Благие пожелания. Медики много раз провозглашали это требование. На заседаниях Правительственной комиссии угрожали суровыми карами руководителям, чьи люди не хотят ежедневно в дополнение к десяти-двенадцатичасовому рабочему дню еще по полтора-два часа тратить на дорогу. В действительности, даже летом 86-го в городе Чернобыле постоянно, хотя и без рекламы, жили сотни специалистов, причем вместе со своими руководителями. Тем более, что именно здесь централизованно почти всех в столовых кормили завтраками, обедами и ужинами. Да еще с утра до вечера действовала баня, что само по себе немаловажно. Парная помогала бы лучше.
Во время командировок жила в основном в Чернобыле напротив здания Правительственной комиссии или рядом в с. Залесье и я — так удобнее, легче отыскать попутный транспорт в любом направлении, да и учреждения под рукой в большинстве на той же улице.
Наспех, часто от руки написанные таблички вроде “Гидропроект”, “Оргэнергострой”, “Энергомонтажпроект”, “ИАЭ” служили ориентиром.
Радиационную грамоту люди с техническим образованием постигали легко и потому быстро находили относительно чистые микрорайоны города.
Радиационный фон — это сложное физическое понятие. В природе он определяется уровнем радиации в каждой конкретной точке Земли и меняется в зависимости от состава земной коры, солнечной активности и космических излучений. В 3-5 раз он естественным путем может меняться без всякого вмешательств людей. В зависимости от региона природный радиационный фон колеблется от 0,005 до 0,02 миллирентгена в час. В июне 1986 г. в Чернобыле на улице против здания Правительственной комиссии фон достигал 0,8-2,0 мр/час, а то и больше, тогда как до аварии в регионе Чернобыльской АЭС он определялся в 0,01-0,015 мр/час. Глобальная плотность концентрации цезия и стронция тогда не превышала 0,1 Ки на квадратный километр однако и она в основном объяснялась глобальными выпадениями этих веществ в результате ядерных испытаний.
Не так-то просто было осуществить всю гигантскую программу измерений в 30-километровой зоне, выявить там чернобыльский след и выполнить измерения в его пределах. К осуществлению такой гигантской по масштабам работы не был готов никто. Казалось бы, мелочь: в институте проблем литья АН УССР изготовили корпуса для защиты от помех сотен радиометрических датчиков. Но это сделали за одну ночь!
Люди подвергались опасности и далеко за пределами Чернобыля. Например, в Москве B.C. Мозылев, B.C. Меркулова, другие работники из группы радиационной обстановки Института атомной энергии им. И.В. Курчатова пропустили через свои руки фантастическое количество радиоактивно грязных отработанных дозиметров курчатовских сотрудников.
Одной из важнейших среди первоначальных задач было научить людей мыслить в соответствии с обстановкой: это — можно а это — нельзя; здесь — ходи спокойно, а отсюда — тикай! Новичков инструктировали все, от администрации до соседа по общежитию, случайного попутчика на улице или в транспорте. Поэтому чернобыльцы того времени быстро приспосабливались как бы не обращать внимания на опасность, в то же время постоянно ее осознавая. Иначе они не смогли бы не то что трудиться, но просто ходить по загрязненным местам. Правда, некоторые рабочие думали, что их просто пугают для профилактики. Но это было действительно по-настоящему опасно и — страшно.
— Никакого опыта ни у кого нет, непривычна обстановка, непривычны правила поведения на рабочем месте, непривычны чувства, наконец, — говорил мне заместитель начальника УС ЧАЭС В.Н. Свинчук летом 1986 г. — инструктируешь, бывало, прораба, говоришь, что на этом вот месте радиационный фон составляет 2 рентгена в час, а через 5 метров — уже 20, туда ходить не следует; что эти данные только что принесли дозиметристы. А он слушает вроде внимательно и даже кивает. Но по глазам видно, что с трудом осознает, как это может быть: лишний шаг сделал — и можешь облучиться. Постепенно привыкли, уже не удивлялись.
