– Понял.

Где Демьян? Если бы он подполз с другой стороны… Нет, оттуда не подобраться. Сверху, с башни, всё видно на десятки шагов. У механика-водителя на ремне кобура с пистолетом. У охранника – карабин. Воронцов почувствовал, что его начинает бить озноб.

– Поднимите повыше локти, закройте лица, – сказал он шедшим впереди, когда до танка оставалось шагов пятьдесят. И в это время он увидел младшего сержанта Петрова. Демьян медленно встал из зарослей бурьяна. Руки его были высоко подняты.

– Не стреляйте, гер офицер! – крикнул он. – Не стреляйте! Хенде хох! Сдаюсь…

Часовой тут же сорвал с плеча карабин, клацнул затвором, прицелился. Неужели выстрелит?

– Если выстрелит, бегом к танку. Снаряды сразу не бросать, а то всё поймут. Степан, твой – танкист. Я возьму часового. Штыренко, твои – механики.

– Kom! Kom, Rus! – неожиданно засмеялся немецкий танкист. Он встал, спрыгнул на корму и замахал Демьяну руками.

Механики тоже бросили работу. Все смотрели на неизвестно откуда взявшегося красноармейца.

– Быстрей! – скомандовал Воронцов. – Степан, давай вперёд!

Штыренко отстал и занял место за Воронцовым. Они быстро приближались к танку. Демьян что-то кричал, спотыкался, падал, снова вставал и снова что-то кричал… Он выполнял свою роль – отвлекал немцев. Грубо, нелепо. Но у него получалось. Немцы смеялись, весело жестикулировали. Часовой опустил карабин и пошёл навстречу Демьяну. И Воронцов, превозмогая лихорадочную дрожь, понял, что хотя бы на часового им теперь не надо отвлекаться, Демьян с ним управится сам. А им оставалось добраться до танка. Поскорее – до танка. Они уже почти бежали. И в это время немецкий танкист, стоявший на корме «тридцатьчетвёрки», что-то резко крикнул часовому.

Но Демьян уже шагнул к своему противнику, схватил его своими огромными руками, рванул на себя с такой силой, что тот выронил карабин. Демьян и часовой покатились в воронку, молотя друг друга кулаками. Демьян наконец изловчился, сорвал с немца каску и начал рубить ею по голове, по выброшенным вперёд рукам, и бил до тех пор, пока тот не перестал двигаться.

Степан с разбегу запрыгнул на броню танка и, пока механик-водитель вытаскивал пистолет и досылал патрон в патронник, дважды ударил его ножом.

– Штыренко, быстро в танк! Проверь там! – И Воронцов подбежал к механикам.

Трактористы, пригнанные немцами из ближайшего села, где совсем недавно со всеми своими службами размещалась межколхозная МТС[17], стояли возле танка и испуганно наблюдали за происходящим. Старший толкнул своего напарника, и они тут же подняли руки. Воронцов посмотрел на них и ничего не сказал.

– В танке, командир, никого, – доложил Штыренко.

Демьян вылез из воронки, устало посмотрел по сторонам и, убедившись, что всё в порядке, сел прямо на снег – отдохнуть.

– Ну что, мужики, – отдышавшись, хрипло позвал он механиков, которые всё ещё стояли, онемев, – машина исправна? Запускать можно? Ходовая не подведёт?

– Всё как есть в полной исправности, товарищ командир, – бойко доложил старший, медленно опуская озябшие руки. – Тут только и было делов, что ленивец сбило да гусеницу порвало. Она и размоталась. Пару звеньев только и поменять пришлось.

– Горючее?

– Бак почти полный, товарищ командир, – тут же уточнил старший механик. – Мы из того… ну, который в овраге, в болоте утоплен, слили и дозаправили. И вон, они… – Он указал на убитого танкиста. – Три канистры с собой принесли.

– Штыренко, проверь уровень масла. И – запускай. Танк отгоняйте к опушке. След замаскировать. Степан, бери автомат – и на дорогу. – И Воронцов спросил механиков: – Село ваше далеко отсюда?

– Ровно три километра.

– Немцы есть?

– Есть. Батальон пехоты и танки. До села деревня ещё есть, примерно в полутора километрах, Рябухино, шесть дворов. Там немцев нет. Три полицая постоем стоят. При лошадях. Они каждое утро все дороги здешние объезжают. Мы второй день тут. Вчера – были. Все трое. С винтовками.

– Что, вас проведывают?

– Вряд ли. Служба у них такая. Когда тут глубокий тыл был, жизнь у полицаев куда как вольготная была. Ездили по деревням, поросят резали. Печёнку ели да баб щупали. А теперь – другое дело. Фронт, вон он, рядом. И немцы с них службу требуют.

