А какое разнообразие камней по береговой полосе, гипсовых осколков разных цветов и форм! Больше всего розоватых, похожих на мрамор. Есть куски белоснежные, есть почти красные, есть белые с красными прожилками. Одни как куски рафинада, другие ноздреватые, как сыр, иные — как потаявшие льдинки.

Взберешься наверх по ущелью, выйдешь в поля. Полями придешь в деревню. Увидишь могучие двинские пятистенки, которые нам уже встречались в пути, в два этажа, с резьбой на причелинах, с коньком на охлупне. И во все глаза смотришь на открывшиеся с косогора виды. Красивые, привольные здесь места!

Две трети пути по реке уже пройдены, и как ни хорошо жить у розовых скал, а много нового, интересного ждет впереди. И я пожимаю руку Павлу Васильевичу, а местный катерок увозит меня дальше.

Проходим правый гипсовый берег у Липовика. Возле пристани стоят баржи с гипсовой крошкой. Здесь карьер, где добывают гипс. Гипсовый пласт, по данным геологов, простирается широко, запасы ценного строительного материала исчисляются многими миллионами тонн.

За Липовиком гипсовый пласт правого берега утончается, а за Двинским — новым лесопромышленным поселком — исчезает. Дальше встают мохнатые утесы — красноглинистый мыс с лесистой вершиной напоминает очертания лежащего медведя. Красив сосновый бор над красным откосом, и хочется назвать это место «Красногорск» или «Красноборск», но называется оно иначе — Хаврогоры.

Тянутся деревни по правому коренному берегу. Много мелей, песчаных островов на реке. Потянуло запахом свежескошенного сена, налетел он теплой волной, навеял старые воспоминания. Огромный луг открывается слева, памятный по прошлой поездке емецкий луг.

Двинские теплоходы не заходят в устье мелководной Емцы к старинному городку, ныне селу Емецку, а причаливают к лугу, потому и называется пристань Емецк-Луг. Накатанная дорога ведет по обширному лугу мимо стогов и пойменных озерков к перевозу через Емцу, за которой на холме в зелени деревьев по-своему живописно расположился этот городок-село, отчасти напоминающий уже виденный нами Красноборск и другие, давно обжитые старые северные селения.

И как привычную примету нового встречаем мы необычное для такого небольшого населенного пункта оживление на его улицах. Встречаем, конечно, все те же студенческие отряды и представителей гораздо более редкой для Севера профессии, чем строитель и лесоруб, — дорожников. Идет строительство магистрали. Облик деревянного городка, который мы видели двадцать пять лет назад, решительно меняется.

Емецк издавна стоял на людном месте. В новгородские времена проходил здесь один из основных путей в Заволочье. Шел он с Онежского озера на Водлозеро, далее через систему речек и волоков на Волоцкое озеро, с него на Почозеро, далее на Кенозеро и по реке Кене на Онегу. Возле больших порогов Онеги начинался волок через водораздел к истокам Емцы. По порожистой и быстрой Емце спускались в Двину. Здесь-то в конце долгого пути у выхода на широкую речную дорогу и возникло в давние времена емецкое поселение. Точной даты его основания мы не знаем, но известно, что Емцы — одно из древнейших поселений новгородцев на Двине, здесь жили новгородские наместники. Первое письменное упоминание о Емецке относится к концу XIII века. В XVI веке Емецкое селение административно подчинялось Каргополю. В 1613 году был построен емецкий острог для отражения нападения «воровских шаек», позже сгоревший. В XVIII веке у деревни Сельца на реке Емце существовала судостроительная верфь, строившая суда до девяноста футов длиной. Вот, пожалуй, основные известные нам сведения о прошлом Емецка.

Название реки Емца происходит от племени емь (или ямь), жившего в этих местах. Первое летописное известие о еми относится к 1143 году: «корела ходиша на емь». Новгородские летописи несколько раз упоминают о походах ушкуйников на емь. Племя емь было чудского происхождения и исчезло, как и загадочная заволоцкая чудь, сохранившись в легендах и названиях местностей.

Вблизи Емецка в Емцу впадает красивая лесная речка Ваймуга, у слияния стоит село Ратов Наволок (или Ратонаволок) — две шатровые церкви его видны со всей округи. По преданию, сюда пришли из-за волока новгородцы и основали первое поселение. Местные жители показывают приметное место у Задворского озера близ Сотина бора, называемое Городок. Есть все основания доверять народной памяти: если пустынное место названо городком, значит, здесь некогда было поселение. А вот Хаврогоры на правом берегу Двины против емецкого луга, по преданию, были заселены беглыми холопами из Новгорода в XIV–XV веках.

