- И тебе доброго света. - Усаживаясь на застеленную пестротканым половиком скамью, ответил старшина - Назавтра жреца к суду поведут, а месяц изойдёт - сход соберу, и так долго город без управы...
- Прислужников я отпустила. К ветрогону усадьбу освобожу... - по закону пышный дом старосте не столько для житья дан, сколько для приемов всемастных просителей да визитёров и должен теперь перейти в пользование новому управителю.
- Я Гверену зарок дал насчет тебя услужить, коль ему самому не станется. Словно знал, какова его судьба выйдет... - не привыкший к зряшному пустословию, заговорил Мархал, острый взгляд серо-голубых глаз из-под его широких бровей ни чего доброго, казалось Маруле, не сулил.
- Не беспокойся, старшина, я на постоялый двор сойду, а после открытия ворот и из города уйду. - Заверила она.
- Что ж тебе пойти больше не куда? - недоверчиво прищурился тот. - На послугу Вышнему не шла, знать и милому к дому не пришлась? Так ведь со двора постоялого разве что в кабачные разносчицы дорога, кто ж тебя без родителей оттуда в дом примет?
- От чего ж не пришлась? - оскорбилась девушка - Я и не набивалась!
- Ты хоть Гверену и не дочь, да все ж принял он тебя к дому, да и я тебе беды не хочу. По тому и помощь предлагаю, да не за тем, чтоб ты отмахнулась да по закату крадом к воротам подалась, а так чтоб подумала. Девка ты красивая и хозяйство держишь, а коль ведовать да пороги помоями обливать бросишь так и женой доброй станешь. Дом я тебе не скверный приглядел, да и жениха не поганого. Не богат, не знатен, зато сирота - воля твоя в хозяйстве будет.
- Спасибо тебе за заботу, только нет мне в ней доброго... - Марула пожалела, что извела чернополынное зелье, самое время сейчас заплестнуть им в гостя, а вдруг да исчезнет он, да на порог не воротится.
- Не добро, а все одно без моего слова из города тебе дороги нет, а отказом твоим перед душой покойного ответствовать я воли не имею. Свадьбу по ветрогону сыграем, а там дело твоё - муж дозволит, так лёгкой дороги...
Калёный глиняный горшок всё же разлетелся острыми черепками, оставив на неокрашенных досках двери полукруглую вмятину.
Стоило ли миновать чужие земли, чтобы заново воротиться к тому, от чего родной порог не милым сделался?!
Содрав с головы нарядную накидку, сыпнувшую оторванным бисером, Марула швырнула её на пол, не заботясь о том, что светлое полотно мгновенно пропиталось разляпанным по половицам отваром.
- Чтоб тебе до веку со Мглой не расстаться! - хоть и негоже было девушке её рода проклятия рассыпать, да только иного на ум не шло. Хоть и предрекали ей женщины таковой исход, но, по совести сказать, Марула не верила их речам.
И коль уж вспомнилось о родстве, разве ровня ей дозорный неведомо какого племени? Ведь и светлинский правитель-то по крови в равные не годился.
Да полыхать дозорному ярким пламенем, не станет она ждать ветрогона, стена вокруг не стоит, город и лесом обойти не труд!
Вот только в Сарзас без Танагара дороги нет... и послание неведомого доброжелателя, тронувшее её в дорогу, кануло в лапах животорговцев. И самой бы ей кануть, кабы не проводников талисман. Языка головорезов Марула не понимала, но увидав на её шее шнурок с костяной бусиной, те разом потеряли к ней интерес, правда не на столько, чтобы отпустить восвояси. Но и то в той поре радостью было.
И только сейчас, девушка спохватилась, рванув, тугой от плотной вышивки, ворот рубашки - шнурка на шее не было! Бусина, спасшая ей жизнь, по сию пору, позабытая в суматохе, болталась в какой-то полотняной торбочке с сушеными травами, что увезла поутру знахарка на своей хромой лошади...
***
Предрассветная прохлада разогнала по закоулкам пировавший всю ночь гнус. Трава, подморенная было неожиданными холодами, едва повеяло теплом, живо тронулась в рост, зазеленела густыми оттенками. И если в светлинских лугах каждому цветку и былинке свой срок цвет выказывать, то в этой дивной земле, словно милостью того же Вышнего божества, все они цвели почти одновременно. Многоцветным покрывалом, застилая поляны, берега и даже улицы, коие, как в той же Светлой, мостить камнем себя ни кто не трудил.
