Последним, что он увидел, прежде чем захлопнуть крышку, была забившаяся в угол фигурка маленького светловолосого мальчика. И, то нарастающий, то стихающий голос откуда-то издалека вопил: «Вельзевул! Вельзевул! Вельзевул!»

Патрик плохо помнил голос раввина Цукермана, но был уверен, что слышит именно его.

Воспоминания продолжали роиться в голове, смешиваясь с видениями и наполняя решимостью.

Дэвид мог бы сейчас гнить в склепе, но что-то извне вмешалось, и теперь там лежит Джерри.

Джерри был принесён в жертву.

А значит, тоже заслушивал отмщения.

Патрик захлопнул чемодан.

Живой чемодан, вобравший в себя всю боль своего владельца.

*

В то самое время, когда Патрик общался с ожившим чемоданом в придорожном мотеле, Сид Джонсон общался с бутылкой виски, пребывая в раздумьях.

Почему-то ему казалось, что Роуэлл обо всём догадался.

Сид не мог быть уверенным на все сто. У него не было никаких доказательств.

И, тем не менее — он был уверен, он был чертовски уверен. Он был готов дать на отсечение свою правую руку, настолько он был уверен.

А если его подозрения обоснованы, это могло значить только одно.

Роуэлл Аткинсон был опасен.

Сделав очередной глоток из бутылки, Сид начал нервно прохаживаться по комнате взад-вперёд.

Роуэлл Аткинсон что-то подозревает. Роуэлл Аткинсон трус. Трусы опасны. Роуэлл Аткинсон опасен.

Что-то подозревающий трус опасен вдвойне. Роуэлл Аткинсон опасен вдвойне.

Роуэлл Аткинсон сейчас один в своём задрипанном мотеле. Наверняка.

Сид сел на диван, поставив бутылку на деревянный подлокотник.

Его рука самопроизвольно нащупала в кармане ключи от мотоцикла.

Он был не в лучшем виде. Он был пьян.

Нельзя ездить на мотоцикле пьяным.

Но когда это останавливало Сида, разъезжавшего на «Харлее» и полагавшего, что истинный байкер должен быть всего хоть чуточку, но пьян?

Пальцы Сида уверенно сжали ключи.

Нужно проверить, сказал он себе, нужно проверить.

Всего лишь проверить.

Наверное.

*

В это же самое время Дэвид Райхман переворачивал всё вверх дном в мастерской Патрика в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить отмычкой, пока, наконец, не решил, что оптимальным выходом из ситуации будет разбить окно; а сидящий в полицейском участке напротив детектива Джонатана Уильямса Сэмюэл Райхман с расширенным от ужаса зрачками периодически поглядывал под стол, под которым притаился маленький свирепый монстр с почерневшим от удушья личиком.

Я всё-таки достала тебя, папочка.

Он слышал это отчётливо. Настолько отчётливо, что не мог отвечать на вопросы детектива.

Последняя фраза ударила в его отчаянно цеплявшийся за остатки реальности рассудок, заставив побледнеть и задрожать.

Я спасла его, папочка.

Я спасла его от тебя.

Детектив Уильямс, судя по всему, полагал, что Райхман разыгрывает спектакль, поскольку полусумасшедший вид последнего, казалось, не произвёл на него никакого впечатления.

— Мистер Райхман, вы знали о том, что ваш друг Джозеф Цукерман вёл дневник? В своём дневнике он подробно описал, что вы якобы спланировали убийство своего сына.

Райхман дёрнулся, словно проснувшись.

Не верь ему, папочка.

Детектив не знает.

Я спасла его.

— Отвечайте на вопрос, мистер Райхман.

И вдруг, неожиданно для Уильямса, Райхман заткнул уши руками и пронзительно заорал.

========== Финал ==========

Проснувшись, Роуэлл Аткинсон обнаружил себя привязанным к кровати.

Шея болела, ноги затекли.

Роуэлл осознал, что привязан, только когда попробовал пошевелить руками. Не получилось. Попытка подвигать ногой также провалилась.

— Твою мать, — ещё не до конца проснувшись, пробормотал он. — Твою мать, твою мать, твою мать!

Всепоглощающая тишина, казалось, ударила в барабанные перепонки, и Аткинсон задрожал всем телом.

— Кто здесь? — отчаянно суча руками и ногами, просипел он. — Кто, мать твою, здесь?!

— Тише, Роуэлл.

Аткинсон прищурился, стараясь разглядеть появившийся из темноты силуэт.

