— Сейчас буду, — сказал Сэм и нажал на «завершение вызова».

Он отшвырнул телефон. Кровь билась в висках.

Подушка.

С кружевной наволочкой.

Подушка.

Это всего лишь совпадение, сказал он сам себе. Всего лишь совпадение.

Мертвецы не восстают из могил. Мертвецы не убивают живых.

Даже такие симпатичные мертвецы, как ещё совсем не тронутая тленом, завёрнутая в саван, прекрасная в своём безмолвии Рейчел.

Взгляд Сэма упёрся в стоящую на небольшом столике фотографию.

Ту самую, которой в свой первый визит в его дом так заинтересовался чёртов индейский ублюдок Патрик О’Хара.

Рейчел и Эстер смотрели на Сэма с фотографии. И, если взгляд Рейчел был спокойным и дружелюбным, то во взгляде девочки ему вдруг ясно увиделась…

Ненависть?

«Что ты так смотришь на меня, папочка? Это же всего лишь я, твоя Эсти. Твоя малышка Эсти, которую ты придушил подушкой с кружевной наволочкой. И теперь я вернулась с того света и точно так же придушила старину Джозефа, да, да, да! Он ведь знал обо всём, да, папочка? Знал. И не вмешался. Но я отомстила ему, да-да, я отомстила! Он орал, как умалишённый. Он даже обоссался. Как тебе такой поворот, папочка? Папочка. Папочка».

Сэм в ужасе отшатнулся.

Он, казалось, отчётливо видел, как губы запечатлённой на фотографии девочки вдруг приоткрылись и вновь произнесли то же самое слово.

Папочка.

Папочка.

Зачем ты убил меня, папочка?

Трясущимися руками Сэм схватил со столика фотографию и с размаху швырнул в камин.

— Гори, мерзкая маленькая сука! — выпучив глаза, заорал он. — Гори, как горела и тогда!

Языки пламени обугливали рамку, ещё не добравшись до фотографии. Теперь Эстер вызывающе смотрела на него из камина.

Папочка.

Кочерги или щипцов для камина поблизости не оказалось, и Сэм, схватив первую попавшуюся под руку книгу, перевернул ей фотографию. Теперь лица Эстер не было видно.

Но он всё равно чувствовал.

Она улыбалась.

Там.

В камине.

Взглянул на книгу в своих руках, Сэм обнаружил, что это был юридический справочник по семейным делам. В ярости он швырнул книгу в камин. Она приземлилась поверх фото, прикрыв его собой.

— Вот так тебе, сучка, — сказал Сэм.

Здравый смысл постепенно начал возвращаться к нему, и он вдруг осознал, что стоит посреди огромного холла в собственном доме и разговаривает с горящей в камине старой фотографией.

Приди в себя, Сэм, старина.

Это нервы. Всего лишь нервы.

Ему уже почти удалось убедить себя в этом, когда в сознание вдруг резко ворвался образ распростёртого на кровати мёртвого Джозефа Цукермана, задушенного подушкой, и мысль эта словно пригвоздила его к полу, заставив уставиться в камин, откуда всё снова и снова раздавалось произносимое всё тем же голосом всё то же слово.

Папочка.

Папочка.

Папочка.

Схватив со стула пиджак, Сэм Райхман опрометью бросился из дома.

В любом случае, ему нужно было ехать в дом Цукермана.

В дом привязанного к кровати, задушенного Цукермана.

Задушенного подушкой.

Папочка.

И в этот момент Сэм вдруг ощутил желание завыть в голос.

Жгучее.

Как никогда.

========== Нервы ==========

— Располагайся, — Патрик бросил куртку на небольшой диван. — Чувствуй себя как дома.

Дэвид хмуро кивнул в ответ. По пути от мотеля до мастерской он не произнёс ни слова.

— Об убийстве Цукермана уже, должно быть, всем известно, — продолжил Патрик, взглянув на часы. — Если так — вся полиция Денвера уже стоит на ушах, — он посмотрел Дэвиду в глаза. — Убийство раввина — это тебе не убийство какого-нибудь обычного офисного клерка, Дэйв.

«Ледяные» глаза Дэвида в упор уставились на Патрика:

— Я в курсе.

Патрик покачал головой:

— Господи, Дэйв. Что ты натворил. Твои эмоции погубят тебя, если ты не научишься держать себя в руках.

Дэвид усмехнулся:

— Для человека, которого не так давно пытался убить собственный отец, я довольно адекватен, тебе не кажется?

