Мелка, мелка река, течет она в песчаном русле, с галечником на перекатах, и не широка — пятьдесят — сто метров, кое-где окаймленная вдоль берегов ивняком. На первой береговой террасе — луга, повыше, на второй террасе — золотистые ячменные поля, они простираются далеко, занимая всю видимую округу, и это (поля зерновых) тоже придает Малопинежью сходство со среднерусской полосой. Примечательно, что по Двине во многих районах теперь не высевают зерновых, считая более рациональным засевать поля кормовыми культурами: большинство северодвинских совхозов и колхозов — животноводческие, мясо-молочные хозяйства. Животноводческое направление и у здешнего Горковского совхоза, но ячмень сеют по устоявшейся традиции, от тех времен, когда приходилось Малопинежью обходиться собственным хлебушком.

Согра — центр Выйского леспромхоза. От старой деревни здесь мало что осталось. Пожалуй, старше самых старых изб корявая раскидистая береза в центре села. Возник новый поселок лесорубов. Возле домов устроены парнички, где высажены огурцы, на грядках растут лук, укроп, золотится головка подсолнуха — здесь декоративного растения, вдоль палисадников — кусты акации.

В леспромхозовских поселках всегда есть комната для приезжих, заменяющая гостиницу. Здесь встретишь командированных по разным надобностям людей, узнаешь местные новости. Новость сейчас одна — пожары. Мой сосед по комнате лесной инженер Юрий Соколов из Котласа только что вылез из вертолета: летали по району до границ Коми АССР, выявляли очаги пожаров. Уже несколько дней в округе гремят грозы, а дождя мало — грозы зажигают леса. Говорят, такое здесь место грозопритягивающее, даже работала в Согре экспедиция по изучению земного магнетизма. А ночью пришли ребята из аварийной бригады с пожара. От них слегка попахивало дымком. Осторожно, не зажигая света, чтоб не разбудить других, они легли спать, а утром, когда я проснулся, никого в комнате не было.

И мне нечего в комнате сидеть, манит меня пройтись вверх по Пинеге, туда, где она становится «лесной рекой».

Лугом и лесом идет дорога вдоль реки, но все еще это не «лесная река» — с этим понятием связываем мы лес девственный, глухой, а здесь — какая же глушь: впереди виднеются домики, доносится шум моторов.

Подхожу к домикам. Никого в них нет, стоят только койки. Выхожу из домика, иду к реке. Внизу на песчаной отмели лежат боны. Понятно: весной, в половодье работала здесь бригада сплавщиков. Невдалеке трещат трактора: там нижний склад, куда машины вывозят хлысты с лесосек, где их разделывают и укладывают в штабеля.

Дальше иду укатанной машинами дорогой, возвышенным берегом реки. С утра гуляют по небу грозовые тучи, дует теплый ветерок, гремит в отдалении. Парко, хочется пить, и тут как раз ручеек журчит между корней деревьев, пересекает дорогу, разливаясь лужей на песке. И по доброму северному обычаю, как тогда на новошинском волоке у речки Березовки, воткнут у ручейка берестяной ковшик — кулечком завернутый лист бересты. Вот это вода! Никогда вкуснее не пил, ломящая зубы, целебная, пинежская!

Просто дорожному путнику в северном малолюдье: машина едет, «голосовать» не надо, сама остановится. Двое парней в кузове на мешках с фуражом едут в Ламбас. Это последний крупный населенный пункт верхней Пинеги, лесопункт на устье одноименной речки. Через Ламбас идет пинежский волок, остается от него до Верхней Тоймы, по словам ребят, восемьдесят километров. Первая деревня будет в восемнадцати километрах, потом будет Половина, а потом так и пойдут деревни. Коли ноги резвые, поклажа невелика — за два дня дойдешь, а ружье есть — в сезон чухарей постреляешь, рябов… Веселой прогулкой, по их словам, получался пинежский волок.

— А не заблудишься — вдруг не на ту дорогу свернешь?

— Вон Мишка этак заблудился, — указывает паренек на своего товарища.

— Заблудился, — подтвердил тот. — Три дня ходил.

— Искали?

— Самолет летал, а я почем знал, зачем он летает, много их стало.

— Всем поселком искать вышли, — дополняет его товарищ, — а он нам навстречу идет.

