например, ты заметишь, что она влюблена в него …

—

Так оно и есть. Она и так уже влюблена в него. Верро об этом сказал Софи Корню.

—

Тогда, все очень просто. Ты ей расскажешь, что художник публично насмехался над нею.

—

Верро рассказывал также, что она ревнива… и ты не поверишь, к кому она его ревнует… к мадемуазель Дюбуа…!

—

Невозможно!.. Но если это правда, Амьен выиграет в этой борьбе много денег, ведь этот дурак Дюбуа мечтает отдать ему в жены свою дочь. Амьен уже запросто сидит в его ложе в театре…

—

А мадемуазель Дюбуа заставила своего отца отвести её к этому Амьену в студию. Она нашла там Пию, которая тут же в ярости ушла прочь. Верро уверяет, что она громогласно поклялась больше не позировать Амьену.

—

Восхитительно! Наше дело в шляпе. Ты должна найти эту Пию Романо вполне расположенной выслушать все твои истории и легко завоюешь её доверие. Ты у нее попросишь разрешения перенести на неё привязанность, которую ты питала к её скончавшейся сестре, и в конечном счёте ты сделаешь ей предложение переехать к тебе домой, или, что ещё лучше, сопроводить Пию тут же на её родину, в Италию, если она хочет возвратиться туда.

—

Как! Ты хочешь отослать меня в Италию?

—

Нет. В принципе, я просто предпочитаю, чтобы наследница всегда была у нас под рукой… но нужно все предусмотреть. Важно, чтобы мы все время с ней общались, где бы она не была, и заставили её прекратить общение со всеми людьми, которых она до сих пор знала. Я хочу, чтобы она больше никогда не увидела ни месье Амьена, ни Верро, и чтобы исполнитель завещания покойного Франсуа Бойе, нотариус, не узнал, что с ней стало.

—

Очень хорошо! Но, предположив, что мы сумеем сделать все это, что нам это даст?

—

Я тебе объясню мой план, — сказал Бланшелен. — У него две цели, и он сможет быть изменён, в зависимости от того, какой поворот примут события. У меня есть, как ты знаешь, подписанное Дюбуа обязательство вручить мне сто тысяч франков в тот день, когда он вступит во владение наследством своего брата. И он может его получить только в том случае, если Пия Романо откажется от него.

—

Но этого не случится никогда.

—

Почему? Всегда можно отказаться от выгод, которые вам несет завещание, результатом чего станет восстановление в правах наследников по закону.

—

И ты полагаешь, что можно склонить Пию отказаться от денег в пользу человека, которого она не знает?

—

Если бы она его знала, это было бы намного труднее, так как она ревнует художника к мадемуазель Дюбуа. Но ей совершенно не известно, что её родной отец — сводный брат месье Дюбуа… к тому же у них, слава богу, разные фамилии, и я устрою так, чтобы она этого никогда не узнала. И я добавлю, что для того, чтобы подписать надлежащим образом акт об отказе от наследства, Пия должна быть совершеннолетней, а сейчас, вероятно, эта девушка ещё таковой не является.

—

Мне показалось, что ей едва ли есть шестнадцать лет.

—

Тогда нам придётся ждать несколько лет, чтобы добиться нашей цели. Но мы могли бы подтолкнуть её за это время к решению уйти в монастырь и стать монахиней.

—

Плохое решение. Она отдала бы в этом случае все своё добро монастырю, который получит то, что должно стать нашим.

—

Нет, ты ошибаешься, потому что она не знает, что богата.

—

Тогда, скажи мне, как она может отказаться от состояния, о существовании которого она не знает?

—

Можно сказать ей правду в самый последний момент, надлежащим образом её приготовив к этому. Нужно бить в одну точку, на её великодушие, требуется её убедить, что месье Франсуа Буае совершил неправедные действия, лишив наследства своего брата, и что эту несправедливость она должна исправить.

—

Я очень сомневаюсь, чтобы она воспримет такие увещевания.

—

Это зависит от многих вещей. От экзальтированной девушки, чувства которой к тому уже будут искусно

возбуждены, можно многого добиться. Если, как это утверждает

Верро, она в отчаянии, потому что Амьен её не любит, она будет слушать советы тех, кто её пожалеет, выслушает, обсудит происходящее и будет бережно к ней относиться.

—

Это возможно… со временем… но, если честно, столько хлопот в течении нескольких лет ради ста тысяч франков комиссионных… которые месье Дюбуа в конце концов может и отказаться отдать.

—

Я этого не боюсь. У меня есть его письменное обещание и письмо, которое его компрометирует. Он никогда не осмелится меня обмануть. Но ты права, говоря, что сто тысяч франков это мало, в то время как этот Дюбуа унаследует шестьсот тысяч.

—

Почему бы нам не оказаться на его месте и не получить все наследство?

—

Молодец! Вот мы и добрались до главного, наконец! Если мы сможем заставить Пию отказаться от наследства, то тогда уже будет совсем легко убедить её завещать все её деньги нам. И именно этой цели мы должны добиться. Но, чтобы её достичь, нам потребуются большие средства и немалые усилия.

—

Какие?

—

Вначале… нам придётся оставить Париж вместе с нею.

—

Это как раз будет нетрудно… кажется, она сама хочет возвратиться к себе домой в Италию. Софи Корню слышала, как она говорила художнику: «Я не хочу позировать больше, я хочу в Субиако.»

—

Очень хорошо. Мы её сопроводим в Италию.

—

В каком качестве?

—

В качестве друзей, черт возьми! Ты заработаешь её доверие, предложив избавить от дорожных расходов. Я предполагаю, что она не купается в золоте. Ты ей расскажешь, что имеешь намерение провести два года в Риме в связи с проблемами со здоровьем, и ты нуждаешься в компаньонке, говорящей на итальянском языке, и что ты обращаешься к ней, потому что хозяйка квартиры, в которой жила её сестра, тебе её рекомендовала. Ты добавишь, разумеется, что уезжаешь вместе с твоим мужем, так как я совершу это путешествие вместе с вами.

—

Ты бросишь все свои дела?

—

У меня нет ни одного, которое могло бы принести мне столько денег, как это. И впрочем, очень хорошо, что мы оставим Париж на какое-то время. Я опасаюсь болтливости и любопытства Верро, и я боюсь Амьена. Если он все-таки нас выследит и обнаружит, что мы живём вместе, он вспомнит и события в омнибусе и нас в нем. И сопоставит все события и лица. Он вполне в состоянии сделать это. А через два года несчастный случай, приключившийся с Бьянкой Романо уже забудется, станет старинной историей.

—

Как! Мы останемся в Италии на два года?

—

На два или три года, а может и больше, если потребуется. Мы там останемся до тех пор, пока малышка не отпразднует вместе с нами день рождения, на следующий день после которого она получит право подписывать имеющие юридическую силу документы, то есть своё восемнадцатилетние.