Взорвавшаяся в караулке бадья с горючим маслом, разметала куски пылающих брёвен едва ли не до ремесленного квартала, они прошибли внешнюю стену дозорного дома погребшую под собой и своих и чужих. Страж, успевший спуститься с вышки до того как её снесло остатками караульного сруба, угодил под обломки и уже на бегу его шибануло в спину горящими ощепьями, сбивая с ног, оглушая. Полотняная куртка немедленно вспыхнула, наёмник перекатился на спину, сбивая огонь и случаем не угодил под копыта напуганных взрывом, потерявших всадников коней...
***
Дымная горечь забивала ноздри и невероятно ела глаза. Из-за жирного масляного чада, густо вьющегося над улицами Горячих озёр, видно было не дальше вытянутой руки. Наёмник не предполагал, что придется, пусть и вскользь, пожалеть о своем опрометчивом отказе надеть броню. Среди бандитской шушеры на удивление скоро сыскался достойный соперник. Бывший боец бараголовского войска, непонятно каким ветром занесённый в шайку разномастного отребья, дрался легко и жестко, не спуская просчетов и промахов пусть и более молодого, но попривыкшего к честным боям противника. Легкий меч вечного путника и дорогой, верняком отобранный из поклажи какого-нибудь невезучего торговца, сарзасский клинок неминуемо встретились в безумной круговерти городского боя. Оказавшись лицом к лицу, одновременно отмахнув всколыхнувшуюся ярость узнавания, бывшие боевые братья (как не тошно, но, правда, одна) наградили друг друга отборными проклятьями, запалившими в глазах диковатый огонь.
- Распадский ублюдок, - оскалился сарзасец. Светлые спутанные волосы его были в крови. Чужой, наверняка от меча этого животорговца пал не один дозорный. - Ты пожалеешь, что не подох раньше!
Охотник ответил, без слов, ударив неожиданно и резко, лезвие вскользь чиркнуло по плечу фарнатовца, не защищённому узорным плетением кольчужной брони, наверняка так же добытой покражей. Не успев удивиться быстроте соперника, казалось не обратившего внимания на ранение, Афгар вынужден был отступать, защищаясь.
Уходящая ночь полыхнула заревом очередного пожара, подбавившего дыма в, и без того мутную, завесу над городом. Повержено хрустнули под ногами осколки глиняных плит, разнесённых взрывом, и охотник на мгновение потерял равновесие; острие сарзасского клинка легко вспороло плотную кожу куртки, лишь везением не причинив вреда. Зачерпнув из-под ног горсть битых черепков, Афгар швырнул их в лицо животорговца.
Затянутые смогом руины дозорного дома, укрыв наемника, превратились в смертельную западню для бывшего бараголовца, ринувшегося следом...
***
Животорговцы, как всякая пакостная погань, по-крысиному ретировались следом за ушедшей ночью...
Не бежали, ибо не проиграли, а своей волей ушли с молчаливым, повисшим в воздухе напару с чадом, обещанием реванша; оставив разнесённые ворота и подчистую выгоревшую привратную площадь.
Мархал, тяжело опираясь на выщербленный меч, устало оглядывал руины. Дозор выстоял, в который раз. И сейчас нужно было спешно укреплять стену, ставить створы, но сперва надобно доставить раненых в лекарский дом, а после позаботиться о тех, кто пал.
Наспех перетянутая подвернувшимся куском ткани рана на бедре, сейчас лишь дала о себе знать, горячая боль расползлась до самой ступни и старшина невольно пошатнулся. Только у него не было покуда времени думать о своих увечьях.
- Дозор!! - рявкнул Мархал. И, без того напуганные, оставшиеся без седоков, лошади шарахнулись, хрупая попавшими под копыта глиняными обломками. Горячеозёрцы, кто мог, бранясь и проклиная на все стороны фарнатовскую свору, потянулись к остаткам погоревшей караулки. Ни кто из горожан не ощутил ни радости, ни облегчения, они отстояли город, но добрая половина дозорных полегла в бою...
Сколь бы ни было за плечами воин, не позабыть, с почетом возложив могильный камень, того, кто вставал к спине, не единожды уберегая от вражеского удара...
