Для обеспечения нормальных условий жизни в деревнях, прилегающих к зоне отселения, также потребовались немалые материальные ресурсы. Например, в Гомельской области Белоруссии срочно проложили 261 километр асфальтированных дорог и проездов, пробурили 98 артезианских скважин, на 266 километров протянули новые водопроводные сети. Через два года выяснилось, что это крайне мало.

    В Киеве был организован штаб Минэнерго СССР. Круглые сутки по очереди трудились там заместитель начальника ВПО “Союзатомэнерго” В.Т. Можайский и заместители начальника ВПО “Союзатомэнергострой” B.C. Михайлов, А.А. Земсков и др. Они организовывали и координировали расселение и трудоустройство тысяч эксплуатационников и энергостроителей, которых следовало доставить, притом по их выбору, на другие предприятия отрасли, обеспечить жильем и работой, по возможности, не хуже npeжнего. Коллективы, которые их принимали, не располагали свободными вакансиями. Ради новеньких многим местным работникам приходилось отказываться от ожидаемого продвижения по службе или новой квартиры. Кого это обрадует? Но возразили только в одном случае — на Запорожской АЭС администрация не поняла ситуацию и отказалась достойно принять эвакуированных. Директор “заплатил” за такую душевную глухоту своим креслом. На его место прислали Бронникова, который в первые дни после аварии сам вернулся с ЗАЭС в свою Almamater и возглавил ЧАЭС.

   Немного позднее в городе запорожских энергетиков Энергодаре я совершенно случайно встретила бывшую припятчанку, очень симпатичную молодую женщину. Поинтересовалась, как устроилась. Она проектировщик. Говорит, что встретили ее доброжелательно и заботливо. Ребенок вот только часто прихварывает, но теплый сухой энергодарский климат ему на пользу. Я специально познакомилась с се новыми сослуживицами, чтобы уловить их отношение к новенькой. В голосе чувствовалось тепло, когда рассказывали о ее приятном характере и отличных деловых качествах и творческих способностях.

   Припять опустела. Но не остались брошенными дома со скарбом, магазины, учреждения, словом, ничто. Сразу же после эвакуации в дело вступила служба охраны... Работники милиции организовали регистрационную службу, адресный стол для поиска потерявшихся.

   А в конце августа на дорогах Чернобыльского района можно было увидеть машины, груженые домашним скарбом — жители эвакуированных городов и сел получили разрешение забрать из зоны кое-какие вещи. Да, получили пособия, одежду, во многих случаях бесплатное питание, компенсации за оставленное имущество, частные дома, хозяйственные постройки... Но какой же хозяин равнодушно бросит на произвол судьбы добро, способное еще послужить на пользу? Вот специалисты подумали-подумали, да и разрешили хозяевам забрать свои вещи, если они “чистые”. Каждый предмет проверяли дозиметристы, разрешали или запрещали его вывоз. Под подозрением были меха, ковры, телевизоры... Почему-то они особенно активно тянут в себя радиацию.

    В общем-то, немногие не злоупотребляли этим своим правом. На Хмельницкой АЭС мне рассказывали о приехавшей туда матери троих детей, не захотевшей расстаться с цветным телевизором. Она умудрилась привезти его в новую квартиру и хвасталась, телевизор “ще краще каже”. Здоровье детей этой женщины на совести. Но таких все-таки единицы.

   Не ушла из сердца юная, нарядная и добрая Припять, не позабыть славный, зеленый, весь в садиках и палисадниках древний Чернобыль, не вычеркнуть из жизни добротные и милые усадьбы полесских сел, богатые леса и пастбища.

   Летом и ранней осенью 1986 г. многие жители города Чернобыля и сел Чернобыльского района стали “самостийно” возвращаться из эвакуации, устраивались здесь на работу в качестве ликвидаторов.

   Вообще не все эвакуированные, в основном пожилые люди, пенсионеры прижились в чужих краях, многие стали тосковать по родным местам. Только им ведомыми тропинками уже летом 1986 г. около двух тысяч человек вернулись в 30-километровую зону. Вскоре им даже стали присылать на каникулы внуков!

