Дэвид тихо засмеялся:

— Твоя правда. Слушай… я хочу извиниться. За тот случай. Ну за то, что я послал тебя куда подальше. Я сделал это не по своей воле.

Патрик кивнул:

— Знаю. Ты сделал это потому, что не хотел впутывать меня в свои проблемы.

Дэвид покачал головой:

— Чёрт.

Патрик придвинулся ближе.

— А теперь расскажи мне всё от начала до конца, — сказал он.

Дэвид криво усмехнулся.

— Я всё-таки втянул тебя в это, — сказал он.

— Я сам себя втянул. В тот самый день, когда не послал одного пьяного сексуально озабоченного педерастического ублюдка к чёртовой бабушке.

Дэвид кивнул:

— Ладно. Только для этого я предлагаю всё же зайти в комнату, которую я несколько дней снимаю в этой вшивой норе, — он посмотрел Патрику в глаза, и взгляд его неожиданно стал очень трезвым и даже более холодным, чем обычно. — Знаешь, один грёбаный жид очень любил повторять, что стены имеют уши. Я никогда не придавал этому особого значения, а теперь понимаю, что он был прав — этот грёбаный жид. Этот вшивый грёбаный жид, — «ледяные» глаза вновь взглянули на Патрика, настолько жёстко, что тот едва не отпрянул. — Тот самый вшивый грёбаный жид, который породил меня на этот свет, — он судорожно сглотнул. — И который пытался отправить меня на тот.

Патрик положил руку ему на плечо.

— Ты прав, — сказал он. — Давай зайдём внутрь.

*

Как ни странно, комната оказалась совсем не такой убогой, как внешний вид мотеля, стойка администратора или бар. Она была маленькой, тесной, стены были оклеены дешёвыми обоями, но казалась вполне приличной для придорожного мотеля. Только обилие валяющихся повсюду пивных банок наводило на мысль, что проживающий в ней постоялец пребывает в непрерывном запое.

— Хочешь пива? — спросил Дэвид. — У меня тут завалялась ещё пара банок.

— Не откажусь, — кивнул Патрик. — А вот тебе уже явно хватит.

Дэвид снова усмехнулся. Патрик уже в который раз обратил внимание, что усмешка эта была не такой, как всегда. Теперь она выглядела более злой и холодной.

— Почему бы не выпить за упокой собственной души, — бросил он, передавая одну банку Патрику и тут же открывая вторую. — Ведь я покойник, детка. По крайней мере, официально.

Патрик покачал головой:

— Дэйв. Ещё одна банка — и тебя точно стошнит.

Дэвид пожал плечами.

— Стошнит — проблююсь, — спокойно отозвался он, после чего сделал несколько глотков из банки, подошёл к окну, открыл форточку, взгромоздился с ногами на подоконник, закурил и на какое-то время замолчал.

Патрик терпеливо ждал, глядя на плавающие по комнате, причудливые узоры сигаретного дыма. Он прекрасно знал: Дэвид заговорит сам. Когда будет к этому готов.

Наконец, повернувшись к нему, Дэвид тихо произнёс:

— Он действительно сделал это. Теперь я точно уверен. Цукерман знал. Была суббота, помнишь? Отец… нет, не хочу называть его так! Этот долбаный сраный жид — вот, что ему подходит. Он зачем-то вызвал меня к себе. В этот склеп. Я не мог понять, в чём дело, зачем понадобилось, в субботу… Ты знаешь, что значит суббота для евреев, и мне было непонятно, за каким чёртом ему любоваться ненавистным сынком в такой день. У меня были подозрения, но я старался не думать о плохом. Но они подтвердились. Он что-то разузнал у этого Смитсона из Колорадо-Спрингс. Кстати, ты уже познакомился с ним? Завещание уже огласили?

Патрик кивнул:

— Да. Я видел Смитсона и говорил с ним. Неприятный тип.

Дэвид опёрся локтем на согнутое колено и глубоко затянулся сигаретой.

— Девяносто процентов людей — неприятные типы, Пат, — сказал он.

— Не буду спорить. Продолжай.

— Так вот, — Дэвид вновь затянулся и выпустил в форточку длинную струю дыма. — Он вздумал читать мне нотации и пригласил для моральной поддержки эту гниду Цукермана. И я взорвался. Чёрт, Пат, я взорвался, хотя прекрасно понимал, что этого нельзя делать. Меня словно замкнуло. Я всё ему высказал. Дал понять, что знаю про Эстер. Он, ясное дело, начал отпираться и верещать, что я долбаный полуспившийся придурок, который несёт полную хрень. И в этот момент я обратил внимание на раввина. Видел бы ты его взгляд, Пат. Я посмотрел на него и сразу всё понял. Он знал, Пат, он знал!

