— Бог ты мой, Паули! Ну и вид у тебя! — изумленно воскликнула Мария Шмальфус. — И почему ты в наручниках?
— Мне надо избавиться от этих браслетов, прежде чем идти домой, — вздохнул Паули Шмидингер. — У вас ведь наверняка найдется ключик от них?
На кладбище у подножия горы Крамершпиц безраздельно властвовал фён. Солнце палило, гора вздымалась вверх во всю свою двухтысячеметровую высоту, и металлический крест, установленный на ее вершине, слегка поблескивал — бесстыдно, как могло показаться снизу. Однако на этот раз не видно было ни траурной процессии, ни старшего приходского священника, который бы пел «Révéla Domino viam tuam», ни его коллеги. Здесь не было пропойцев-музыкантов, игравших бы похоронный марш, и ни один гроб не ждал спуска в могилу. Сегодня, наоборот, гроб путешествовал в обратном направлении — из преисподней на свет божий, и присутствующие смотрели на длинный ящик как будто бы в надежде, что его обитательница, Кресценция Хольцапфель, поведает им нечто важное. Вокруг могилы собралось несколько прокуроров, поголовно страдающих мигренью, дорожки заполонили эксперты-криминалисты, которых коллеги ласково называли личинками из-за их белой спецодежды, чуть поодаль стояла заплаканная вдова кровельщика под конвоем двух полицейских, и, наконец, переминались с ноги на ногу члены Четвертой комиссии по расследованию убийств, собравшейся в полном составе.
— Ну и колода! До чего тяжелая! Сколько же она весит? — ворчал один из кладбищенских рабочих, поднимавших гроб из могилы — медленно-медленно, вручную.
«Итак, сначала эта эксгумация, затем покончить с отчетами, и уж потом я обязательно расскажу Марии обо всем, — думал Еннервайн. — Ей можно доверять, она поймет меня как никто». Он широко расставил большой и указательный пальцы, рассеянно поглядел на них и помассировал виски. Гаупткомиссар Еннервайн уже заказал столик на две персоны в кафе «Пиноккио».
Приложение I
Рецепта блюда хоба, которое упоминается в одной из глав этого романа, не отыщешь ни в одном пособии по баварской кухне. Насколько мне известно, жители Верденфельзского района передавали этот рецепт исключительно из уст в уста, а мне посчастливилось узнать его от родного деда.
Состав:
1 кг рассыпчатого картофеля,
2 чайных ложки муки (с высокой горкой),
1 чайная ложка соли (тоже с горкой),
4 кусочка сливочного масла (стружкой).
Предварительная подготовка:
Картофель сварить в мундире и оставить на три дня в холодном месте.
Приготовление:
Клубни очистить и превратить в пюре любым способом. Добавить муку, посолить. Нагреть большую сковороду с антипригарным покрытием, выложить туда полученную массу. Важно: не использовать ни капли жира! Держа сковороду на сильном огне, дробите и переворачивайте ее содержимое деревянной лопаткой до тех пор, пока не начнут появляться маленькие золотистые шарики. Процесс длится около пятидесяти минут, просьба проявить терпение — шарики появляются лишь на последних десяти минутах! Хоба готова, когда кругляши сделаются прочными, эластичными и хорошо обжарятся со всех сторон. Перед подачей на стол сдобрить их сливочным маслом.
К хобе подают квашеную капусту со свиной грудинкой и темное пиво. Когда мой дед обедал на каком-нибудь высокогорном альпийском пастбище, то ел хобу безо всякого гарнира и запивал лишь чистейшей родниковой водой.
Приложение II
Истинным ценителям баварского песенного фольклора предлагается полный текст песни о браконьере Еннервайне. Я выбрал именно тот вариант, который пели несколько поколений семейства Гразеггеров.
ПЕСНЯ О БРАКОНЬЕРЕ ЕННЕРВАЙНЕ
Неизвестный автор, конец XIX века
Es war ein Schutz’ in seinen schonsten Jahren,
der wurd’ hinweggeputzt von dieser Erd.
Man fand ihn erst am neunten Tage
bei Tegernsee am Peißenberg.
Жил-был охотник, молодой и статный,
Кто же его отправил на тот свет?
Лишь на девятый день его останки
Нашли близ Тегернзе, на Пайсенберг.
Denn auf den Bergen, ja, da wohnt die Freiheit,
denn auf den Bergen ist es gar so schon,
allwo auf grauenhafte Weise
der Jennerwein zugrund musst’ geh’n!
Ах, там, в горах, свободный ветер веет,
Ах, там, в горах, такая благодать!
Но до чего ужасной смертью
Погиб наш славный Еннервайн!
Auf hartem Fels hat er sein Blut vergossen,
und auf dem Bauche liegend fand man ihn.
Von hinten war er angeschossen,
zerschmettert war sein Unterkinn.
Пробита голова, раздробленная челюсть…
Пролил он кровь на твердый камень скал.
И с пулей егерской в затылке
Несчастный вниз лицом лежал.
Du feiger Jager, das ist eine Schande
und bringet dir gewiss kein Ehrenkreuz.
Er fiel ja nicht im offnen Kampfe,
der Schuss von hinten her beweist’s.
Трусливый егерь, как тебе не стыдно,
Тебя за это не пожалуют крестом.
Врага убил ты не в открытой битве,
А сзади застрелил его тайком.
Man brachte ihn dann auch auf den Wagen,
bei finstrer Nacht ging es sogleich noch fort,
begleitet von den Kameraden
nach Schliersee, seinem Lieblingsort.
Его свезли в долину на телеге,
Всю ночь друзья шагали рядом с ней,
Покойного в молчаньи провожая
В его любимое селение Шлирзе.
Dort ruht er sanft im Grabe, wie ein jeder
und wartet auf den großen Jüngsten Tag,
Dann zeigt uns Jennerwein den Jager,
der ihn von hinten her erschossen hat.
С тех пор он мирно спит в своей могиле
И ждет, когда наступит Судный день,
И вот тогда нам Еннервайн укажет
Того, кто его подло порешил.
Zum Schluss sei Dank auch noch den Veteranen,
die ihr den Trauermarsch so schon gespielt.
Ihr Jager, laßt euch nun ermahnen,
daß keiner mehr von hinten zielt.
Теперь поклон отвесим музыкантам,
Сыгравшим ладно похоронный марш.
Вам, егеря, он лишний раз напомнит
О том, что час пробьет и ваш.
Am jungsten Tag, da putzt ein jeder
ja sein Gewissen und auch sein Gewehr.
Und dann marschier’n viel Forster und auch Jager
aufs hohe Gamsgebirg, zum Luzifer!
Ведь в Судный день вы вычистите ружья,
Покаетесь во всех своих грехах,
Затем подниметесь на гору дружно,
Где Люцифер сурово встретит вас!
Denn auf den Bergen, ja, da wohnt die Freiheit,
denn auf den Bergen ist es gar so schon,
allwo auf grauenhafte Weise
der Jennerwein zugrund musst’ gehn!
Ведь там, в горах, свободный ветер веет,
Ведь там, в горах, такая благодать!
Но до чего ужасной смертью
Погиб наш смелый Еннервайн!
