За Кельчемгорой, за мелями, песками, полоями, вниз по обманчиво широкой реке, где пройти можно только по узкому каналу, вымытому земснарядом, стоит в распадке между высоких холмов, срезанных береговым откосом, старинное и на Мезени хорошо известное село Юрома.

Юрома — одно из самых старых мезенских сел. Уже в XVI веке в ней насчитывалось около ста дворов, по тем временам небольшой городок. Недаром про свое село юромцы сложили шуточную запевку:

Конечно, Юрома вовсе не так велика и имеет вид обычной мезенской деревни с тесным порядком домов. Но славна Юрома. Немало талантливых людей дала она: умельцев-плотников, резчиков по дереву, сказителей былин. Из Юромы вышел профессиональный художник Н. А. Шабунин, обучавшийся в Петербурге. На одной из его картин изображено родное село, вытянувшееся двумя рядами домов вдоль берега между двух холмов, из которых самый высокий на устье речки Юромы называется Быком.

Когда выйдешь за село, поднимешься в гору, в поля, окинешь взглядом окрест, понимаешь, сколь давно живут здесь люди и сколько труда вложено ими в эти поля и луга. Ведь когда-то везде по мезенским берегам был лес. Лес выжигался под поля, кустарник вырубался под луга, шла нелегкая борьба человека с суровой природой. Сурова была природа и скудна земля, не колосились здесь золотистые нивы, а росли в полях низенькие редкие колосья. Часто не хватало людям хлеба, корма скоту. Но жили мезенцы крепко — прочно укоренившись на обжитом месте, обстроившись прочными избами. Видно это и по Юроме, и по ближним деревням, которые тоже скрыты от свирепых ветров в лощинах. В одной из деревень сохранились остатки набережной, укреплявшей берег. Здесь снова поражает нас строительное мастерство мезенских плотников, встарь славившихся на Севере. О их работе слагались сказания. Одно из них — «Повесть об Иване Семенове», знаменитом мезенском плотнике XVII века.

Как и всякая средневековая повесть, не лишена она чудес. Во сне является плотнику святая Екатерина и повелевает соорудить монастырь в указанном месте. Следуют реалистические картины жизни мезенского крестьянина: Иван выжигает ниву, водружает крест на юромской церкви, ставит дом в деревне Жердь. Действие повести развивается тягуче-медленно. Иван видит сон, и снова сон (из которых самым замечательным является видение ада — в аду грешники носят из лесу дрова). Повесть обрывается на одном из снов.

Где же мезенский плотник задумал поставить монастырь? Иду вниз по реке и пытаюсь угадать. Выхожу на высокий холм с плоской вершиной. Вид открывается великолепный: река течет в пространной долине, украшенная зелеными островами. На той стороне — деревня, встают красные щелья, по нашему берегу идут покрытые лесом холмы, вдали снова щелья, и деревня над ними. На похожем возвышенном месте поставил свою келейку Иов, убитый разбойниками. Он не был северянином и по традиции монастырского строительства выбрал место видное и красивое. Мезенский крестьянин рассуждал иначе, более практично. Он не прельстился возвышенным местом, продуваемым всеми ветрами, а нашел в шести верстах ниже Юромы удобный распадок среди мягко ниспадающих холмов, место тихое и уютное. Для большого селения оно не подходило, но для маленького годилось. Кажется, недолгое время здесь, действительно, был скит, а в дальнейшем и поныне деревенька в несколько домов, которая называется Екатерина. Первоначальный замысел плотника Ивана не удался, но доброе дело его не пропало, не зря он чистил ниву и готовил место под жилье — здесь стали жить люди. Маленькая деревенька, проедешь мимо — внимания не обратишь, а оказывается, связана с ней целая повесть, уникальный памятник северной письменности.

