— Типичная картина острой реакции на стресс, — сказал психиатр Гуссвальд тем, кто оказался рядом с ним, и рыцарским жестом накинул на плечи полуобнаженной дамы свой пиджак. В принципе мечущиеся по залу медики могли бы излечить многие из таких «попутных» травм и расстройств, однако большинство присутствующих остались безучастными к бедам ближних, и для этого феномена уже трудно подобрать точный психологический термин. И снова: пронзительные крики, нервный смех, отрывистые ругательства и бессмысленные проклятия. Два фельдшера, официально состоявшие в штате концертного зала, до инцидента сидели на галерке в наушниках, слушая трансляцию футбольного матча, а в нужный момент не сумели пробраться в зал, безнадежно застряв где-то по дороге.

К чести всех присутствовавших в зале медиков, надо сказать, что в такой тесноте принять адекватные меры помощи главным пострадавшим было почти невозможно. Леденящий душу бег с препятствиями в виде зрительских кресел с трудом дается даже бойцам спецназа, чего же мы хотим от обычных людей? Доктор Бьянка Валлмайер все еще корчилась на полу на четвереньках, хватая ртом воздух, и ее дородная фигура окончательно заблокировала подход к лежащему. Никто из окружающих не решался протянуть руку столь важной персоне. Конечно, многие уже догадались вызвать по мобильному «скорую помощь», и та приехала, и даже не одна — с улицы доносилось несколько сирен, настроенных в кварту. Однако всеобщее внимание отвлекали на себя супруги Доблингер, так и сидевшие в обморочном состоянии наискосок от места происшествия. Те, кто сумел пробраться туда, принимали супругов за главных виновников переполоха и пытались привести их в чувство подручными средствами. Доктор Конецки, натуропат, прикладывал им целебные травяные компрессы с лапчаткой гусиной.

Вот что происходило до того момента, как непоколебимый доктор Шивельфёрде, гость из северофризского города Хузума, стал прорываться к безжизненному телу с решительным кличем: «Я врач!» Драгоценное время было упущено. Ноги несчастного выкрутило странным образом, его голова и шея скрывались где-то под сиденьем. Заезжий педиатр нагнулся, чтобы увидеть лицо жертвы, но никакого лица не обнаружил. Он взял пострадавшего за руку, попытался найти пульс и вскоре понял, что спасать уже некого. Упитанное тело мужчины, от головы которого почти ничего не осталось — настолько тяжелым оказался ударивший по ней тупой предмет, — было залито кровью. На груди у трупа, одетого в красную бархатную ливрею, висела именная карточка. «Евгений Либшер» — было напечатано на ней, а внизу чуть помельче: «Старший капельдинер культурного центра».

Овечки в лоденовых одеждах, высыпавшие из барочной церкви, все еще толпились на улице перед входом. Время от времени в небе погромыхивало, падали первые капли дождя, однако прихожане радовались общению после вечерней мессы и стояли, прячась от ветра за стенами храма с зеленоватым луковичным куполом. Вскоре перед ними предстала странная картина — какой-то молодой человек, возможно, сумасшедший, сломя голову пронесся мимо храмовой площади. Лицо у бегуна налилось краской, он фыркал и пыхтел, словно небольшая паровая машина, только в смокинге и при галстуке. При виде такой нелепости люди не могли сдержать смеха. Правда, некоторые из присутствующих, тоже занимавшихся спортом, узнали этого человека, ведь на каждой гонке, на каждом состязании, где участникам требовалось как можно быстрее переместиться из пункта А в пункт Б, не используя при этом никаких вспомогательных средств, появлялся этот комок мускулов и сухожилий по имени Инго Штоффреген и в большинстве случаев брал призовые места. Однако его сегодняшний забег смотрелся дико, в частности, потому, что здешний курорт имел гериатрическую специализацию. По местным улицам мало кто бегал — тут в основном расхаживали, бродили, фланировали и слонялись. Кто-то из прихожан крикнул вслед торопыге: «Да не гони ты так, убьешься!» В устах баварца это прозвучало весьма своеобразно: «Darenndifeinet!» — и случайному свидетелю данной сцены из приезжих могло показаться, что это сказано на арабском языке или франконском диалекте. Вместе с тем смысл фразы немецкоговорящий курортник понял бы — таковы удивительные свойства баварской речи.

