Народ протестовал против такого порядка всеми возможными ему средствами, крестя странными именами эти дальние загоны кладбищ, отведённые для бедняков.
Они называли Кайеной4 кладбище Сент-Уэн, а Иври прозвали Полем Репы5.
Иври-зловещее место. Там по традиции хоронили гильотинированных преступников, неопознанные трупы из морга и скончавшихся в больницах бедняков. Сент-Уэн не имеет такой дурной славы, а известен всего лишь как грустное и печальное место, как тому и положено.
У кладбищ Пер-Лашез, Монмартра и Монпарнаса есть характерные черты. У кипарисов, обрамляющих их, было время, чтобы вырасти, надгробные памятники не походят на новостройки, мох пробивается сквозь щели мраморных плит, которым уже несколько столетий. Надгробия поколений, живших до нас. Воспоминания буквально висят в воздухе.
В Сент-Уэн все датируется, образно говоря, буквально вчерашним днём… у Сент-Уэн нет истории. Это — молодое кладбище, банальное и лишённое любой величественности.
На печальной равнине на севере Парижа просто выбрали большой участок, обнесли его стенами, и отправили туда могильщиков. Никаких деревьев, чтобы этот участок хоть как-нибудь отличался от соседних земель. Также сухо и голо, а потому и не тихо и молчаливо.
Там повсюду доносятся свистки локомотивов, гудки трамваев, и даже музыка оркестров, потому что за шлагбаумом кладбища вдоль дороги, которая ведёт к нему, с обеих сторон выстроились ряды кабачков и танцевальные залы на открытом воздухе.
По этой пыльной дороге, на следующий день после визита, который месье Дюбуа и его дочь нанесли в мастерскую художника, катился около полудня фиакр, в салоне которого сидели Поль Амьен и Пия Романо.
Верро, сидевший снаружи, беседовал с кучером. Амьен предпочёл бы избавиться от компании этого горе-художника, небрежно одетого и несдержанного на язык, что было невыносимо в такой момент, но Верро присутствовал на похоронах Бьянки, и без него Амьен не смог бы найти место, где упокоилась жертва преступления в омнибусе.
Можно было, конечно, навести эту справку у смотрителя кладбища, но Поль посчитал, что проще заставить Верро отвести их к могиле. Впрочем, Верро поклялся держаться надлежащим образом, соблюсти приличия, уважать боль Пии, и ни в коем случае не огорчать её рассказом о том, как Бьянка была убита.
После внезапного ухода прекрасной Авроры, между двумя художниками состоялся оживлённый, можно даже сказать, бурный разговор. Амьен упрекнул Верро за то, что тот грубо сообщил Пие о смерти её сестры, Верро в ответ насмехался над деликатностью Амьена и предпочтением, которое он оказывал маленькой натурщице, которая, по его мнению, была не достойна даже служить горничной у блистательной и богатой мадемуазель Дюбуа.
Верро заявлял, что надо было быть безумным, чтобы пренебрегать этой моделью Рубенса и сжигать свои корабли, что Амьен и сделал, приняв сторону бедной итальянки.
После чего Амьен рассвирепел и, багровый от гнева заявил, чтобы Верро не вмешивался больше в его дела и никогда не разговаривал с ним об убийстве, реальном или предполагаемом, Бьянки Романо.
Верро не нашел ничего лучшего, чем промолчать, тем более, что он клятвенно обещал Фурнье хранить тайну о его прошлых и будущих операциях.
Потому Верро любезно принял условия, которые ему навязывал его друг, и ссора кончилась тем, что они обо всем договорились.
Было решено, что на следующий день они все вместе отправятся в Сент-Уэн, и что после визита к могиле, Верро оставит Амьена наедине с Пией.
Несчастный ребёнок ужасно изменился с тех пор, Пия непрерывно плакала, и никакие усилия её друга Поля не могли осушить её слез.
Поль с раннего утра пошёл искать Пию на улицу де Фоссе-Сен-Бернар, у отца Лоренцо, и она чуть снова не упала в обморок при виде Поля, появившегося на пороге комнатушки, которую она занимала на последнем этаже дома.
Впервые в жизни нога Амьена вступила на пол этой комнатки, скромная меблировка которой была куплена на деньги, которые Пия заработала, позируя у него, и в другое время, ещё накануне, его присутствие здесь принесло бы ей радость.
