— Вроде бы? — Саамка прислонилась к стене и скрестила руки на груди. Ей было откровенно весело.

Сигрид убрала посуду со стола и решительно выпрямилась перед гостьей.

— Хочу, чтоб он меня любил, — уверенно заявила девушка. — А то женился и…

— И что? — Сату достала откуда-то из складок одежды небольшой бубен, разделённый на три части и расписанный множеством фигурок, уложила его к себе не колени и стала потихоньку ударять по нему.

— А ничего, — обиженно топнула ножкой дочь ярла. — «Ты не в моём вкусе» говорит!

Шаманка фыркнула, но некоторое время уделяла внимание только бубну. Сигрид хотела уже, было, рассердиться, но мерное постукивание успокаивало, расслабляло, создавало уют. Девушка присела рядом с гостьей и осторожно приткнулась к её боку:

— Поможешь, а?

— Помогу, — тихо сказала Сату и прижала ладони к светлой коже, натянутой на овальный каркас. Один конец бубна был уже другого, так что он походил на яйцо. — Я помогу, только не тебе, девочка, а ему, — сказала шаманка на языке Суоми, так что Сигрид ничего не поняла. — Для того и приехала. Сама хотела, да ты лучше подойдёшь — у меня трое сыновей и шестеро внуков. А ты молодая да трепетная, влюблённая…

— Что ты бормочешь? — нахмурилась дочь ярла.

— Дело, говорю, непростое, — отозвалась старуха. — Цверги — как земля, их породившая. Снаружи ледяным панцирем прикрываются, а сердца горячие, яростные. Видала когда-нибудь, как земля кровью через трещины вулканов истекает? Вот то-то… Сердце Короля-под-Горой весь Свартальфахейм согревает, освещает, в движение приводит. Мощные у цвергов сердца, сами они, бывает, не в силах с ними совладать. Ульв своё на далёком острове запер и неприступной стеной окружил. Никто не знает, почему. То ли спрятать решил, то ли наоборот, королеву туманов запереть хотел, да простого колдовства не хватило, вот сердце оставить и пришлось. Так, или иначе, а в груди у него камень пустой. Никого не полюбит, пока сердце на место не вернёт.

Сигрид сжала кулачки.

— Королева туманов? Это Мэб которая? Ух, я ей!..

— Тихо, — так властно шаманка это произнесла, что дочь ярла тут же замолчала и уставилась на гостью почти испуганно. — Слушай внимательно. Времени мало.

Старуха тяжело встала и неуклюже, заваливаясь на правый бок, двинулась к спальне.

— Ты шила? — указала она на рубаху, так и оставшуюся с утра валяться на полу.

— Я, — Сигрид проворно подхватила одежду и протянула Сату.

— Хорошо, — острый ноготь на сморщенном пальце пробежался по вышивке. — Добавить кое-чего надо. Нитки неси. Пяльцы, иглы.

Девушка метнулась за рукоделием, саамка же придирчиво выбрала небольшой остывший уголёк.

— Онни с твоим отцом не скоро Ульва отпустят, — говорила Сату, натягивая ткань на пяльцы, отчего рубашка стала подобием её бубна. — Бельтайн завтра.

— Бель… что? — не расслышала Сигрид.

— Граница на зачарованном острове истончаться будет, — сказала саммка, глядя в слюдяное окошко куда-то далеко, за бурное море. — В трёх местах слабину даст. Альвгейр с водой говорит, а она его через раз слушается. Его-то Волк в море и пошлёт. — Саамка уверенно чертила угольком замысловатые руны по выбеленной ткани. — Онни — сильный мальчик, молодой и горячий. Его Ульв отправит на готовый проснуться вулкан, через Нижний мир проведёт. Но всё это он так сделает, чтоб под ногами не мешались, нужными себя чувствовали.

Сигрид приняла у старухи пяльцы и стала сноровисто покрывать рисунок вышивкой — с рукоделием у неё с детства ладилось.

— А сам он что ж?

— А сам Ульв к чёрной воде потянется. К той, что подземными путями ходит. Там самая большая брешь и будет. Знаешь такое место поблизости?

— Знаю! Ой! — капля крови с уколотого пальца упала прямо на фигурку волка, за которую Сигрид принялась после рун.

— Это хорошо, — морщинистая ладонь шаманки накрыла ладонь Сигрид. — За ним побежишь. Утром, как развиднеет, он туда и бросится. При луне танцует королева, а к рассвету — на рубеже ночи и дня — к бреши придёт. Не до тебя Волку будет, да я ещё помогу. Глядишь, и проскочишь незамеченной.

Сигрид кивнула, и иголка в её пальцах засновала ещё быстрее. Надо успеть, пока муж не пришёл.

