...Через месяц после аварии профессор B.C. Кощеев говорил мне: “Крайне важно унифицировать средства и методы защиты от радиации для всех категорий работающих в зоне. Неоднородность радиационной топографии требует ее обобщающего анализа высокого класса, не ограничиваясь единичными замерами. Только совместными усилиями медиков, гидрометеорологов, метеорологов, физиков можно объективно оценивать состояние воздушной и водной сред и разрабатывать правильную тактику. Здесь собрался большой коллектив людей, объединенных одной целью: помочь Чернобылю. Но этот коллектив необходимо правильно организовать в санитарно-эпидемическом плане, чтобы при большой скученности соблюдались элементарные правила общежития. Это — задача служб Минздрава, и они прислали достаточно специалистов для этой цели. Здесь работает и большая группа ученых-медиков. Они изучают нынешнее положение и сопоставляют его с доаварийной обстановкой. Их цель — оценить максимально допустимые нагрузки на организм и с помощью биохимических, биофизических методов научиться управлять этими нагрузками на клеточном уровне”. — Нормально сформулированная задача на перспективу, достойная академика — и действительно, B.C. Кощеев вскоре был вполне заслуженно избран членом-корреспондентом АМН СССР.
Однако в тот момент на территории 30-километровой зоны требовались оперативные меры более узкого и конкретного характера, те самые, что B.C. Кощеев обозначил в начале: унифицировать средства.
Летом 86-го на всесоюзной выставке под стеклом витрины Института биофизики АМН СССР оказались выставлены такие обыденные, так хорошо всем в зоне знакомые респираторы “Лепесток”. Даже само их появление среди новейших средств атомной техники вызвало удивление. Оказывается, простенький кусочек чем-то пропитанной марли на проволочном каркасе завоевал признание мировой науки благодаря своей надежности. Без “лепестков” пребывание в чернобыльской зоне просто невозможно представить. Говорят, что эти респираторы призваны не пропускать в дыхательные пути до 99% радиоактивных веществ, содержащихся в пыли и воздухе.
“На советских специалистов, совершенно очевидно, не произвела впечатления практичность защитной одежды иностранных фирм, которую они испытали, — поделился впечатлениями главный редактор журнала “Ньюклеар Инджиниринг Интернэшнл” (Великобритания) Джеймс Варли в своей статье “Репортаж из Чернобыля”, что называется, по свежим следам, по возвращении из СССР. — Один костюм западного производства вызвал смех у людей, знакомых с реальностями решения проблем, вставших в Чернобыле. Однако сейчас они говорят, что в СССР решена проблема производства специального снаряжения для работы в условиях крупных ядерных аварий”.
Действительно, иностранные фирмы предлагали многослойные и очень громоздкие пластиковые скафандры, в которых не очень-то удобно двигаться, а тем более работать. А на той выставке в Москве Институт биофизики АМН СССР представил серию компактных и удобных пластиковых костюмов со шлемами и системами охлаждения..., так и не вошедших в серийное производство.
Обычно в зоне ЧАЭС кроме марлевых “лепестков” для защиты органов дыхания надевали хлопчатобумажные костюмы, тапочки или закрытую обувь на толстой подошве — вот и все. При не слишком высоком фоне они действительно выполняли свою роль. Если работа выполнялась в относительно не очень грязных условиях, костюмы и обувь заменяли раз в десять дней. Но иногда она служила не больше часа.
В не слишком суровых условиях невидимый, неощутимый и потому как бы несуществующий враг у некоторых вызывал эйфорию и бесшабашную храбрость. У молодых солдат расхаживать без “лепестков” было чуть ли не признаком отваги.
Особую проблему для дезактивации создала площадка открытого распределительного устройства перед зданием электростанции с ее опорами, гирляндами изоляторов и сетью проводов. Подстанция оказалась на пути радиоактивного облака и была очень грязна. Здесь работали военные под руководством специалистов из УС ЧАЭС.
