Именно за этот комплекс, разработанный и созданный им в институте с целью исследования свойств морской воды, он был несколько лет назад удостоен Ленинской премии. И этот комплекс, кстати, так и остался уникальным — другие комплексы такого назначения в Советском Союзе не появились. А в Ереване в то время проблема Армянской АЭС будоражила общественное мнение: станция в сейсмоактивной зоне, в 27 километрах от столицы республики, если мерить по прямой; “в коридоре” Араратской долины. Торопились ее закрыть.
Институт геохимии и аналитической химии вопросами радиохимии занимается с первых дней своего существования, с 1948 года и даже раньше, с 1929 года, когда его еще и институтом не величали, а назывался он Лабораторией геохимических проблем имени В.И. Вернадского, названной по имени ее основателя еще при его жизни. Будущий вице-президент АН СССР А.П. Виноградов, основатель собственно института, тоже определил задачи радиогеохимии одними из центральных тем. К тому времени сброшена была бомба над Хиросимой и Нагасаки, проблемы радиоактивного загрязнения природной среды вышли в центр внимания человечества. А институт уже располагал большим практическим опытом и немалыми техническими и научными средствами для обнаружения малейшего радиоактивного загрязнения. Стоит ли удивляться, что после чернобыльской катастрофы этот институт оказался полностью готов к участию в работах по ликвидации ее последствий в своей области?
В первых числах мая сотрудники Института круглосуточно, в три смены анализировали поступавшие к ним пробы воды и почв, фильтры с воздушными осадками, которые поступали и от Госкомгидромета СССР. С пометкой “сделать немедленно” эти пробы сыпались дождем. Директор института академик B.Л. Барсуков организовал в зоне и сам на первых порах возглавил постоянно действующую радиогеохимическую экспедицию, в которую вошли сотрудники нескольких институтских лабораторий различного профиля. Затем, и на все последующее время эта роль перешла к Л.М. Хитрову. Чернобыль сильно повлиял на жизнь этого ученого — с моря, которому отданы 35 лет жизни, он перешел на сушу. На море он изучал последствия от первых и ряда последующих ядерных взрывов. Госкомгидромет вел гамма-спектрометрические съемки с вертолетов над большими регионами в зонах собственно Чернобыля и шире — Украины и Белоруссии. Результаты съемок и анализ проб показали, что они не могут достаточно точно обрисовать картину: радиоактивность весьма неравномерно задержалась на кронах деревьев, в траве, на земле.
Стало ясно: необходима подвижная наземная радиогеохимическая станция. В лаборатории Л.М. Хитрова срочно разработали и создали уникальный наземный комплекс-лабораторию на колесах, который позволял на ходу не только выполнять все необходимые измерения, но тут же их обрабатывать и интерпретировать. На этой машине он тогда прошел в общей сложности более 30 тысяч километров. В 1989 году был создан более совершенный вариант этой лаборатории — с ЭВМ и мониторами — Институт имени Вернадского создал его для использования в совместном советско-американском эксперименте в Ялте.
Сотрудники института разделились на группы. Одни изучали распределение радионуклидов в почвах и растительном покрове с помощью вертолетных гамма-спектрометрических комплексов и анализа многочисленных проб почвы. Другая группа изучала распределение и миграцию радионуклидов в речных водах, Киевском водохранилище, в Днепре и других внутренних водоемах. Третья группа — пути миграции радионуклидов, выброшенных в биосферу (почвы, вода и т. д.); четвертая исследовала возможности промышленной дезактивации пресных вод, загрязненных радиоактивными продуктами. Все это — традиционные для Института геохимии и аналитической химии направления исследований. Пятая группа института на основе термодинамических и физико-химических данных занялась моделированием форм поступления радионуклидов в биосферу из горящего четвертого энергоблока ЧАЭС в условиях высоких температур.