Но Пия была уже не та беззаботная девушка с тех пор, как узнала ужасную новость, принесённую в студию Амьена его другом Верро. Она побледнела, увидев Поля, и зашаталась, но художник успел подхватить Пию в свои руки, и она молча и неподвижно осталась в них.
Было видно, что девушка поражена в самое сердце.
Её друг Поль тихо сказал, что пришел, чтобы попросить разрешения сопроводить её на кладбище, куда он собирался отнести цветы на могилу Бьянки, но при этом Поль воздержался от того, чтобы сделать хоть малейший намёк на визит месье Дюбуа и на странное отношение к себе его дочери, которая вела себя в его мастерской так, как будто она была в завоёванной ею стране.
Амьен также думал, что должен воздержаться от описания Пие сцены, которая произошла в омнибусе и его роли в ней. Зачем оживлять этим печальным рассказом боль бедной девушки? И что было ещё важно, чтобы Пия не решила отомстить за смерть своей сестры? Амьен, впрочем, сомневался, что эта смерть была результатом преступления, и предпочитал думать противоположное.
Пия оправилась от своего полуобморочного состояния довольно быстро, но, к большой неожиданности художника, она вначале колебалась, стоит ли ей последовать за ним. Чтобы Пия решилась, потребовалось, напомнить ей, что без него она никогда не сможет отыскать могилу сестры.
Поездка проходила в гробовом молчании до того момента, когда фиакр остановился на пляс Пигаль, на пороге дома Амьена, и в двух шагах от места, где несколько дней тому назад Поль заметил, что девушка, которая опиралась на его плечо, была мертва.
Но там, когда Амьен выходил из кареты, чтобы позвать Верро, который, ожидая его приезда, попивал пиво в ближайшем кафе, Пия прошептала:
—
Нет, нет, я не пойду.
Художник догадался, что она сама себе поклялась больше не входить в его мастерскую, куда мадемуазель Дюбуа могла возвратиться в любой момент, и это открытие навело Поля на определённые размышления.
Верро появился неожиданно, но он не стал нарушать их уединение и охотно уселся в фиакре вместе с кучером, так что Амьен остался с глазу на глаз со своей протеже, которая продолжала молчать.
Они прибыли на место, к кладбищу, не обменявшись ни словом, и остановились возле узенькой дорожки, которая вела к кладбищенским воротам.
Верро спрыгнул на землю и открыл им дверь. Пия уклонилась от руки, которую он ей предложил, чтобы помочь спуститься на землю, и Поль не был слишком удивлён отвращением, которое она выказывала, отказываясь принимать услуги этого бездельника, который буквально накануне не сводил глаз с прекрасной Авроры.
Вокруг них сновали люди-стервятники различных профессий, кормящихся на смерти: мраморных дел мастера, предлагающие погребальные урны и ремонт разрушенных колонн на могилах, садовники, продающие цветочные горшки, украшающие их, дипломированные гиды, предлагающие иностранцам провести экскурсию по красотам кладбища, не считая кучеров катафалков, в ожидании очередной жертвы охлаждавшие вином свои разгорячённые тела в кабачке на углу пред кладбищенской площади.
Появление Пии вызвало ропот недовольства в этом специфическом мире. Бедный ребёнок не одел траур. Никто даже не хотел предположить иное… что ей попросту негде его взять, что у нее не было другой одежды. Все были уверены, что иностранцам следовало придерживаться общепринятых французских правил, и было необходимо одеться на французский манер, во все, что угодно, кроме тех итальянских платьев, которые она привезла с собой со своей родины.
На Пие был белый чепчик и красное платье с белым передником, которые в Субиако носят абсолютно все женщины. Именно такой костюм частенько встречается на улицах квартала Мучеников в Париже, но очень редко на пороге кладбищ.
Девушки из Абруццо умирают, однако, точно также, как простые парижанки, и в толпе решили, наконец, что они ждут на пороге кладбища Сент-Уэн процессию, сопровождающую в последний путь одного из своих соотечественников, но присутствие Амьена нарушало это благостное предположение, и буквально взрывало простой и чистый французский ум. Элегантность костюма Поля не позволяла заподозрить его в том, что он был родственником малышки в алых нижних юбках, а между тем, Поль вышел из кареты вместе с нею.