Архитектор А.В. Рабинович, прибыв в Чернобыль через военкомат офицером, командовал группой солдат-резервистов (убирали грунт на подстанции, очищали территорию АЭС). Он дотошно следил за тем, чтобы солдаты не перебрали допустимую дозу, и всегда сам был с ними, еще и еще раз объясняя правила работы в условиях радиации, если забывали. Эта группа уже из Чернобыля выезжала на работу с усиленной защитой дыхательных путей.
Однажды он увидел группу “чужих” солдат, которые мирно расселись и курили на пороге служебного здания, имевшего нелестную славу с точки зрения радиации. Остановился, объяснил парням, чтобы ушли куда-нибудь — никакого впечатления. Спрашивается, где же был их командир?.. Я сама летом 86-го видела около свежевырытой канавы для ливневых стоков отдыхавших прямо на земле солдат — они были раздеты до пояса и загорали! И это на территории станции, где ходить полагалось только в ботинках на толстой подошве. При них тоже не было офицера. И они в ответ на мои советы и предостережения только улыбнулись: мол, мы не из трусливых... Воистину, как говорил мой отец, “если рабочий сунул палец в станок — виноват начальник цеха”. Если бы кто-то, кому это полагается делать, создал нетерпимую обстановку для подобного легкомыслия, парням не пришло бы в голову прохлаждаться среди стронция и плутония. Офицеры не могли не видеть этого, если они проверяли свои посты. Они обязаны были принять меры. Однако не раз, с болью глядя на этих отчаянных мальчиков во дворе АЭС, я, по сути — никто среди специалистов — объясняла им физическую природу радиации и уговаривала носить “лепестки”: “Вам же детей рожать надо!” Бесполезно. Они только молча улыбались в ответ. Можно было усомниться, есть ли у солдат эти элементарные защитные средства. Может и не у всех. Когда я уезжала в июне 86-го из Чернобыля, две девушки “вольнонаемные” из стоявшей рядом воинской части связистов попросили у меня оставшиеся “лепестки” — им не дали или не хватило.
И гражданские люди нередко бравировали своей “удалью”, а вернее, глупостью... Во всяком случае, через несколько месяцев солдаты в город Чернобыль стали въезжать, не снимая “лепестков" после работы — видно, кто-то на это обратил серьезное внимание
Странно ли, что практически никто в 30-километровой зоне понятия не имел о сроке годности этих “лепестков”, носили, пока внешне не загрязнятся. А ведь они рассчитаны лишь на несколько часов носки, пока не потерял своих свойств пропитывающий состав. Каждый респиратор получали в прочном упаковочном конверте, тщательно заклеенном со всех сторон. Только там не было инструкции, как этим “лепестком” пользоваться. Возможно, она прилагалась к партии, комплекту. Но кладовщики о них не сообщали.
Самую большую опасность представляла территория АЭС. Обломки здания, куски графита были разбросаны по земле в таком большом количестве, что в начале непросто было даже ходить.
Было бы грубой ошибкой считать, будто наших дорогих парней просто бросили на произвол судьбы, словно неодушевленные и бесчувственные предметы. Инструктировали, конечно же, абсолютно каждого. Вот памятка воину, работающему в условиях радиоактивного заражения: “Воин, помни! Радиоактивные вещества не имеют цвета, вкуса и запаха. При попадании в организм они могут вызывать тяжелые заболевания... Воин обязан: использовать средства защиты... после окончания работ обязательно пройти дозконтроль. В случае заражения радиоактивными веществами индивидуальных средств защиты и обмундирования свыше допустимых норм обязательно заменить их.
Запрещается: принимать пищу, курить, пить и отдыхать на рабочих площадках; снимать или расстегивать средства защиты без разрешения командира; ложиться, садиться на зараженную местность или прикасаться без необходимости к зараженным предметам...” Вполне доступно пониманию любого нормального человека.
Уместно напомнить, что термин “заражение” — чисто военный. Об эпидемических болезнях речь не идет, такого заражения радиация не вызывает.