— Чёрт! — заверещал он, как только его близорукие глаза смогли, наконец, вглядеться в очертания. — Чёрт! Чёрт тебя подери! Кто ты такой?! Зачем ты привязал меня?! Ты… ты хочешь меня убить?

Стоящий напротив него Патрик О’Хара (теперь Роуэлл был не уверен в том, что это его настоящее имя, но это было уже неважно) покачал головой.

— Нет, Роуэлл. Для начала я хочу поговорить.

Поговорить… Чёрт.

Он чокнутый.

Грёбаный чокнутый индеец.

Роуэлл вдруг вспомнил, что когда-то, давным-давно, ещё во времена его бурной байкерской юности, один знакомый парень рассказывал ему про индейцев мохаве.

Воинственные, агрессивные.

Жестокие.

«У них есть одна забавная традиция, Роуэлл. В знак победы над противником они вырывают его челюсть и вешают её себе на грудь. Да-да, не смейся, старина, они так делают».

Они так делают.

Это сказал тот парень.

Джек Клэренс. Кажется, так его звали.

И у него тоже был «Харлей».

Джек Клэренс разбился на трассе. Ему было двадцать шесть. Роуэлл был на его похоронах.

А кто придёт на твои похороны, Роуэлл?

Кто придёт, чтобы проводить в последний путь твоё бренное тело, у которого, возможно, не будет челюсти?

И поэтому гроб закроют. Их всегда закрывают в таких случаях.

Ведь неприятно смотреть на покойника, у которого нет челюсти.

Роуэлл вновь отчаянно засучил конечностями в жалкой попытке освободиться.

— Не выйдет, старина.

Эти слова сопровождались тихим смехом. Настолько тихим, что это заставило сжаться самое нутро Роуэлла.

— Кто ты? — проговорил он. — Кто ты и чего тебе надо? О чём ты хочешь поговорить со мной, чокнутый индеец?

Патрик О’Хара выступил из темноты. Или это близорукие глаза Роуэлла немного к ней привыкли?

— Я хочу заставить тебя признаться в содеянном тобой, Роуэлл. Только и всего.

— О чём ты?

— Об убийстве Дэвида Райхмана.

Роуэлл почувствовал, как всё его существо наполняет леденящий ужас.

— Ты… — произнёс он. Точнее — попытался произнести. Речевой аппарат как будто парализовало, и Роуэлл даже не был уверен до конца в том, что в действительности это произнёс. — Ты… ты знал его?

— Да. Он мой близкий друг… был им.

Роуэлл немного осмелел. Настолько, что взял на себя наглость тихо рассмеяться.

— Друг, говоришь? Кажется, я понимаю, о чём речь. Папаша этого говнюка говорил, что он был хреновым педиком. Видимо, в этом заключалась ваша дружба, да, детка?

Ни одна жилка не дрогнула на лице Патрика О’Хара. Оно выглядело таким же холодным и беспристрастным.

— Это неважно. Важно другое. Ты перерезал тормоза на его мотоцикле. И заплатишь за это.

Внезапно Роуэлл почувствовал себя увереннее. Теперь ему всё было ясно: чокнутый индеец решил его казнить. Казнить за убийство. Но ведь Роуэлл его не совершал, и, если получится убедить в этом индейца, то…

Повернув затёкшую шею, Роуэлл взглянул на парня:

— Обломись, детка. Я не убивал твоего друга… или кем там он тебе был.

— Отпирательство не спасёт тебя, Роуэлл. Но, если ты расскажешь всё, как есть, у тебя есть шанс облегчить свою участь.

Рассказать, как есть. Хорошая мысль, О’Хара, или как тебя там.

— Совместно с Сэмом Райхманом, отцом Дэвида, вы спланировали это убийство. Райхман заплатил тебе. Сколько?

— Если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе всё, как есть, то слушай, — сказал Роуэлл. — Я не убивал твоего драгоценного Райхмана. Я не перерезал тормоза. Насколько мне известно, это сделал Джерри Харольдс, и именно его подозревает полиция.

Суровая и неприступная копия Джима Моррисона легко покачала головой:

— Нет, Роуэлл. Джерри этого не делал. Это я знаю наверняка.

— Знаешь? Откуда?

— Джерри Харольдс мёртв.

— Джерри? Мёртв? — на лице Роуэлла отразилось неподдельное изумление, которое (он был в этом уверен) не могла скрыть даже темнота.