Чернобыль мая 1986 г. на многих произвел ошеломляющее впечатление, и не только своим внешним видом полувоенного города. Руководители очень высокого ранга могли пристроиться по двое на одном стуле и не замечать неудобств, срочно готовя какой-нибудь невероятно важный документ. Никого не смущало, что за ночь необходимо подготовить правительственный документ и что наутро он может оказаться уже устаревшим.
Л.М. Хитров вспоминает такой случай: как руководитель комплексной экспедиции он решил обратиться к Ю.Д. Маслюкову как к руководителю Правительственной комиссии и был немедленно им принят. “Меня очень интересует состояние воды”, — “Что вам нужно для работ?” — “Финский анализатор”. — “Пишите бумагу”. — “Так я не директор института”. — “Так вам это нужно или нет?” — “Я написал бумагу от руки, и на ней появилась виза Ю.Д. Маслюкова, заместителя Председателя Совета Министров СССР. Анализатор мы получили довольно быстро. Когда прилетели Е.П. Велихов и B.Л. Барсуков, наша потребность в дефицитных по тому времени дозиметрах их также не поставила в тупик.
Операторы и сам комплекс Хитрова разместились в бывшем кабинете начальника Чернобыльской пристани, Хитров же на ночь уезжал в Киев или на левый берег Припяти в г. Гончаровка к вертолетчикам. “Вот это были — парни, многие вспоминали небо над Афганистаном!”. В июле Лев Михайлович попросил по дружбе свозить и его, чтобы проверить ходившую в то время по Чернобылю легенду о будто бы светящемся ореоле вокруг и над четвертым блоком. Дважды облетали они станцию ночью, чтобы лучше видно было — никакого свечения не обнаружили... “А вчера — видели!”. Легенд о Чернобыле и теперь немало бродит по Земле.
Особое беспокойство вызывало состояние воды.
Первой задачей исследователей было установить комплекс на заякоренном судне Минздрава “Академик Морзеев” около г. Лютеж — заплотинной части Днепра, в 15-20 километрах от Киева. Это был своеобразный научно-исследовательский буй. Радиогео- химики вели непрерывные круглосуточные замеры радиоактивности речной воды: автоматизированные самописцы непрерывно вычерчивали свои кривые. На этом же судне медики делали аналогичные замеры по тем же параметрам, но один раз в сутки.
Непрерывность замеров имела принципиальное значение: оказалось, что в толще воды попадались загрязненные “пятна” как бы в виде линз различного, но не очень большого размера. При периодических замерах их можно было не заметить и считать воду полностью чистой или, напротив, зафиксировать и считать воду илишне грязной. Между тем, все это имело практическое значение для Киева. В случае прохождения в воде сильного “облака” дежурившие круглосуточно операторы комплексной геохимической экспедиции могли сообщить об этом в Правительственную комиссию. Вода от станции наблюдения до Киева идет часов шесть. Этого времени было бы достаточно для принятия необходимых мер. К счастью, они не потребовались — заметных “пятен” повышенной активности зафиксировано не было.
Такой же контроль осуществляла станция на р. Припять — главном источнике загрязненной воды. Для этого у речного вокзала Чернобыля на буе установили датчики гамма-активности. Уже с конца мая этот комплекс исправно выдавал информацию в Правительственную комиссию, Госкомгидромет и другие организации. Комплекс немедленно зафиксировал бы прорыв радиоактивности от АЭС в сторону Киевского водохранилища, если бы он произошел.
Третий комплекс установили на плавающем научно-исследовательском судне АН УССР “Академик Вернадский”. Здесь гамма-съемку вод Киевского водохранилища и Днепра можно было вести периодически: воды полностью перемешались и стали практически однородными. Судно в июне 1986 г. проплыло по всему Днепру от Херсона и обратно к Чернобылю: искали вторично образовавшиеся радиоактивные пятна, которые теоретически могли существовать где-нибудь в “медленных” водах водохранилища. Но практически таких пятен зафиксировать не удалось. Если в устье рек Припяти и Тетерева такие загрязнения довольно контрастны на общем водном фоне, то в нижней части Киевского водохранилища вода была практически однородной.
