Однажды военные командиры при каких-то важных погонах (они представились, но, виновата, я не записала их имена) пригласили меня в палаточный городок воинской части и с гордостью показали улыбающихся симпатичных дежурных, идеальный порядок и даже уют в каждой палатке и разную музыкальную радиоаппаратуру, которую парни, вероятно, сами привезли, чтобы не было скучно, газеты и журналы. Хорошая воинская часть и нормальные командиры. Только вот расположены были эти палатки километрах в 7-10 от Чернобыльской АЭС. Может, так нужно, не берусь судить.

   В жизненно опасных условиях, на мой взгляд, мало создать уют и повесить инструкции о правильном поведении. Надо еще постараться контролировать исполнение этих инструкций, иначе они останутся благими пожеланиями. Человек легко адаптируется к опасности психологически — это нормальное защитное свойство любого живого организма, иначе он просто не сможет в опасных условиях находиться. Поэтому чрезвычайно важно напоминать об осторожности и даже заставлять серьезно к ней относиться.

   Строительные обломки и графит убирали, в основном, с помощью бронированных ИМР (инженерных машин разграждения), оснащенных соответствующим оборудованием, а также манипуляторами типа “человеческая рука”. Работали здесь и бульдозеры, и БАТы с освинцованными внутри кабинами.

   Они неплохо действовали, но не могли убрать мелкую пыль, с которой в воздух поднимались радиоактивные аэрозоли, которые переносило ветром с места на место. Поэтому приходилось непрерывно выяснять и перепроверять радиоактивную обстановку. В начале это нервировало экипажи машин. Они суетились, торопились. Один солдатик убежал, когда его машина ни с того, ни с сего забралась в канаву. Другие спокойно подъехали к ней на легком УАЗе, вывели за три минуты из канавы и... были поощрены за умение и самоотверженность.

   История ИМР (инженерные машины разграждения) — самостоятельная эпопея. Они не были новостью военной техники. Но для Чернобыля требовались особенные, хотя поначалу и никому не известно, какие именно. В конце апреля специалисту по защите военной техники Е.С. Фриду позвонил по телефону давно знавший его начальник одной из лабораторий Карбышевского института А.А. Носач, и они вместе поехали в минсредмашевский НИКИМТ (Институт монтажных технологий), а в дальнейшем возглавили работы по повышению защиты машин от радиации.

   В Чернобыле собирались применять военные машины с еще более высокой степенью защиты чем те, которые проходили проверку на Семипалатинском полигоне. У “семипалатинских” защита позволяла работать при 70-кратном ослаблении радиации.

   Директор института Ю.Ф. Юрченко попросил сделать защиту, в 10000 раз снижающую мощность излучения (у развала энергоблока могло быть и такое). Но в тот период недостаточно был известен характер излучений, поэтому решили ориентироваться на худший вариант.

   Теперь сотрудникам НИИ стали и ЦНИИ инженерных войск впервые предстояло работать не на проблематичный ядерный взрыв ради защиты на случай гипотетической ядерной войны (для этого машины и проверяли в Семипалатинске), а для конкретной реальной цели, однако на первых порах с множеством неизвестных параметров. Здесь же тренировались и экипажи, которым предстояло отправиться в Чернобыль.

   Итак, первую ИМР с повышенной защитой сделали 25 мая. Одновременно была разработана методика проверки надежности защиты — машину облучали специальным источником (до 50 Ки) со всех сторон и определяли, откуда идет “подсветка”. Однако в нее ведь надо входить, потом выходить; на ней установлены системы дистанционного действия, перископ и пр., то есть неизбежны места, защитить которые полностью невозможно. Словом, на первую ИМР навешали очень много свинца, и она от тяжести оказалась не очень маневренной. Последующие облегчили, однако на первой удалось въехать в здание машинного зала — впервые после аварии — и через перископ посмотреть, что там творится.