Повелительница фей любит балы, но то, что бывает в Бельтайн, совершенно особенное действо. Танцев, впрочем, хватает: кобольды так мелькают маленькими ножками в хороводах, что дочиста вытаптывают траву, болотные огоньки кружатся искрящимся вихрем. Лепреконы убирают поляны золотой утварью и тончайшими тканями, цветочные феи — наполняют сладкими, терпкими и свежими ароматами, волшебные бутоны раскрываются на гирляндах, обвивших стволы деревьев, и из чашечки каждого цветка вылетает маленькая фея. Они роятся, как пчёлы над медоносами, поблёскивают прозрачными крылышками в свете праздничных фонариков, которыми наполнили лес гномы. Их остроконечные красные колпачки мелькают тут и там, тут и там раздаются стук крохотных молотков, визг рубанка и сварливая песня пилы — гномы готовят скамьи, столы и хорошенькие резные беседки, которые тотчас же затягивает диким хмелем. Но в том, что касается обновок, нет равных лепреконам, а вернее, их жёнам: благоухающие платья из лепестков роз, прозрачные туфельки из мушиных крыльев, строгие камзолы из ночной темноты и яркие колпачки из шляпок грибов — вот за чем идёт к ним волшебный народец.

И вот зазвучали первые волынки и скрипки, весело и тревожно застучал боуран, даже Геро достала маленькую флейту и поднесла к губам. Смех королевы фей рассыпался лесным водопадом. Волшебство разлилось в воздухе так обильно, что, казалось, вот-вот начнёт собираться на лепестках цветов, как роса. Носились тени, птицы и запахи, с гиканьем промчались ночные всадники Кенн Круаха, горячие и нетерпеливые, как их кони, лишь предводитель подъехал к окружённой хороводом фей Мэб, почтительно склонил голову:

— Моя королева.

Его глаза горели пронзительным синим пламенем сида, бледное лицо казалось посеребрённым светом луны, а белые невесомые волосы спадали на спину, на круп коня и растекались туманом.

Мэб кивнула и мягко улыбнулась.

— Веселись, дин ши. Сегодня твоя ночь: у народа холмов появился гость.

Предводитель всадников поклонился, тронул поводья, и его конь, в глазах которого плескался огонь, а из ноздрей валил пар, в несколько прыжков догнал остальных. Дин ши издал охотничий клич, напоминавший, скорее, крик перелётной птицы, чем человека, и трава вслед за ним всколыхнулась широкой волной.

Ночные всадники, изголодавшиеся по настоящей дичи, горячили коней и прочёсывали окрестности со всем тщанием. Но Пак был духом леса, самой его сутью, а потому тропинки сворачивали под немыслимыми углами, то разделяли преследователей, то сталкивали их между собой. Эрика с Пёрышком скрывал то внезапно разросшийся куст, то накренившийся дуб, то яма под исполинским корнем. Викинг был очень напряжён и то и дело хватался за меч, который Пак нашёл в своих владениях и вернул владельцу. Пёрышко дрожала, нисколько не сомневаясь, что как бы ни был смел и доблестен её избранник, против дин ши у него нет никаких шансов: бессмертный воин снесёт рыжую голову одним плавным, но незаметным глазу движением. Разве что, поиграть захочет, как котёнок с едой.

Однако ничего подобного не случилось. Дикая охота унеслась прочь, преследуя не то стайку болотных огоньков, не то собственные фантазии, беглецы же потихоньку пробирались вслед за провожатым. Эрик продолжал хмуриться: насмешливый паренёк не внушал ему доверия. Заметив это, Пёрышко успокаивающе сжала руку любимого и тихо произнесла:

— Я верю ему, Эрик. Пак родился не здесь, а на Туманном Альбионе, и был привязан к нему всей душой, пока не встретил Геро. Духу леса нелегко переменить дом — всё равно, что взрослое дерево пересадить на новое место. Но он это сделал, ради неё. А она… она…

— Сказала, что меня об этом не просила, — сказал Пак, не оборачиваясь. Пёрышко смущённо опустила глаза, Эрик же только тихо хмыкнул: такие страсти из-за бабы? Да ещё рогатой? «А сам-то? — подначил внутренний голос. — Не из-за Сигрид разве попёрся сюда» «Ага, из-за Сигрид», — сам себе подтвердил викинг и немного загрустил. «Ага, щаз-з-з! — ехидно заметили внутри, и Эрик с ужасом обнаружил, что у него целых два внутренних голоса. — Сигрид или не Сигрид, а из фюлька ярл тебя всё равно бы выпер. Или убил. Чтоб другим неповадно было дрянь всякую в дом тащить». Викинг угрожающе зарычал на оба голоса. Пак раздражённо шикнул.