   Но и через многие месяцы боль о доме не уходила из сердца.

   — Тут в совхозе, конечно, жить легче, но дома было выгоднее, — сказала корреспонденту “Недели” Надя Третьяк, эвакуированная из Гомельской области в... Гомельскую область. — Тут работникам совхоза выделены земельные участки, которые обрабатывает совхозная техника, твердая зарплата. Но... там у нас сад был, огород, две коровы, теленок, свиньи, куры. А здесь для кур условий нет, заборчик вокруг дома низенький, грядки не огорожены, куры все разгребут. И насчет молока уверенности ведь нет. Скажут — “грязное”, пить нельзя. Зачем тогда корова — только расстраиваться. Да и разве это дом (его стоимость — 35 тыс. рублей в ценах 1986 г.) — сыро, холодно. Первую зиму просто мучились. И в погребе воды по колено... Делалось-то все в спешке. Но в основном строили хорошо.

    В апреле 1989 г. телепрограмма “Взгляд” показала и относительно молодых родителей с детьми-дошкольниками, которые также вернулись в свои дома. Они ходят в лес за грибами, держат коров и убеждены, что живут хорошо и в безопасности... А приборы показали значительный радиационный фон. Жить там никак нельзя, особенно детям.

   Однако всех этих людей долгое время не беспокоили, не отключили электроэнергию. Солдаты привозили хлеб. Правда, после телепередачи пребывание детей все же запретили. Сколько таких жителей в зоне? В 1987 г. там достоверно жило 1200 человек. Этих людей стали называть “самоселами”. Старики получают пенсию, питаются в основном со своего огорода, ездят по очереди за продуктами в “чистые” районы. Кое-кто отловил одичавших коров, кое-что старикам привозят дети. Радиации боятся не очень (“чему быть — того не миновать”) и мечтают главным образом о том, чтобы их больше не беспокоили с переселением.

   — Самое удивительное, — говорил корреспондентам “Правды” начальник бюро по связям с общественностью отдела международных связей и информации НПО “Припять” А.А. Карасюк, — что большинство из них довольны своей жизнью и уверены, что у них смертность ниже, чем у тех, кто переехал и остался жить в новом месте. Даже кое-кто грозит поджечь свои хаты и сгореть вместе с ними, если власти надумают их снова выселять.

   Официально их в зоне как бы и нет: не прописаны, фонды и лимиты на них не выделяют, компенсацию, как эвакуированные они не получают, там нет никаких органов власти и управления. В 1991 г. в села провели по одному телефону и включили радио; из Чернобыля, если необходимо, приезжает “Скорая помощь”.

   Но в целом самоселы надеются только на себя, а потому не плачут и не жалуются на жизнь.

   Вместе со своими прихожанами остался жить даже 76-летний священник отец Федор. Он уверен, что Чернобыль — наказание за грехи наши, и кару эту надо мужественно нести. Он служит службы, причащает, исповедует, старается рассеять страх перед радиацией, а главное — укрепить дух и веру людей. Прихожане уважают своего пастыря.

   Село Залесье — в километре-двух от г. Чернобыля. Однажды на пасху здесь появилось объявление, прикрепленное к столбу. В нем говорилось, что желающие на Пасху помянуть на кладбище своих родных и близких не должны рыхлить грунт вокруг могил, сжигать мусор, отклоняться от проложенных маршрутов, ходить босиком по земле — радиация... Желающих поклониться родным могилам оказалось очень много, и не только среди самоселов.

    Однажды, еще в сентябре 86-го в селе Залесье, что в двухкилометрах от г. Чернобыля, я встретила деда — приехал посмотреть свой дом, взять зимнюю одежду. Шел он теперь не ухоженной дорожкой, а через бурьян, по черной полыни — чернобылю. Увидел меня, остановился.

   — О це — моя хата, — заговорил он по-украински.— Я тут живу… Поправился. — Жив тут... — открыл замок. Покачал головой, глядя на бурьян. Даже веник паутиной зарос в сенях, значит в дом никто не входил. На столе остатки пищи, тоже заросли паутиной, покрылись плесенью, да уж давно и высохли. Жил он в этом доме 86 лет. Здесь женился...