Погорелая проплешина у ворот почти затянулась, проклюнувшимися из разбросанных знахаркой семян, круглолистными, похожими на ряску цветочками.
Хоть и поговаривали некоторые гораздые после драки кулаками махать, а опосля сказа языки чесать: что дескать не должной милостью Вышнего почтили, с того и староста канул. И покудова радость праздновать не след, а поостеречься бы новой немилости. Да только, как видно, за зря языки изнашивали. В город своим чередом вернулся покой. Отплакали по павшим, откляли извечного врага, и пуще былого его возненавидели, да крепче старого уговорились ладить охрану да оборону.
Ветрогон справил свой зачин в пару с молодым месяцем, на радостях позабывшим уйти за островерхую гриву Бык-горы и теперь узкогнутым коромыслом, плавающим чутким до ветра отражением в успокоено застекленевшей с рассветом воде. Привычно, дожидаясь восхода, Велдар смотрел теперь, как бледнеющие рога новой луны затягивает прохладной голубоватой белизной утренних слоисто-невесомых облаков.
Дозоры, ходившие время от времени на разведку по сарзасским лесам, наёмников, хоть и бесспорно признавали их мастерство в тайном догляде, в свои ряды не звали, как видно по сию пору остерегались измены, однако, без полслова вперекор взяли с собой Лана. Который, воротившись перед рассветом, словно бы согнал с себя граничащую с дурным мороком задумчивость, всерьёз настораживающую не только ученика, но и наблюдательную Тайер. Следопыт, вопреки себе не схватился за покрытую рябью коричневых царапин и чешуёй сколов трубку и не заговорил с уходившим в смену утреннего караула Таласом. И Вел, хорошо зная своего наставника, понял, что скоро, если не назавтра им предстоит покинуть город, продолжить наверняка бесполезное уже, но оплаченное, а значит заслуживающее завершения, дело.
След наследницы Нардала канул, безвестно затерявшись среди каменных троп и лесов Сарзаса, но парень уже понял - наставник никогда не посмеет вернуться обратно, не отыскав хоть какой-то ответ для нанимателя; даже если ему самому предстоит кануть по дороге, Лан не повернет назад.
Ветрогон в светлинских землях бушевал метелями, и Велдару до сих пор трудно верилось в иной порядок годовых времен. Наверное, именно от этого он не сразу вспомнил, что сегодняшним днем, временем зачина последнего зимнего месяца, ему сравнялось восемнадцать. А вспомнив, не обрадовался, хоть, помнится, ждал этого часа, словно с него жизнь станет понятнее и яснее. С той поры изменилось не так уж много, он сам, во всяком случае, остался прежним, разве что безжалостное местное солнце подчистую выжгло ненавистную рыжину из волос, да кривые повороты дороги прибавили шрамов, но ступив за ворота Светлой, Вел словно перестал ждать чудес, и начал понимать, что не всем годами приходят умения и сила, а лишь тем, кто их не дожидаясь дорогу выбирает и с нее на первой кочке не сворачивает. Да только понимать-то куда как легче чем в нужный край повернуть.
***
С той недавней поры, как наёмники возвратились в Горячие озёра, братанства здесь они ни с кем не завели, да и врагов, что многим лучше, как казалось Велу, к прошлым не прибавили. От того махнуть им на прощание да пожелать доброй дороги мало кто спешил. Да и не хорошее это было знамение - след свой чужим глазам казать.
Сыроватый туман мелкой взвесью болтался по закоулкам городских улиц, занавешивая их от чахлых отсветов обморочного рассвета, загнанно дрожащих на границе ночи. Велдар зябко поёжился, вспоминая бессчётные, сырые от росы и дождей восходы, ожидавшие впереди. Однако, вопреки всему, он всё же рад был, наконец, покинуть Горячие Озёра.
Весть о том, что пора пришла за дело браться, да в дорогу трогаться, наёмники давно дожидали. И вчерашним днём, едва выслушав проводника, выверившего угожие дороги, Афгар привычно уже, цепным псом скалясь, заспорил об их надёжности, да расчётливости проводника. Слушая его, страж подбросил пальцами завертевшуюся на лету полушку, предлагая светлинке спор. А Вел с усмешкой глядел на попутчиков, стряхнувших с себя непривычные, чужие до души личины добрых горожан. Словно бы едва вошли они в ворота, да тут же и в обрат поворотили, не часовали в дозоре, не строили, наравне с горожанами, погоревшую верхницу, не объезжали молодых, для торгов рощеных, лошадей на замену сгинувшим в бою с фарнатовской сворой.
