— В Боулдере, — задумчиво протянул Дэвид. — Что ж, спасибо, Пит.

— Можешь взять мою машину, — предложил Пит. — Она всё равно старая. Даже если угробишь — не жалко.

— Спасибо, — ответил Дэвид. — Обойдусь.

— Что ж так? — удивился Пит. — Я ведь от всей души предлагаю. Вижу, парень ты хороший. Не знаю, что тебя заставило осесть на несколько дней в этой глуши, да и знать не хочу. Старина Пит не задаёт лишних вопросов и не спрашивает никаких документов у постояльцев. Таковы мои правила.

Дэвид улыбнулся одними губами:

— Наверное, только в такой глуши можно жить по своим собственным правилам, Пит.

Пит пожал плечами:

— Наверное. Ну так что, берёшь или нет?

Дэвид покачал головой:

— Мне нет никакого проку от твоей тачки, Пит. Я не умею водить машину.

— Значит, верно я предполагал, что ты из этих, — кивнул Пит. — Суровые парни на байках, одетые в кожу. Ты ведь из них, да, мальчик?

— Кажется, я не говорил об этом.

— Не говорил. И не надо. Я много чего вижу. Я тебе так скажу: жизнь в подобной глуши невероятно обостряет нюх.

— Нюх?

— Да-да, именно нюх. Нюх на людей — я так это зову. Когда смотришь на человека и сразу видишь, каков он.

Дэвид усмехнулся.

— Тебе бы детективом быть, Пит, — сказал он.

Пит тихо засмеялся:

— Да упаси меня боже. От законников в наши времена никакого проку. Только и умеют, что наживаться на чужой беде. Копам лень копать поглубже — им бы побыстрее свалить всю вину на того, кто первым под руку попался, и закрыть дело. Вот жил бы я во времена Дикого Запада — тогда бы точно стал каким-нибудь шерифом. Но не сейчас — нет, Эйб, старина. Не то нынче время.

Дэвид взглянул на Пита, и хозяин мотеля вдруг подумал о том, какие же странные у этого парня глаза. Из-за слишком светлой радужной оболочки они казались почти прозрачными.

— Даже не представляешь, насколько ты прав, Пит, — сказал Дэвид и уже повернулся, чтобы выйти, когда Пит вдруг окликнул его.

— В моём маленьком гараже, что за мотелем, есть мотоцикл, — сказал он. — Не такой старый и раздолбанный, как машина, но и не новьё. Если нужно — можешь взять его, чтобы съездить в Боулдер.

Дэвид покачал головой.

— Мне нечего оставить тебе в залог, — сказал он. — Могу лишь заплатить ещё за пару суток вперёд.

Пит отмахнулся:

— Оставь. Зачем тебе смываться? По доброй воле такие ребята, как ты, не оседают в подобных мотелях. Значит, что-то вынудило тебя, мальчик. Но повторюсь: копаться в этом я не намерен. Так ты берёшь байк?

Дэвид пожал ему руку:

— Да. Спасибо, Пит!

— Да не за что. Тут до Боулдера недалеко. Указатели есть по всей трассе. Думаю, не заблудишься. К тому же, если ты из любителей погонять на байке. Такие обычно не заблуждаются.

Дэвид вновь поблагодарил его. Пит кивнул в ответ.

— Если вновь появится этот индеец, который в прошлый раз тебя навещал, — сказал он, — что мне ему передать?

— Передай, что я вернусь к вечеру, — ответил Дэвид.

— Замётано, — кивнул Пит.

*

Садясь на мотоцикл Пита (не такой превосходный, как его несчастный «Кавасаки», при воспоминании о котором у Дэвида всякий раз сжималось сердце, но и не такой уж плохой), Дэвид вновь вспомнил одну сцену, которая теперь появлялась практически в каждом его кошмарном сне.

С тех самых пор, как он узнал.

И ему хотелось запечатлеть это.

Зачем — Дэвид и сам пока не понимал.

Или — понимал?

Уже знакомая ему, скребущаяся назойливой мышью мысль вновь постучалась в его сознание.

И в первый раз он не отогнал её волевым усилием, как делал раньше.

Она ему нравилась.

Очень нравилась.

Настолько, что ему хотелось это запечатлеть.

Запечатлеть, чтобы потом…

Дэвид завёл мотоцикл.

========== Стены ==========

Открывая ключом дверь квартиры Дэвида, Патрик задумался.

Интересно, полиция уже здесь побывала?