Машина тем временем переехала речку на галечном перекате, где вода едва доходила до полколеса, въехала на нижний склад и остановилась у домика. Пока шофер заходил по своим делам, ребята полезли купаться в теплую мелководную Пинегу.

Ко мне подходит рабочий.

— Вася Харитонов. А вы кто будете?

Людей здесь немного, все друг друга знают, и каждый новый человек вызывает интерес. Все это мне заранее известно, как и то, что у этого Васи Харитонова непременно окажется либо родственник, либо знакомый, либо знакомый родственника, живущий в столице, и он поинтересуется, не знаю ли я такого, как будто в Москве это так же просто, как в Малопинежье. Все так и происходит, конечно. А потом все вместе — и шофер, и ребята, и Харитонов — обсуждают, куда мне податься, чтобы понять пинежский колорит. В чем не откажешь северному человеку — так это в радушии. Много красот на Севере, а самое лучшее — люди.

И по общему совету попал я в Глубокое. Так это место называется у речного омута, где стоит вблизи избушка. Глубокое, но не глубинное, удаленное — за рекой дорога проходит, да хоть и выше поднимись, вряд ли найдешь глушь — косарей встретишь, какого-нибудь деда-рыбака. Нет глуши на верхней Пинеге, но есть тишина и покой. Спокойна речка на глубокой темноводной яме, непуганые утки плавают в курье под избушкой, что стоит на песчаном косогоре. Возле нее сосновый лес, вокруг заросли малины и смородины. Все так, как должно быть у лесной избушки, как стократ видано. И простые думы здесь, в тиши, и простые заботы — рыбы наловить, еду приготовить… Полнеба закрыла сизая туча, за Согрой гремит гроза, доносятся частые глухие удары, как пушечная пальба. Душно, застыл знойный воздух. Ветерок пробежал по кронам деревьев и замер. С места грозового побоища плывут растерзанные клочки туч. Дали грозно синеют. Солнце село в тучу. Рыба всплеснула. Просвистели утиные крылья. Комары гудят. Да, все так, как и должно быть на Севере…

…Приходит время возвращаться назад. Дорога ведет к деревне Керга. Когда-то это была верхняя деревня на Пинеге, к которой выходил волок. Выбрали первопоселенцы место на коренном берегу над заливным лугом, расчистили за деревней новину, засеяли поля. Название деревни — Керга — напоминает слово «керка», что по-коми значит «изба». Бывает, что этим словом называют в Коми отдаленное поселение в верховьях реки. Может быть, первопоселенцами здесь были коми? А вот название левого верхнего притока Пинеги — Ламбас, это уже финское.

Пока я так рассуждаю, догоняет меня автобус, что возит рабочих, и подсаживает меня. Съезжаем на луг, переезжаем речку по мелкому месту и дальше следуем правым берегом. Шофер останавливает машину. Поначалу я подумал — испортилось что, а он достал из сумки стакан и с ним вышел к родничку, тому самому, из которого я уже пил берестяным ковшиком.

— Все шоферы здесь останавливаются, — говорит попутчик. — Вода больно вкусная.

Шофер напился сам и всех обнес стаканом. Такой уж тут обычай: все отпили по глотку, и мне достался глоток живой воды.

— Кто эту воду попил, наших мест не забудет, — всерьез говорит мне попутчик.

Да, не забуду! Как можно забыть избушку на Глубоком, галечниковый брод, где в прозрачной воде меж камней вились вьюны, этот живоносный родник, этот красавец бор-беломошник, по которому едем! Едем узкой дорогой в сосновом частоколе, ветки задевают кузов, как я потом понял, шофер старался завезти меня поближе к аэродрому. И так все удачно складывается благодаря добрым людям, что успеваю я к рейсу вовремя.

Летит самолет над Пинегой. Вот деревня Керга, а вот старица дугой, и на песчаном косогоре «моя» избушка. Река сверкает в изумрудной снизке лугов, среди темных еловых суземов. Выше Ламбаса становится она такой же узкой, как и Ламбас, теряется в лесных далях, где-то там получая начало от слияния двух ручьев — Черного и Белого… Внизу большой поселок, где живут те ребята, с которыми я ехал в машине. А вот начинается старый волок. Трудно уследить, как он пролегает, встречаются с ним лесовозные дороги, просеки. Тянутся леса островерхих пирамидальных елей, болота, вырубки. Вот и жилье показалось, речка Верхняя Тойма, а впереди во всю ширь раскрылась долина могучей реки.