Где она и лежала сейчас.

Патрик сунул руку в карман, прикоснулся к записке кончиками пальцев, и это принесло ему успокоение.

Застегнув карман на молнию, он сел на мотоцикл, надел шлем и завёл мотор.

*

Проехав около двадцати миль в сторону Боулдера, он съехал на обочину, поставил мотоцикл на подножку и закурил — нервными, быстрыми, короткими затяжками.

Патрик знал, что нужно успокоиться, и нервное состояние, в котором он пребывал, казалось ему крайне странным.

Он не замечал такого за собой ранее.

Ха, детка. Но ведь «ранее» ты не любовался в морге на кровавую кашу, которая должна была быть твоим другом и любовником — должна была, но не стала по какому-то жуткому и одновременно прекрасному стечению обстоятельств. «Ранее» ты не разгуливал ночами по кладбищам и не ковырялся в полуразложившихся трупах. Когда-то, очень давно ты потерял мать — но ведь тогда тебе было всего лишь шесть лет! Поэтому, детка, забудь всё то, что было «ранее».

С этой мыслью он докурил сигарету и раздавил окурок носком ботинка.

Он был уже почти у цели, осталось совсем немного.

И от этого сердце его радостно колотилось.

Патрик вновь завёл мотоцикл.

*

Уже почти стемнело, когда он добрался до назначенного места, и Патрик с трудом разглядел старый придорожный мотель с правой стороны трассы. Должно быть, когда-то давно он был виден издалека благодаря мерцанию огней, но, судя по всему, те времена давно прошли. Из всех фонарей, закреплённых под крышей здания, исправными были только три, и то — один из них красноречиво мигал, что говорило о том, что лампочка вот-вот перегорит.

Он оставил мотоцикл на небольшой парковке (на которой, как ни странно, было ещё несколько легковых автомобилей, внушительного вида грузовиков и мотоциклов) и вошёл в мотель.

Администратор, который (Патрик готов был побиться об заклад) являлся одновременно и владельцем этого богом забытого заведения, услужливо ему поклонился.

— Доброго вам вечера, — сказал он. — Желаете остановиться?

Своей манерой речи он напоминал клерка какого-нибудь обеспеченного господина из девятнадцатого столетия, что никак не вязалось с убогим видом заведения.

— И вам добрый вечер, — отозвался Патрик, подойдя к стойке и слегка облокотившись на неё. — Я ищу одного человека, мы должны здесь встретиться. Его зовут Эйбрахам Адамс.

— А, Эйб Адамс! — воскликнул администратор. — Славный малый, надо сказать. Не знаю наверняка, где он в данный момент, но из мотеля точно не уезжал. Должно быть, в баре.

— Спасибо, — кивнул Патрик, — а как…

— Вход в бар с другой стороны здания, — всё таким же любезным тоном перебил его хозяин. — Обойдёте мотель — и первая дверь слева.

Вновь поблагодарив, Патрик направился в бар.

*

Войдя в бар, он едва не врезался в здоровенного лысого мужчину, кожаный жилет и татуировка которого (смеющийся, одетый в мотокуртку скелет на мотоцикле) выдавали в нём байкера старой закалки.

— Смотри, куда прёшь, деточка! — воскликнул здоровяк, смерив Патрика пренебрежительным взглядом. — Сколько можно, спасения нет от таких вот новоиспечённых мотодеточек, как ты! Нацепят дурацкую косую куртку, купят себе за папочкины баксы какую-нибудь новомодную японскую игрушку на колёсах — и давай под байкеров косить! Тьфу ты!

— Извините, — сказал Патрик, но взгляда не отвёл.

— Чтоб тебя черти драли— «извините»! — перекривил его здоровяк. — Мамочке своей скажешь своё «извините»! А настоящие мужики на байках чуть что — должны драться! — наклонившись, он похлопал Патрика по плечу и обдал крепким пивным перегаром. — Всегда! Запомни это, деточка!

— Непременно запомню, — ответил Патрик.

Здоровяк вновь похлопал его по плечу, после чего, зычным голосом осведомившись у бармена, где находится сортир, скрылся в указанном барменом направлении.