Гроза еще жеманилась. Когда упали первые капли дождя, некоторые раскрыли зонты, но ливень так и не начался в полную силу, и верующие не торопились домой, продолжая болтать о том о сем. Твердо вознамерилась уходить только одна пара — люди среднего возраста, судя по всему, муж и жена. Им давно надоело обсуждать подлости ближайших соседей и всего человечества в целом, они были в курсе всех строительных проектов, знали обо всех сомнительных решениях совета общины. Свою основную задачу супруги выполнили — собрали информацию о тех, кто планировал выгодный брак, и — что самое главное — о находившихся при смерти, поэтому без сожаления покинули сборище на храмовой площади и направились домой. Да, Игнац и Урзель Гразеггер, владельцы солидной фирмы, оказывающей похоронные услуги с 1848 года, вовсе не были ревностными католиками, а посещали церковь лишь из соображений пользы для бизнеса. Вот и сейчас они шли с традиционной для этой местности службы за упокой всех скончавшихся на текущей неделе. Одного из них, Франтишека Говорчовицки, супруги Гразеггер только что успешно похоронили — если, конечно, слово «успешно» вообще уместно в такой ситуации.

Супруги Гразеггер двигались почти тем же маршрутом, что и шальной бегун в смокинге несколькими минутами раньше, только в обратном направлении. При этом темп их ходьбы был достаточно медленным, комфортным. Владелец похоронного бизнеса никогда не спешит: он живет размеренной жизнью и продумывает каждый свой шаг, умело добиваясь, чтобы окружающие относились к нему с пиететом. Еще предки Гразеггеров работали над имиджем серьезных и основательных людей, и это дало хорошие плоды: самые махровые старожилы курорта почти поголовно были клиентами Игнаца и Урзель — уже пятого поколения наследников деликатного бизнеса. Вскоре, забыв о странном марафонце, Игнац и Урзель взялись под руки — по-свойски, как муж и жена. Они радовались предстоящему августовскому вечеру, спокойному и приятному.

Так-то оно так, приятному, но все-таки одна мощная дождевая капля, центральный нападающий с атмосферного фронта над головой, угодила в локон на виске Урзель, отчего тот немедленно раскрутился. А ведь она накануне была в парикмахерской! Пришлось ей все-таки раскрыть зонтик. Эта дама обладала гордой, суровой красотой, у нее были полные губы, а в голубых глазах светилась искорка интеллекта. Урзель родилась здесь, в долине, так что ее упрямство — пардон, твердая воля, — в общем, это свойство ее характера было обусловлено генетически. Для портрета Игнаца Гразеггера годятся почти те же самые краски: массивный корпус, суровый вид, умные глаза, целеустремленный характер, — короче говоря, видный мужчина с определенной харизмой. Он появился на свет там же, где и его будущая супруга, их дальние предки даже были родственниками, что в горной Баварии почти неизбежно.

— Сегодня будет работа, я чувствую, — заметил Игнац.

— Ну, раз ты так считаешь, — улыбнулась Урзель, показывая на молодого золотистого ретривера, который сидел на обочине дороги, часто-часто дыша. — Ты только погляди на него: он наверняка гонялся за зайцем.

У хирурга Бьянки Валлмайер, главного врача и заместителя директора крупной клинической больницы, выдался очень тяжелый день. С утра госпожа Валлмайер провела три сложные операции, но осталась не вполне довольна их результатом. Затем на ее голову одна за другой посыпались личные проблемы. Сначала пришло уведомление от адвокатов о состоявшемся разводе, а это сулило значительное ухудшение ее финансового положения. Новость о том, что старший сын неминуемо сползает в наркотическую пропасть, явилась еще одним жестоким ударом судьбы в спину — причем не последним. Ближе к вечеру стало известно: ее научное открытие, описывающее определенную патологическую реакцию организма на хирургические вмешательства, все-таки не включили в медицинскую энциклопедию «Пширембель» в виде отдельной статьи «Болезнь Валлмайер», или «Валлмайерова болезнь». А теперь, вместо того чтобы хоть немного забыться на концерте фортепианной музыки, она ползает на коленях в луже крови какого-то абсолютно постороннего человека, который скорее всего уже мертв и ему ничем нельзя помочь, и при этом сама чувствует себя хуже некуда.