—

И ты больше не слышала о ней?

—

Она писала раз в год для нас одному мужчине в Субиако, который нам пересказывал новости о ней. Моя мать не умела читать… а я научилась читать только во Франции… благодаря вам.

—

Итак, что с ней стало, с твоей сестрой? Мне ни разу не пришло в голову спросить тебя об этом. Как сложилась её судьба в театре?

—

Она спела в нескольких больших городах Италии. Прошлой осенью она была в Милане и пела в Ла Скала.

—

Как примадонна?

—

Нет, в хоре.

—

Дьявол! Тогда, должно быть, она не стала миллионершей. Но как ты обо всем этом узнала, ведь ты уехала из Субиако?

—

Мне написали оттуда, что наша мать умерла… там знали, что старый Лоренцо меня увёз в Париж. У нас ведь там каждая собака знает Лоренцо, и знают, где он живёт. А шесть недель тому назад я получила письмо от моей сестры, адресованное на мой адрес на улицу де Фос-Сент-Бернар. Впервые в моей жизни мне кто-то написал письмо.

—

Но, надеюсь, оно не будет последним. И ты ответила твоей сестре, я думаю?

—

Да, один раз, а затем пришло второе письмо от неё, в котором она сообщала, что собирается приехать в Париж.

—

Ах! Ба! И она приехала?

—

Да, месяц тому назад.

—

Как, малышка… и ты это скрыла от меня?

—

Моя сестра мне строжайше запретила говорить о ней. Она хотела, чтобы никто не знал, что она появилась в Париже.

—

Но ты то с ней свиделась, я надеюсь?

—

Именно потому, что я больше её не вижу, я и плачу, — воскликнула Пия, вновь разражаясь слезами.

—

Как! Что значит… ты её больше не видишь? — воскликнул Амьен. — Уж не поссорились ли Вы?

—

Поссорились! О! Нет, — вздохнула итальянка. — Мы нежно любим друг друга, как только могут любить две сестры, которые остались совсем одни в этом мире.

—

Итак… тогда почему вы перестали встречаться?

—

Потому что она больше не пришла ко мне.

—

Кто тогда тебе мешал пойти к ней?

—

Я никогда не знала, где она живёт.

—

Ни чего себе! Ах! Это сильно! Что! Твоя сестра приехала в Париж для того, чтобы разыскать тебя… и не сообщила свой адрес! И потом, было бы естественно, как мне кажется, чтобы она жила вместе с тобой.

—

Нет… дом отца Лоренсо ей не подходил… Меня там уважают … хотя бы потому, что я ещё ребёнок… но моей сестре восемнадцать лет, и она очень красива.

—

Ты думаешь, что ты некрасивая?… Ладно, речь не об этом. Я понимаю, по крайней мере, что она имела право не захотеть найти пристанище в этом караван-сарае на улице де Фос-Сент-Бернар. Но это не причина не сообщить тебе, где она поселилась.

—

У нее была причина не делать этого… причина, о которой она мне не сказала, а я не настаивала. Я только знаю, что она не хотела никого видеть и ни с кем не встречаться.

—

Но с тобой-то она виделась?…

—

Да, каждый вечер.

—

Почему вечером?

—

Потому что она знала, что днём я ходила позировать к вам.

—

О! Ты рассказала сестре обо мне?

—

Да! Я ей очень часто рассказывала о вас.

—

А она, о чем она рассказывала тебе?

—

О нашей матери, нашем детстве, нашей родине…

—

И она тосковала по вашей родине, по Субиако?

—

Да… она мне говорила, что её самое горячее желание состоит в том, чтобы жить там вместе со мной.

—

Значит, твоя сестра была готова отказаться от театра?

—

Без сожаления. Профессия певицы ей не нравилась.

—

А ты… ты тоже хочешь отказаться от профессии натурщицы?

—

Я не знаю, — прошептала девушка, опуская глаза.

—

Тебе все равно рано или поздно придётся отказаться от этого занятия. Ты не можешь провести всю свою жизнь в мастерских художников… Ты выйдешь замуж и бросишь эту работу.

—

Я не хочу замуж, — громко выдохнула Пия.