Воронцов посмотрел на механиков. Второму, который всё ещё стоял с поднятыми руками, было лет двадцать пять. Пряча в кобуру пистолет, спросил его:

– А ты почему не в армии?

– Не призвали, – ответил тот и опустил руки. – Да я хоть сейчас. С вами пойду. Возьмёте?

– Нет, не возьмём. Но и отпустить вас сейчас не можем. Уйдёте, когда и мы пойдём. Карту кто-нибудь из вас читать умеет?

– Да мы вам и без карты всё тут знаем и расскажем. Вам, как я понял, через фронт надо?

Воронцов кивнул.

– Тогда вот что… Этой дорогой ехать нельзя. Там, дальше, Луковка, немцев там много, большая часть стоит. И танки, и пехота, и артиллерия. Оттуда они ездят к Зайцевой Горе. До Зайцевой от Луковки километра четыре, не больше. А правее есть лесная дорога. Там только в одном месте неважный переезд. Но если брёвен настелить, то проехать можно.

– Куда идёт эта дорога?

– На вырубки. А с вырубок – на шоссе. Немцы по ней ездят редко. На лошадях. Там у них то ли пост, то ли что…

– Проводить сможете?

– Что ж, смогу, – сдержанно согласился старший.

– Зовут-то вас как?

– Дядей Захаром. А вас же как величать, товарищ командир?

– Курсантом.

Дядя Захар качнул головой и сказал:

– Для командира уж больно невеликое звание.

– А это, дядя Захар, и не звание, – сдержанно ответил Воронцов.

– А что ж?

– Должность.

Механик снова покачал головой.

В это время мотор «тридцатьчетвёрки» дёрнул тишину, эхом прокатился по окрестности и заработал ровно. Из башни выглянул улыбающийся Демьян. Ссадина на его лбу совсем засохла, казалась масляным пятном. Он крикнул:

– Подавайте снаряды!

И механики кинулись выполнять приказание нового командира танка.

Покончив с укладкой снарядов, Демьян снова выглянул из люка и сказал:

– Товарищ командир, Штырь говорит, что там ещё полный «чемодан» бронебойных. Давайте заберем? Пригодятся. И ещё кое-какое барахлишко. Тоже надо забрать.

– Пулемёты проверил? – спросил Воронцов.

– Пулемёты, похоже, в порядке. Патронов маловато. Надо там посмотреть.

– Быстро – туда и обратно. Ждём вас на опушке. Заезжать в лес так: вначале дайте кругаля по краю поля, а потом – заднюю, и вон до той осины. Заглушите мотор и ждите. Кто у вас за механика?

– Штырь.

– А мы с Николаевым, если что, стрелять будем. – Демьян указал на котелки над прогоревшим костром. В горячке о них, казалось, забыли: – Штырь просит поесть. Подайте, товарищ командир, пару котелков.

– А пару-то зачем?

– Как зачем? На весь экипаж, – улыбнулся Демьян, и холодные глаза его немного потеплели.

– Тогда забирайте и третий.

– А вам?

– Нам и одного хватит. Трупы сложите там же. Только побыстрей.

– Что с одеждой? Ребят бы получше одеть…

– Одежду заберите. Раздайте особо нуждающимся.

Вскоре «тридцатьчетвёрка» вернулась. Танкисты сняли пулемёт. Слили ещё несколько канистр соляры. Забрали последние снаряды. Танк загнали в молодой ельник и хорошенько замаскировали, так, чтобы его нельзя было разглядеть даже с воздуха.

На железнодорожной станции всех пригнанных разделили на две группы. Каждую тут же оцепили солдаты с огромными овчарками на поводке. Собаки поглядывали на пёструю толпу, похожую на деревенский сход, зло и предостерегающе лаяли. Раздались новые команды, и народ построили в три шеренги, лицом развернув к кирпичным пакгаузам. Пожилой немец в очках, должно быть, офицер, достал из полевой сумки пачку листов и начал выкрикивать фамилии. Некоторые фамилии повторялись по нескольку раз, и немец, поблёскивая круглыми стекляшками толстых линз, криво усмехался и качал головой. Он понимал, что это братья и сёстры, родня, и что в России большие семьи, а значит, людской ресурс большевиков, если сравнивать его с рейхом, даже в границах союзнической Европы, неисчерпаем. Немец хорошо говорил по-русски. И читал он, видимо, по русским спискам. Списки составляли в разных деревнях, разные люди их писали. Но он умел понимать и беглое письмо, даже не вполне грамотное. Офицер ненавидел свою должность, но она была всё же куда более лучшей, чем мёрзнуть в окопах и вытряхивать над костром вшей. А потому он исполнял свои служебные обязанности добросовестно, как подобает офицеру германской армии.