Патрик подошёл к Дэвиду и тоже присел на подоконник.

— Ты уверен, Дэйв? — спросил он.

Дэвид кивнул:

— Более чем. И, когда я выпалил это ему в лицо, он даже не отрицал это толком. То есть, нет, не так. Он пытался отрицать, но, Пат… Он не возмутился. Вообще. Понимаешь?

Патрик положил руку ему на плечо.

— Понимаю, — сказал он.

Дэвид сжал его пальцы.

— Дальше… Я, наверное, сошёл с ума. Да, да, Пат, я тронулся, я в этом почти не сомневаюсь. Потому что, когда после этого разговора я сел в метро, у меня были галлюцинации в вагоне. Я видел Эсти, Пат, я видел её! Такой, как она была, только без этого долбаного ДЦП. И она ходила, Пат. Ходила и говорила со мной. И она сказала мне одну вещь, в которую я поверил, несмотря на то, что давно не верю в грёбаного бога и во всю эту мистическую хрень, — Дэвид вздохнул и нервно затянулся сигаретой. — Она сказала, чтобы я не садился на мотоцикл после ремонта. Она повторила это несколько раз. Она взяла меня за руку, и я это почувствовал, Пат! — Дэвид повернулся к Патрику. В холодных голубых глазах, казалось, застыли слёзы. — Я почувствовал, понимаешь? Думаю, уже тогда я решил, что не сяду на этот мотоцикл. Я поверил ей, Пат, я поверил! Наверное, я бы не смог при всём желании сесть на него после такого. Я просто наложил бы в штаны.

Патрик посмотрел ему в глаза. Дэвид пытался отвернуться, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слёзы, но Патрик взял его за подбородок.

— Она спасла тебя, — сказал он. — Твоя сестра спасла тебя. Я знаю, ты ни во что не веришь, но духи тех, кто нас любил, нередко охраняют нас.

— Кажется, я готов поверить, — ответил Дэвид. После чего добавил: — Это ведь был Джерри, да? Джерри Харольдс?

Патрик кивнул:

— Да. Любовь к твоему мотоциклу сослужила ему недобрую службу.

Дэвид покачал головой:

— Бедный мальчик.

— А как ты узнал об этом? О том, что произошло ДТП, в котором ты якобы погиб?

Дэвид усмехнулся:

— Я был сам не свой. Я не знал, что мне теперь делать. Спустить это с рук отцу и Цукерману я не смогу, — он прищурился. — Я знаю, что отомщу, я уже решил. Пускай даже ценой собственной жизни!

Патрик сжал его руку.

— Поосторожнее со словами, — сказал он. — Ты уже едва не поплатился жизнью. Прекрати дразнить судьбу.

— Ладно. Слушай дальше. Мне позвонил Аткинсон и сказал, что я могу забирать мотоцикл. И я уже хотел поехать за ним… но не поехал. В последний момент я передумал. Я сел на какой-то дурацкий рейсовый автобус, доехал до какого-то загородного мотеля типа этого и всю ночь пил в тамошнем баре. Под утро я был уже пьян в стельку. Я обнимался с какими-то залётными байкерами, втиравшими мне, что в свободное время они с удовольствием избивают грёбаных пидоров, и всё это несказанно меня веселило. Мне дико хотелось затащить одного из них в грязный сортир и от души оттрахать в зад. Тут бармен включил телевизор — знаешь, в таких вшивых барах всегда есть телевизор. Передавали новости. Один из пьяных байкеров заявил, что новости смотрят только пидорасы, и я от души рассмеялся, когда вдруг краем уха я услышал, что на восемьдесят седьмой трассе недалеко от Денвера произошла автокатастрофа с участием байкера, и я заорал «заткнитесь!» Они тут же заткнулись и уставились на экран. И тут репортёр сказал, что мотоциклист погиб на месте. Личность его пока не установлена, но предположительно им является Дэвид Айзек Райхман, единственный сын известного денверского юриста, — Дэвид усмехнулся. — Блядский боже, Пат. Я не могу описать, что я почувствовал. Я, не отрываясь, смотрел в экран, видел то, что осталось от моего «Кавасаки» и пытался представить, что же осталось от самого мотоциклиста. Я вспомнил Эсти и её слова. И в душе у меня начал подниматься такой свирепый гнев, что на какое-то мгновение я ощутил, что я больше не человек. Я машина. Запрограммированная на месть. И я обязательно отомщу.