***
От смешавшихся в удушающий туман запахов сборов и отваров у Рэй немилосердно заболела голова. Ночь, что она провела в душной кухне при доме старосты, показалась бывшей смотрительнице гостиного дома бесконечной. Окончившийся с рассветом бой принес ещё больше забот. Разнося по указке Нарги глиняные плошки с мазями и настоями, она старалась не смотреть по сторонам, не сомневаясь, что всё увиденное в покоях лекарского дома нынче, будет преследовать её в страшных видениях до конца жизни.
С Велдаром Рэийя столкнулась в дверях, окатив его бурым отваром кровавого колоса из вылетевшей из рук миски. Парень поймал опустевшую посудину, скользнув по попутчице безразличным, мутным взглядом и, оттеснив плечом, словно постороннюю, прошел в дом.
В полутёмной кухне он умудрился выкопать среди наваленных на столе в одну кучу знахаркиных запасов залатанную торбу и тщетно попытался развязать её одной рукой, другой, перемазанной кровью до края оборванного рукава, Вел прижимал к боку неумело, наспех затянутую повязку. Расхлестанная в лоскуты куртка, заляпанная грязью кровью и щедро вывоженная в саже, вместе с не защитившей хозяина кольчугой оказались среди хлама во внутреннем дворе. После женщины и мастера разберут то, что можно взять в почин или, отстирав, заштопать. Остальное будет сожжено за воротами вместе с трупами врагов, отгоняя, по поверьям, погибель от города...
Глава XII "Снег".
Так дурно Велдару не было уже давно, запах чужой крови и дыма намертво пристал к волосам и одежде, и его мутило при одном только воспоминании о том, что довелось видеть у ворот. В голове шумело от горьких, до мушек в глазах, настоев Нарги, сделанных на винном перегоне. Радовало лишь одно - боли не чувствовалось совсем.
Судьба на этот раз обошлась с ним жестоко, не смилостившись лишить сознания ни у кузницы, когда парень с маху приложился головой о бревна, ни здесь, в лекарском доме, когда знахарка, в полголоса распекая животорговцев, зашивала распоротый вражеским мечом и, не выдержавшими удара, кольчужными звеньями бок.
Какой-то монотонный звук проникал в сознание, выдергивая Вела из морочного полу-бреда, лениво растекающегося в мыслях, словно плевок по полированной столешнице. Стоило открыть глаза, как в висок ударило молнией тупой боли, мальчишка сел, сжав голову руками. Левый бок сразу же обожгло словно огнём, так, что в глазах заплясали синие круги. Велдар, яростно выругавшись, переждав покуда, сквозь их кружение, можно стало разглядеть плавающие в полумраке стены чересчур прохладной комнаты и мучимого недугом бедолагу по соседству, чьи стоны вернули парня к реальности, поплёлся к приоткрытой двери, за которой слышались голоса.
Дверь, не скрипнув, выпустила его в небольшую горницу с плотно закрытыми ставнями окнами и широким столом, поставленным перед очагом. За ним, скупо переговариваясь, сидели незнакомые женщины, сменившие повседневные пёстрые платья на темные одеяния. Расшитые цветными нитками и бисером головные накидки, вопреки здешним приличиям, не покрывали их, сплетённые в искусные косы, волосы, что, видимо, было знаком скорби.
- Тебе помочь? - заметив Велдара, самая молодая из них споро вскочила с места.
- Нет. - Парень мотнул головой; муть, поработившая разум после знаркиных эликсиров, неохотно схлынула и проморгавшись от ослепившего глаза, после полутьмы лекарского покоя, света он перестал цепляться за дверной косяк.
- Идем. - Улыбнувшись, горячеозёрка потянула Вела за локоть. И, неохотно шагнув за ней в совершенно неосвещённый коридор, миновав его, он очутился в той самой кухне, где давеча хозяйничала Рэй.
Очаг давно погас, но здесь было многим теплее, чем в остальных покоях. На столе, вместо свертков и мешочков, сейчас стояли прикрытые плошками горшки и глиняные бутыли, заткнутые деревянными пробками. Над остатками углей висел почерневший от сажи котел с коричневыми потёками пригоревшей пены на боках. Велдар осторожно присел на лавку, и расторопная спутница тут же подала ему деревянную кружку, перед тем ловко плеснув в неё розоватый вязкий сироп из крайней бутыли.