Речка Емца внешне ничем особенным не примечательна — обычная река, мелководная в устье и порожистая в верховье. Но здесь можно ошибиться в обобщениях. В верховье Емца благодаря многим родникам не замерзает, так что в полыньях даже зимуют утки. В реке столь много родников, что зимой лед её непрочен, а весной вместо льда плывет ледяная каша. Поэтому местные жители говорят, что их река отличается от других тем, что на ней не бывает ледохода.

Наверное, и многое другое могут рассказать местные жители про свою реку. Я убежден, что неинтересных мест не бывает.

Главное богатство емецких окрестностей — луга, по которым названа пристань. Далеко простираются они, теряясь в голубом летнем мареве. В отдалении смутно различимо село с возвышающимся над всей округой деревянным храмом. Там, за речкой Чачей, стоит село Зачачье, старинное, как и все села округи. Любопытно, что и близлежащие к нему села тоже носят приставку «за»: Заборье, Заозерье, Заболотье…

Снова переношусь я к воспоминаниям двадцатипятилетней давности…

…Мы двигались вниз по Двине и преодолели уже две трети ее протяженности, и, как часто бывает с путешественниками, по мере приближения к концу пути наши и без того скудные студенческие ресурсы невосстановимо иссякли. Мы ехали пассажирами четвертого класса, ночевали на дребезжащей железной палубе возле машинного отделения, жевали хлеб, запивая кипятком, и добрые люди, глядя на наши обветренные лица и потрепанные костюмы, участливо расспрашивали о нашей судьбе и советовали, куда нам лучше завербоваться…

Порядком измотанным поездкой, нам было не до сбора всякого этнографического материала и местных преданий. Невыспавшиеся, голодные, мы мечтали только о самоваре и сеновале. Ранним утром вместе с поднимающимся солнцем шли мы лугом в Зачачье — этот пункт был отмечен в нашем маршруте. Мы и не подозревали тогда, что цель наша близка, но и достигнув ее, мы так ничего и не поняли и только много позже осознали, какая нам выпала удача.

После всего уже увиденного нами на Двине, после величавых изб-хором в два этажа, с коньками, с резьбой вид села Зачачье нас несколько разочаровал. Дома не отличались красотой, стояли тесным уличным порядком вдоль двинско-важского тракта, вытянувшись едва ли не на два километра, напоминая большие села средней полосы. И дом, куда Сельсовет определил нас на постой, тоже нас не обрадовал. Везде хозяева принимали нас с истинно северным радушием, здесь же хозяйка, рыхлая, болезненная старуха, сразу же сказала нам, что готовить для нас она не будет — они сами топят печь через день, и молока у них нет. Мы и сами заметили, едва войдя, что дом этот не из благополучных, что живут здесь больные люди, которым не до случайных гостей. Наверное, мы бы ушли, если бы не хозяин, Николай Иванович, сухонький старичок с иконописной бородкой и ясными глазами. Узнав, что мы студенты из самой Москвы, он начал заинтересованно расспрашивать нас о цели нашей поездки и нашей работе. Разговор завязался и несколько смягчил неприветливый прием, оказанный нам хозяйкой. Попили чаю. Старик неожиданно предложил нам показать свою библиотеку. Старуха проворчала, что вот-де ты не знаешь еще, что они за люди, а уже хочешь показывать.

По лесенке мы поднялись за Николаем Ивановичем на «вышку» — на чердак, где у широкого слухового окна была выгорожена комнатка-библиотека. Здесь на стеллажах, заставленных в два ряда, в стопках и ящиках находилось огромное скопление книг. Чего тут не было: комплекты сочинений русских классиков в приложениях к «Ниве» и книги советских писателей, тома с иллюстрациями Густава Дорэ и пособия по сельскому хозяйству, черные корешки старопечатных книг и горы различных журналов, кипы брошюр и философские сочинения, а в особом ящике хранились рукописные книги и свитки, исписанные скорописью XVII века. И по тому, как любовно были расставлены и уложены книги, как каждой из них независимо от ценности было найдено место, ясно было, что деревенский собиратель относится к любой книге, творению ума и рук человеческих, благоговейно, как к святыне.