    На многих заводах страны с помощью откомандированных туда специалистов по защитным средствам выполнили серию разнообразных машин для Чернобыля, в основном усиливали защиту. Головным изготовителем комплекса “Клин” стал ленинградский ВНИИТРАНСМАШ. В частности, на Краматорском заводе сделали 10 ИМР с защитой, вдвое превышавшей принятую на серийных машинах. В г. Горьком — восьмиколесные БТРы с дополнительной защитой, в 5-6 раз выше обычной, а также несколько машин на базе ремонтно-эвакуационных машин, обычно предназначавшихся для эвакуации танков на поле боя. На ЗИЛе изготовили около 20 грузовиков с усиленной защитой. Кроме того, в НИКИМТе переоборудовали 3 машины для перевозки персонала и технической разведки, 2 БТРа с вдесятеро усиленной защитой, а также дооборудовали несколько бульдозеров, а также кабину для гигантского башенного крана ДЕМАГ, которая снижала уровень радиации в несколько сот раз. В этом институте руководил работами замдиректора А.А. Куркумели.

   Казалось бы, главная проблема — высокие уровни радиации. В действительности — то, что излучение шло со всех сторон: сверху, снизу, сзади, с боков. Откуда защищаться? Но еще труднее оказалось найти “просветы” в корпусе машины и возможность их закрыть. До аварии на такую работу отводилось бы полгода. Теперь — несколько недель.

   Главное бронетанковое управление Минобороны выделило разработчикам для испытаний два ЗИЛовских фургона, в них установили источники излучения и аппаратуру. Все испытательные измерения Фрид с коллегами делали ночами, чтобы поблизости не оказались люди, не связанные с испытаниями и дозиметрическими измерениями — ведь искусственно создавали как бы зараженную территорию.

    Однажды эти, в общем-то, кабинетные ученые по звонку утром выехали в Ленинград на своем фургоне, прибыли ночью, а через два часа развернули свою аппаратуру и источники излучений. Наутро изготовители уже усиливали защиту машин. Так было не раз. Или — два молодых инженера отправились с оборудованием на Украину, в Краматорск, где изготавливали ИМРы. В Харькове вынуждены были заночевать. При них — бумага с требованием оказывать содействие в пути, вот ребята и позвонили из отделения милиции дежурному по городу, чтобы помог пристроить на ночь опасный груз, источник излучений мощностью 50 Ки. Их отправили с мигалками через весь город на специальную площадку, самих же устроили в лучшей гостинице.

    Машины работали верой и правдой: бульдозеры расчищали площадку АЭС, ИМРы возили людей в самые радиоактивно опасные места. С помощью первой машины запустили кран-балку в машзале АЭС — без этого нельзя было работать на энергоблоках. Вскоре почти все машины и сами начали “светиться”.

    Понадобились новые машины, появилась новая тематика работ в 30-километровой зоне. Разработчики изучили условия ни станционной площадке, в лесу, в поле.

    Появился заказ на разработку конкретных машин мелкими сериями. В районе с.Чистогаловки разработчики выбрали площадку для проведения испытаний — туда привозили танки, боевые машины пехоты, трактора и т.д. Но они требовались уже не столько для работы в Чернобыле, сколько для того, чтобы в будущем радиационно-опасные ситуации нс застали врасплох. В 1990-91 гг. эти опытные образцы были испытаны, как и новые, более совершенные ИМРы для инженерных войск. Но... теперь нет денег для завершения работ и создания серийных образцов. Авторы машин резонно считают, что есть прямой смысл хотя бы создать музей этой уникальной техники, чтобы она не валялась на свалках. Сами же в порядке конверсии занимаются созданием защит от рентгеновских излучений.

 * * *

    Самые большие надежды в мае 1986-го возлагали на радиоуправляемые роботы. Для них на предприятиях, в институтах страны срочно изготавливали комплекты аппаратуры и других изделий, готовили водителей.

   С их помощью работники треста “Спецатомэнергомонтаж” наступали на реактор и снизу, и сверху, и “в лоб”. Е.М. Сергеев отвечал за жизнеспособность и работу радиоуправляемых механизмов. Но действительность оказалась далека от желаемого.