Надевать перчатки, чтобы не оставить отпечатков, ему показалось глупым — в любом случае, полиция знала о том, что в течение какого-то времени Патрик проживал в этой квартире.

Он вошёл и запер дверь на ключ.

Без Дэвида и Мозеса квартира казалась заброшенной, а повисшая между стенами тишина — зловещей.

Они давили.

Стены.

Патрик отогнал ненужные мысли.

Ему не хотелось задерживаться здесь надолго. Он собирался просто взять чемодан и уйти.

Патрик толкнул дверь в комнату. Дверь тихонько заскрипела. Патрик не припоминал, чтобы она скрипела раньше.

Чемодан действительно лежал под кроватью; он сразу же нащупал его рукой и потянул на себя.

Бархатистая ткань буро-зелёного оттенка была явно высокого качества, это Патрик отметил сразу. Должно быть, когда-то чемодан был ярко-зелёным, но со временем ткань выцвела и потускнела. Патрику вдруг стало интересно, сколько же лет этому чемодану; мать Дэвида явно не была его первым владельцем.

Семейная реликвия.

Он хотел было нажать на маленькую кнопочку на защёлке чемодана, но передумал.

Не стоит копаться в чужих вещах. Что бы ни хранил там Дэвид, это касалось только его.

Не стоит.

Патрик поднялся на ноги, огляделся по сторонам. Его взгляд упёрся в висящий над кроватью ловец снов, и он снял его быстрым уверенным жестом.

Дэвиду пригодится.

Почему-то Патрик был уверен в этом.

Закрывая дверь, он думал о том, что чемодан слишком массивен для того, чтобы перевозить его на мотоцикле. Надо будет попросить у отца машину…

Нет.

Чересчур рискованно.

Лучше взять автомобиль напрокат.

Зажав чемодан под мышкой, Патрик начал спускаться вниз по ступенькам.

Мысли по-прежнему роились у него в голове.

Но без того самого навязчивого стука.

На этот раз — без.

*

Сэм Райхман глубоко затянулся сигарой.

— Это просто отвратительно, ребе, — с возмущением произнёс он. — Вчера после работы я заехал на кладбище. И знаете, что я обнаружил возле склепа? Цветы, представляете, ребе! Цветы! Целая корзина цветов! Чёрные розы, явно не из дешёвых. Судя по надписи на траурной ленте, это «подарок» от этих ужасных байкеров! Само собой, я выбросил эту мерзость в ближайшую урну!

— Что там было написано, дорогой Сэм? — Цукерман одним глотком осушил стакан с виски.

— Какой-то бред, — отмахнулся Сэм. — Что-то наподобие «Дэйву от «Ангелов». «Ангелы»! Подумать только! Эти грязные вечно пьяные чудовища имеют наглость называть себя ангелами!

Цукерман покачал головой.

— О Сэм, — только и произнёс он.

— Они могли хотя бы осведомиться о традициях нашего народа — эти «Ангелы»[1], — со злостью проговорил Сэм. — Но им, как вы сами понимаете, совершенно плевать! Плевать на традиции, плевать на чужие чувства! — Сэм отмахнулся. — Что тут говорить, ребе: отбросы.

— Понимаю, Сэм, — кивнул Цукерман. — Знаете, Сара — моя младшая дочь — пыталась спутаться в университете с одним крайне мерзким типом. Мало того, что не евреем, так ещё и из ужасной семьи. В роду у парня какие-то латиноамериканцы, подумать только! Даже не представляете, как мне жаль, Сэм, что в нашем штате нет высших учебных заведений, где учились бы только евреи. Это помогло бы избежать подобных ситуаций.

Сэм усмехнулся:

— Мои родители говорили так же, ребе. В итоге всё закончилось тем, что они покинули старые добрые Соединённые Штаты ради земли обетованной. Надеюсь, вам удалось повлиять на дочь?

Цукерман тихо рассмеялся. Смех его напоминал звук скрипучего колеса.

— Само собой, мой дорогой Сэм, — сказал он.

— Как хорошо, когда на детей можно повлиять, — задумчиво произнёс Сэм. — А то сами понимаете… некоторых проще убить.

Цукерман нарочито понизил голос.

— Надеюсь, у вас всё прошло без проблем, Сэм? — поинтересовался он.

— Я тоже надеюсь, — ответил Сэм. — Есть кое-что, что меня беспокоит.

— Рассказывайте, — кивнул Цукерман, подливая себе виски.

Сэм наклонился к нему поближе — словно пытаясь подстраховаться от того, что его услышат чьи-то чужие уши.