А сегодняшняя жизнь — она рядом, в тех же исторических деревнях, которые обстраивал Иван Семенов и его потомки. Плотник — и поныне уважаемая и существенная профессия на Мезени. По всему течению реки и в Юроме видим мы, как рубятся новые дома, подновляются старые, строятся новые школы и клубы, возводятся хозяйственные постройки. Тем и удивителен Север, тем и своеобразен он, что новое и традиционное в нем рядом. Они не противоречат друг другу, а скорее дополняют друг друга, как и новая обстановка изб со всевозможной бытовой техникой сочетается с традиционным обликом северного дома, выдержавшего вековое испытание на прочность. Так и повесть об Иване Семенове дополняет и расширяет наше знание о мезенском крае, свидетельствует о высокой талантливости северных древоделов.

Мезенские деревни имеют вид суровый и… само слово просится — красивый. По-разному они расположены. Кеслома лежит в распадке между щельями. Палуга над щелью. Азаполье на понижении щельи, сходящей в низкий берег. Целегора, как название показывает, на высоком берегу. Одни деревни сбились в кучу, как табун коней, другие выстроились в дружную шеренгу, крепко и недвижимо. Перед домами стоят амбары, иные над откосом берега, на сваях, с широким предмостьем, на котором сложены кострища — поленницы дров.

Никогда не наскучит вид красных мезенских берегов, зелени лесов, синевы неба и вод, золота песков, особенно если после нескольких хмурых дней проглянет солнце и преобразит окрестности. И веселеет, и улыбается та природа, которую называют суровой. Да она вовсе не сурова, таков ее характер, широкий и щедрый: если ветер — так уж ветер, если хорошая погода — глаз не оторвешь, не нарадуешься! И все в природе веселится и играет: семга на плёсе выпрыгнула, стая гагар налетела, зашумели кулички на отмелях…

На вершине желтого холма среди сжатого поля у деревни Погорелец стоят три мельнички — тоже мезенская достопримечательность. Их когда-то много было на Севере, а на Мезени всего больше. В Азаполье, говорят, их было шестнадцать. Стоят они всегда за деревенской околицей на высоком месте и украшают своим видом деревенский пейзаж. Ветряная мельница — доброе сооружение, издали совсем игрушечное, затейливое.

Мезенские мельнички относительно невелики размерами, хотя среди разных типов мельничек-столбовок они самые крупные. Поставлены они на ряжевые срубы (ряжевая рубка — с просветами между венцов). Сруб довольно высокий, вверху переходящий в пирамиду. Впечатляют крепкие замшелые срубы своим выразительным графичным силуэтом. Наверху — мельничное помещение в виде рубленой клети, куда ведет лесенка, которая не доходит до земли. Сейчас и крылья, и лесенки у мельниц прогнили и отвалились. Если не без доли риска вскарабкаться наверх, то сначала попадаешь на крытое крылечко, куда прежде заносили мешки с зерном. Внутри мельничной клети выделяется мощный осевой столб большого диаметра, вокруг которого поворачивалось мельничное помещение. Ось от крыльев через зубчатую передачу вращала жернова. Все сработано прочно и не без изящества.

Есть своя трогательность в облике этих отслуживших свой век ветеранов. Весело они вертелись когда-то по мезенским берегам, и, глядя на них, радовались люди — они работали, значит, был урожай. Если неподвижно чернели их силуэты, говорило это о неблагополучном годе. Но, как ни жаль мельниц, миновала их пора. Заброшенные, ставшие ненужными, ветшали они и падали. Осталось их на Мезени всего шесть, и я надеюсь, что сберегут их, как и все ценное, оставленное нам предками.

Путь мой по нижней Мезени — где водой на «Зарнице», где пешком по берегу. Особенное удовольствие идти под красными стенами берега. Есть дорога и поверху, но она в удалении от берега, разбита тракторами и скотом. А здесь, под щельями, по неширокой полосе, дорога идет твердая, наезжены колеи — машины тоже предпочитают путь низом. И идти приятно — все время река рядом. В песках она, в полоях, тиха речная гладь, часами пустынны плёсы. Приятно и потому, что не однообразен путь: в ущелье из ручейка напьешься, ягод в лесу пособираешь — в борах весь подстил алый от брусники.