Помните, что говорящие автомобили относятся к современной мифологии, и мы этой мифологии не замечаем, поскольку сами в ней живем.

Современные автомобили и костюмы используются здесь только как поэтический прием, имеющий целью приблизить древний мир к современному зрителю.

Буффонада возвращения домой служит иллюстрацией тому, что обычно говорят женатые мужчины, полюбившие другую женщину:

«Видеть больше не могу мою жену», или «Даже на портрет ее смотреть не могу».

Финальная сцена, в которой принцесса, Эртебиз и Сежест проделывают над Орфеем те же пассы, с помощью которых в Тибете усыпляют неофитов, чтобы они смогли путешествовать по времени, может быть понята как умерщвление мертвого, то есть возвращение его к жизни.

Сежесту восемнадцать лет, авангард вдруг воспылал к нему любовью. И, как это бывает, без видимых причин. Он напивается, всем нравятся его выходки, его беспардонность. Попав в зону, он становится самим собой — застенчивым, достаточно наивным и очень благородным юношей.

Эртебиз вовсе уже не тот ангел, которым он был в пьесе и каковым его еще иногда считают. Он молодой мертвец в услужении у одного из многочисленных спутников смерти. Несколько раз он пытается предупредить (тема свободной воли), например, Орфея о безосновательности радиопосланий, Эвридику о несчастном случае, который произойдет по дороге.

Но судьба, которой он хочет противостоять актом свободной воли, не что иное, как судьба, приготовленная принцессой. Поэтому на заседании комиссии, которой поручено расследование, эти его поступки не фигурируют (в них не находят состава преступления).

В суде, который заседает в альпийском доме (КП принцессы), ложь уже неприменима. Принцесса и Эртебиз должны признаться даже в малейшем дуновении чувств, а они их испытывают, поскольку мир людей, которому они когда-то принадлежали, все еще властвует над ними.

Фраза: «Нужно было снова их окунуть в их же помои» — не означает возврата к «земной любви», а просто «на землю».

По отношению к Суду Преисподней он выполняет ту же функцию, что следователь по отношению к судебному заседанию. Но не только!..

Эвридика — женщина недалекая, домашняя (и ничто недомашнее до нее не доходит). Она непроницаема для тайны.

Сквозь все перипетии легенды она проходит, сохраняя идеальную чистоту и одно неизменное чувство: любовь к мужу.

Эта монолитная любовь спасет ее и приведет смерть Орфея к странному действию, которое олицетворяет тему бессмертия: смерть поэта самоустраняется, чтобы сделать его бессмертным.

Небольшая сцена перед зеркалом: «ЭРТЕБИЗ. Вы простите мне то, что я сказал перед судом? — ЭВРИДИКА. А что вы сказали? — ЭРТЕБИЗ. Ничего, извините…»

Эта сценка доказывает, что даже Эртебиз не осознает, насколько чиста Эвридика.

Принцесса не символизирует смерть, потому что в этом фильме нет символов, Считать ее смертью не больше оснований, чем стюардессу — ангелом. Это смерть Орфея, так же как она решает стать смертью Сежеста и смертью Эвридики. Принцесса — одна из бесчисленных служащих в ведомстве смерти. У каждого из нас своя смерть, и она наблюдает за нами со дня нашего рождения.

В определенной степени она играет роль шпионки, приставленной к человеку для слежки, и которая спасает его ценой собственной гибели. Какого рода приговор она на себя навлекает? Я не знаю. Это одна из тех тайн, которые, например, не перестают удивлять энтомологов: тайна муравейника, тайна пчелиного роя. Прерогативы принцессы крайне ограниченны. Она не знает, что ее ждет. Ее любовь к Орфею и любовь Орфея к ней суть воплощение той глубинной силы, что влечет поэта ко всему, что выходит за рамки мира, в котором живет его упорное желание преодолеть ущербность, лишающую нас множества инстинктов. Эти инстинкты не дают нам покоя, но мы не можем придать им определенную форму, не можем привести в действие.

Когда принцесса спрашивает Сежеста: «„Вам скучно?“ — а тот отвечает: „А что такое „скучно“?“ — ее реплика: „Простите меня, я говорила сама с собой“» — не что иное, как признание в том, что притворяясь, будто задает вопрос Сежесту, принцесса ищет ответ в себе самой и в своих воспоминаниях.

Зона не отражает ни одной общепринятой догмы. Это обочина жизни, пустырь между жизнью и смертью. Человек там не совсем жив и не совсем мертв.

Стекольщик, проходящий между Эртебизом и Орфеем, — недавно умерший молодой человек. Он упорно продолжает выкрикивать то же, что и при жизни, там, где оконные стекла не имеют уже никакого смысла. Орфей говорит Эртебизу: «Что это за люди тут бродят? Они живые?» А Эртебиз ему отвечает: «Они думают, что они живые. Нет ничего привязчивей, чем профессиональная однобокость».

Я чуть было не забыл о теме зеркал, в которых мы наблюдаем, как старимся, и которые приближают нашу смерть.

Вот в общих чертах этот фильм — различные темы накладываются и переплетаются, начиная с орфической темы как таковой и кончая мотивами, принадлежащими современности. Однако этот фильм — всего лишь парафраз древнегреческой легенды и не претендует ни на что большее, поскольку время — категория чисто человеческая и не существует как объективная реальность.

Кафе, вроде «Кафе Флоры», но в некоем идеализированном провинциальном городе. Оно занимает весь угол, образованный улицей, и небольшой площадью, на которою оно выходит фасадом. Над террасой натянут тент, и на нем можно прочесть: «Кафе поэтов». Следующий кадр переносит нас внутрь, где полно народа и табачного дыма. Обнимающиеся парочки. Молодые люди в свитерах пишут или спорят. Много народу за каждым столом; видно, что посетители мало пьют, но сидят подолгу. Фильм начинается.

На террасе поет гитарист, не открывая рта. Семь часов вечера.

Внутренний вид кафе.

Наезд аппарата на столик, где сидят несколько молодых писателей. Проезд перед столиками, за которыми обнимающиеся парочки курят и тихо беседуют. Взгляд их направлен влево. Аппарат останавливается, панорамирует по заднему плану и сосредоточивается на Орфее. Он один за своим столиком. Орфей встает, подзывает официанта и расплачивается. Выходя из-за столика, он поднимает голову и с любопытством смотрит влево. Аппарат показывает посетителей кафе. Все взгляды обращены к террасе. Через витрину виден громадный черный «Роллс-ройс». Он останавливается. Шофер быстро покидает свое сиденье.

Аппарат, расположенный возле автомобиля, показывает, как он завершает это движение и открывает дверцу. Сидящая в автомобиле женщина (принцесса) готовится выйти.

Принцесса(шоферу, выходя из машины). Эртебиз! Помогите господину Сежесту перейти площадь.

Аппарат показывает, как женщина выходит из автомобиля. Она поддерживает молодого человека в свитере. Он заметно нетрезв.

Сежест(кричит). Я не пьян!

Принцесса. Нет, вы пьяны…

Шофер берет молодого человека под руку и ведет его вслед за женщиной, которая направляется к кафе. Аппарат панорамирует, не выпуская из кадра шофера и молодого человека. Так, следуя за ними, объектив снова выхватывает женщину, которая дружески, знаками, приветствует сидящих на террасе и направляется к углу улицы, туда, где расположен вход в кафе.