—

Хорошо… не хочешь… так не хочешь! Но уверен… ты изменишь своё мнение. Давайте возвратимся к твоей сестре. Она должна была по крайней мере тебя сказать, почему и зачем она приехала в Париж. Ведь не для того же, чтобы завоевать Парижскую сцену… я предполагаю, что она не собиралась получить ангажемент в театре.

—

О! Нет.

—

Зачем, тогда?

—

Она меня заставила поклясться, что я никому не скажу об этом.

—

Черт! Неужели ли это такая большая тайна? И она тебя запретила открыть её и конкретно мне?

—

Сестра не говорила конкретно о вас. Ведь она не предполагала, что вы мне позволите говорить во время сеанса.

—

Она не знала также, что я — твой друг. Если бы ей это было известно, то твоя сестра непременно бы сделала исключение для меня. Она не хотела, чтобы отец Лоренцо узнал что-либо о её делах. Я понимаю это. Но я не Лоренцо, я даже не итальянец… и я уверен, что она бы сочла меня достойным выслушать её признания. Ты должна была привести свою сестру ко мне.

—

Я не осмелилась.

—

Хорошо! Но теперь, когда ты беспокоишься о сестре и не знаешь, что с ней произошло, ты вполне могла бы мне рассказать о том, зачем она приехала во Францию и что собиралась здесь делать. Это бы мне помогло, возможно, её разыскать.

—

Если бы я могла надеяться на это …

—

Ты можешь мне верить… и ты не опасаешься меня, я надеюсь!

—

О! Нет, как вы могли так подумать.

—

Тогда, говори. Я и так почти разгадал эту её тайну. Твоя сестра искала кого-то, не правда ли?

—

Это правда.

—

Когда я буду знать, кого, я смогу искать целенаправленно, а не наугад… наудачу. Я знаю кучу народу, и если твоя сестра обратится ко мне, я ей, вероятно, мог бы дать полезные указания.

—

Вы мне обещаете сохранить в тайне все, о чем я вам собираюсь рассказать?

—

Кому, черт возьми, ты хочешь, чтобы я это повторил? Из всех моих друзей только Верро знаком с тобой, но я поостерегусь брать его в доверенные лица в этом деле. Он слишком болтлив, чтобы делать из него компаньона. Этот юноша проводит свою жизнь в кафе, и я думаю, что это не то место, где мы можем найти твою сестру и персону, которую она разыскивала.

—

Нет, месье Поль, это совершенно не то, о чем вы думаете… моя сестра искала нашего отца.

—

Вашего отца! — повторил эхом Амьен, который был совершенно не готов к её словам. — Ах! Конечно, ведь он был французом. Я об этом даже не подумал. Но ты мне только что сказала, что вряд ли узнаешь его, если увидишь.

—

Зато моя сестра его вполне хорошо запомнила, — сказала Пия. — Она была старше меня на три года, и когда отец оставил нашу мать, сестра была уже в состоянии все понимать.

—

Тогда она должна была тебе сказать о том, что произошло между ними, и почему ваш отец бросил вас таким образом… оставил в нищете своих детей. Между нами говоря, он повёл себя очень недостойно, так как, в конце концов, он никогда не отрицал своего отцовства, и было время, когда он вас называл своими дочерями.

—

Я сохранила об этом времени только очень неясные воспоминания. Я помню, что мы жили в Риме, и что мы каждый день проводили в старом доме, на немного менее широкой площади, чем площадь Пигаль, и лицом к лицу перед огромной лестницей, ведущей к церкви с башнями.

—

Отлично… это уже кое-что! Я знаю это место… Испанская площадь, и испанская лестница у подножия церкви Тринита-деи-Монти. И внезапно ваш отец перестал у вас появляться?

—

Да. Он неожиданно уехал… возвратился во Францию, и тогда мы были вынуждены возвратились в Субиако. Моя мать могла бы продолжать зарабатывать на жизнь, позируя в мастерских художников… ведь она была очень красива! Но она больше не захотела заниматься этим ремеслом и увезла нас в горы…

—

На что же вы там жили?

—

Моя мать собрала немного денег в те времена, когда работала натурщицей …

—

Как! Твой отец ей ничего не оставил?