— Не кажется. Ты совершил самую большую глупость из всех, на какие только был способен, Дэйв. Но, как видишь, я это принимаю.

Дэвид посмотрел ему в глаза.

— Почему? — спросил он.

— Ты сам всё знаешь. Значит, так. Сиди здесь и не высовывайся. Я съезжу в город и разузнаю, что там творится. Заодно отвезу рисунки в редакцию. К вечеру вернусь. Дверь запру на ключ, — Патрик взял с дивана куртку.

Дэвид сложил руки на груди:

— Ну уж нет. Не выйдет. У меня клаустрофобия. Жуткая клаустрофобия. Если ты запрёшь меня на ключ, я немедленно начну задыхаться.

— Не говори глупостей. В доме довольно просторно.

Дэвид зло сощурился:

— Пат, между прочим, я не шучу. Ты когда-нибудь обращал внимание на то, что я почти никогда не пользуюсь лифтом?

Патрик покачал головой:

— Извини, Дэйв, ты не оставляешь мне выбора. Я не хочу, вернувшись, обнаружить где-нибудь поблизости тело поджаренного на костре Аткинсона и отрезанную голову твоего отца.

— Пат!

— Я же сказал — будешь под домашним арестом, — не терпящим возражений тоном резюмировал Патрик.

Дэвид кивнул:

— Ладно. Твоя взяла, — он отвернулся, казалось, задумавшись о чём-то. Затем тихо добавил: — Скажи мне, чем я заслужил такого друга?

Патрик усмехнулся.

— Тебе виднее, — сказал он. — Там на подоконнике стоит небольшой радиоприёмник. Это на случай, если тебе вдруг станет скучно. Телевизора, сам понимаешь, нет. Настоящий индейский вигвам.

Дэвид тихо рассмеялся:

— И то правда. Слушай, Пат, я хотел тебе сказать, что…

Патрик положил палец ему на губы:

— Не нужно. Я знаю.

Дэвид опустил глаза. Затем вновь взглянул на Патрика и порывисто обнял его.

— Спасибо, — прошептал он на ухо Патрику. — Спасибо, спасибо, спасибо!

Патрик кивнул в ответ и похлопал его по плечу.

После чего вышел и закрыл за собой дверь.

На ключ.

На оба оборота.

*

Садясь за руль своего чёрного «порше», Сэм Райхман чувствовал, как у него трясутся руки, чего с ним не было уже давно.

Кажется, в последний раз такое было тогда, двенадцать лет назад. Когда, склонившись над телом мёртвой дочери, он только-только осознал, что совершил убийство.

Тогда, именно тогда у него в последний раз дрожали руки.

И это продлилось недолго.

Совсем недолго.

Буквально пару минут.

И в тот самый момент Сэм вдруг чётко, как никогда, понял, насколько это просто — отнять человеческую жизнь. Просто и легко. Самое главное — вовремя перестать дрожать.

И он смог это сделать.

Тогда.

Но не сейчас.

Судя по всему, смерть наступила в промежутке между двумя и тремя часами ночи. Причиной смерти было удушение. Орудие преступления — подушка — было найдено рядом с телом.

Подушка.

Убийца не швырнул её на пол, как часто бывает в подобных случаях. Нет. Он аккуратно положил её рядом с трупом, и это почему-то напугало Сэма больше, чем сам вид «распятого» на кровати Цукермана.

У старины Джозефа оказался на редкость аккуратный убийца.

Папочка.

Сэм вновь вздрогнул от этого навязчивого ощущения: всё то время, что он провёл в доме Цукермана, нежный детский голосок продолжал звучать в его ушах, и это стало настолько невыносимо, что Сэму стало казаться, что он сходит с ума.

Это всё нервы, старина.

Сэм вставил ключ в зажигание. На какой-то момент ему подумалось, что, вероятно, не стоит садиться за руль в таком состоянии, но он твёрдо решил перебороть себя.

Никогда в жизни Сэм Райхман не позволял эмоциям брать верх над рассудком — не позволит и сейчас.

Он решительно повернул ключ в зажигании и уже начал трогаться с места, когда вдруг в зеркале заднего вида он отчётливо увидел то, что заставило его в ужасе бросить руль и закрыть руками глаза.

Она смотрела на него.

Из зеркала.

«Ты же покатаешь меня, папочка?

Ты думал, что сжёг меня? А вот и нет. Я просто спряталась. Я всегда любила прятки, хоть и не могла в них играть. Особенно в последнее время. Я ведь почти не ходила, ты помнишь это, папочка?»