Патрик обвёл взглядом помещение. Несколько столиков были занятыми такими же байкерами старой закалки: они пили пиво, болтали между собой, громко смеялись над собственными шутками и, казалось, не обращали никакого внимания но окружающих. Пару столов занимали водители дальнобойщики; все, как один, были огромными детинами, одетыми в потёртые комбинезоны. Они спокойно поглощали свой ужин, время от времени о чём-то переговариваясь. За одним столиком сидел невесть как очутившийся здесь мужчина в строгом костюме. Он пил кофе и курил.

Тут взгляд Патрика упёрся в человека за столиком в углу. Сам столик был маленьким и плохо освещённым; казалось, сидящий за ним посетитель бара нарочно выбрал именно его. Он впился взглядом в фигуру, стараясь разглядеть, и по тому, как красноречиво дёрнулся едва различимый в полутьме силуэт, Патрик понял, что не ошибся.

Ноги вдруг стали ватными, время начало тянуться, словно в замедленном кинокадре, и на какой-то момент Патрику показалось, что это никогда не закончится. Он так и будет вечно идти через этот душный, пропитанный запахом пива, пота и табака полутёмный зал. И, когда Патрик оказался рядом со столиком в углу, это почти казалось ему сном.

— Дэйв…— тихо сказал он.

Сидящий за столом человек поднял глаза, и они обожгли Патрика тем самым ледяным взглядом.

— Наконец-то, — отозвался он. Мелькнувшие за окном фары промчавшейся мимо фуры осветили его лицо, и Патрик понял, что имела в виду Лиззи, когда сказала, что Дэвид как будто постарел на десять лет. — Наконец-то.

Поблагодарив судьбу за то, что в этом заброшенном местечке случайным посетителям нет никакого дела друг до друга, Патрик крепко обнял его.

Дэвида Айзека Райхмана.

Своего друга и любовника.

Согласно официальной информации погибшего в ужасной автомобильной катастрофе и похороненного по строгим иудейским обычаям.

Но, тем не менее, — живого и здорового.

Наперекор всему.

И всем.

— Выйдем? — спросил Патрик, проводя кончиками пальцев по тем самым жёстким «проволочным» волосам.

Дэвид тихо засмеялся.

— С удовольствием, — сказал он. — Но тебе придётся мне помочь. Я пьян в стельку. В говно. В грёбанную сраную задницу.

— Ох, Дэйв, — покачал головой Патрик и неожиданно для самого себя тоже рассмеялся.

========== Объяснение ==========

— Обопрись, — Патрик, не оборачиваясь, подставил плечо.

Только когда они вышли на улицу, до него полностью дошёл весь смысл слов Дэвида в грёбанную сраную задницу, потому что они, как никакие другие, полностью отражали то, насколько он был пьян.

— Ты давно в таком состоянии? — осведомился Патрик.

— Сутки четвёртые или вроде того, — губы Дэвида требовательно зашарили по его шее. — А ты всё так же классно пахнешь, знаешь. Мне этого не хватало.

— Прекрати, — Патрик толкнул его локтем.

— Почему же. Мы вполне можем уединиться в этой грёбаной крысиной норе, в которой я уже некоторое время обитаю. Я скучал по тебе. Надеюсь, ты мне не изменял, м?

— Само собой, всё это время я только и занимался тем, что раздвигал ноги перед всеми мало-мальски симпатичными мужиками, — с раздражением ответил Патрик. — Господи, Дэйв. Я понимаю, что ты чертовски пьян. Потому не буду воспринимать твои слова всерьёз.

Дэвид пьяно усмехнулся:

— А я пытался на днях перепихнуться с одним милым мальчиком, знаешь. Но, поскольку я был ещё пьянее, чем сейчас, я даже не смог кончить. Это был момент позора, м-да.

Патрик покачал головой:

— Мать твою, Райхман, ты всё такой же беспринципный ублюдок.

Дэвид устало опустился на землю, опираясь спиной на стену мотеля. Патрик сел рядом с ним.

— Твоя индейская привычка сидеть на полу оказалась чертовски заразной, — сказал Дэвид. — Я подхватил её от тебя. Но я пошёл дальше, и теперь мне нравится сидеть на земле. Мне чертовски нравится сидеть на земле. Недавно я почти всю ночь так просидел.

Патрик усмехнулся:

— Застудишь яйца.

— Отчего же. Индейцы ведь сидят на земле.

— Ты не индеец. Ты представитель иного народа. Если верить тебе же — невероятно больного.