Особенно страшно было идти в первый раз, — подтверждает начальник Днепровского управления Гидроспецстроя Неучев. — Поначалу дозиметристов у нас не было совсем и дозиметров тоже — знали только, что все делать надо побыстрее и понадежнее. Случалось и голодными оставаться: до столовых далеко. Наше подразделение бурило скважины в г. Припяти для отвода дождевых вод, откуда по трубопроводам, которые монтировал ЮТЭМ, вонь нужно было откачивать в закрытые системы ливневой канализации.
Но большей частью бригады гражданских ликвидаторов перед началом работы получали от дозиметристов схему загрязненности данной конкретной территории на данный конкретный момент. По ней и ориентировались, куда ходить можно, а куда — нельзя.
Перед солдатами, помимо дозиметров, обычно шли офицеры, особенно химики; перед строителями и энергетиками — дозиметристы и руководители. Они замеряли уровни и составляли картограмму радиоактивного заражения. Но все ситуации не предусмотришь; то обстановка менялась, то задание по ходу дела корректировалось, да мало ли что...
Поначалу случалось, что и солдаты не знали уровней радиации в том месте, где работали. Нервничали, торопились. Узнав обстановку, работали спокойнее и сноровистее. Позже для всех работ на ЧАЭС стали своевременно разрабатывать конкретные инструкции, рекомендации, памятки. Их накопилась тьма, и они жизненно необходимы. Однако никакая инструкция не заменит живой инициативы, добросовестности и, конечно, осторожности. Например, молодой химик-разведчик ефрейтор В.Н. Мокров очищал помещения с отбойным молотком и пароинжектором. А это означало, что работал он в очень грязных помещениях и что он это очень хорошо понимал. Поэтому рядом с ним всегда находился кто-нибудь из только что прибывших воинов-новичков — учил приемам, сноровке и осторожности. Каждый работал минуты, а то и секунды, набирал свою “дозу” и передавал молоток следующему. Однако поначалу бывало, что вся солдатская бригада в это время толклась рядом, ожидая своей очереди и, конечно, облучалась. Заметив такое, руководители химвойск приказали дожидаться смены на чистой территории.
“Партизан” химик-разведчик старший сержант А.Н. Беспорочный также служил в подразделении радиационной и химической разведки. После школы служил в морской пехоте, за безупречное выполнение заданий командования получил благодарность Министра обороны СССР. После увольнения в запас овладел профессией машиниста электровоза. И он с первых дней пребывания ни чернобыльской земле занимался дезактивацией помещений АЭС, и он тоже всегда помогал товарищам. Его портрет был на доске почета воинской части.
Долгое время личных дозиметров не было даже у крупных начальников. Их не хватало даже работникам санитарно-эпидемиологических станций, также как радиометрических приборов и методических стандартов для измерений. Правда, один отечественный дозиметр я видела — за 200 или 300 рублей. Говорят, что технология их изготовления сложна и требует дорогостоящих материалов, например, жидких кристаллов.
Вообще, вначале не хватало нужных измерительных приборов и инструментов, нечем было, например, дистанционно брать пробы для анализа.
Известный биолог и общественный деятель Жорес Медведев, много лет проживший в Англии, говорил, что сразу же после аварии британский премьер-министр Маргарет Тетчер предложила Советскому Союзу бесплатно дозиметры, а также респираторы более ста систем и назначений. Однако Б.Е. Щербина от них отказался. По мнению Медведева, то была бессмысленная амбиция, мне же кажется — просто гражданская гордость, хотя в данном случае тоже не совсем оправданная: у японцев же мы покупали очень дорогие дозиметры. Я видела два таких, стоимостью по 500 и 800 рублей — гигантские деньги по тому времени. Что же касается респираторов, то считается, что наши “лепестки” удерживают 99,9% радиоактивности с пылью. Впрочем, и Япония после одного из последних крупных землетрясений поначалу отказалась от иностранной, в том числе и нашей помощи. А потом — согласились.
