Уже после того как девочки улеглись, они с Шоном ещё долго сидели в холле, занятые каждый своим делом.

Наконец, свет в холле погас, и Патрик отчётливо услышал шаги на лестнице: Шон и Кристин поднялись наверх.

Он был уже полностью одет: осталось только обуться и надеть куртку. Мотоцикл он предусмотрительно припарковал чуть поодаль от дома: шум двигателя мог кого-нибудь разбудить.

Тихо, словно крадучись, он спустился по ступенькам и вышел из дома в ночную мглу.

Скользнувшие в карман куртки пальцы нащупали ключ.

Тот самый.

И он снова показался Патрику обжигающе-горячим.

*

Добравшись до кладбища Фэрмаунт, Патрик поразился тому, насколько по-разному оно выглядело днём и ночью. Ночь придавала этому последнему приюту усопших какую-то особую спокойную притягательность. В свете луны оно казалось даже величественным.

Патрик слез с мотоцикла, молясь всем известным богам о том, чтобы ворота кладбища были открыты.

Перелезать через ограду ему совершенно не хотелось.

*

Ему повезло. Ворота оказались не запертыми.

Патрик знал, что кладбище охраняется, и искренне надеялся не наткнуться на охрану.

Но поблизости никого не было.

Слух его был обострён до предела: самый обычный шелест листвы казался ему громоподобным шумом, а звук собственных шагов словно отдавался в ушах.

Как стук.

Тот самый стук.

Он дошёл до семейного склепа Райхманов словно по инерции; как будто ноги сами принесли его сюда.

Дверь склепа в темноте выглядела ужасающе мрачно, а сам склеп напоминал зловещую неуклюжую громадину из гротескного фильма ужасов. В лунном свете можно было разглядеть лишь высеченную на двери Звезду Давида.

Он вынул ключ (всё такой же горячий) из кармана, вставил его в замок и повернул на два оборота.

Дверь приоткрылась с глухим скрипом.

Она открывалась вовнутрь, и Патрик толкнул её плечом.

Теперь вход в склеп, казалось, напоминал гигантский рот, и это выглядело ещё более гротескно.

«Входи, входи внутрь, Патрик О’Хара, урождённый Патрик Келлер — ведь такой была твоя фамилия до того, как после смерти матери отец дал тебе свою? Входи, входи. Это я, твой старый приятель склеп. Я вполне себе неплохой парень — только изредка я ем людей. Но это ведь не самая страшная привычка, да, Патрик О’Хара, урождённый Келлер? Несколько лет назад я съел одну милую девочку. Её звали Эстер, или Эсти — так её называли родные. Один из этих «родных» однажды удавил её подушкой — и я был вынужден проглотить её со всеми потрохами. А потом я сожрал жену этого паршивого детоубийцы, а теперь — и его сына. Когда-нибудь я доберусь и до него самого, до мистера Райхмана, ах, простите, Сэма, да, да, да, Патрик Келлер!.. То есть, Патрик О’Хара. Ну чего же ты стоишь, входи, входи, входи!»

Не колеблясь ни минуты, Патрик зажёг фонарь и скользнул в этот причудливо распахнутый рот.

И закрыл за собой дверь.

На всякий случай.

*

Ещё с порога ему ударил в нос мерзкий, удушающий запах гниения и разложения, и Патрик закрыл нос рукой, надеясь, что его не стошнит.

Это оказалось сложнее, чем ему казалось изначально.

Намного сложнее.

Но он должен был это сделать.

Ступеньки, которые вели вглубь склепа, он преодолел почти без труда. Запах по-прежнему был отвратительным, но Патрику уже почти удалось к нему привыкнуть.

Он знал, что в случаях, когда для захоронения используется склеп, родня покойного нередко просит похоронное бюро о бальзамировании тела. Это не так уж дорого и довольно эстетично.

Но только не консервативный иудей Райхман.

Тело должно гнить — это Патрик хорошо помнил.

Добравшись до гроба, распространявшего жуткую вонь (вблизи воняло ещё сильнее, и Патрик с трудом сдержал подступивший к горлу комок), он достал, было, из кармана специально захваченный для этой цели длинный нож, когда его взгляд вдруг упёрся в щель между крышкой и основанием.

Гроб был открыт.

Он надел перчатки — на случай, если полиции вдруг взбредёт в голову осмотреть склеп (хотя такое представлялось Патрику маловероятным ввиду возможного вмешательства Райхмана в расследование, но исключать подобное всё же не стоило) и, с трудом сдерживая очередной позыв к рвоте, откинул крышку гроба.

Смотреть на его содержимое Патрику не хотелось, но от его взгляда не укрылось то, что лежащее в гробу кровавое месиво не было завёрнуто в саван.

Погибших в автокатастрофах хоронят в той же одежде, какая была на них в момент смерти — об этом он тоже слышал от Дэвида.

Он зашарил взглядом по трупу, стараясь обнаружить хоть что-нибудь. Патрику не хотелось касаться трупа, но он уже собрался перевернуть его, когда взгляд упёрся в торчащий между разлагающимся телом и стенкой гроба клочок бумаги.

Дрожащими пальцами, стараясь не надорвать, Патрик вытащил его.

Клочок бумаги тоже невыносимо вонял, но Патрик уже не обращал на это внимания.

Он развернул мятый, сложенный вчетверо лист. Строчки прыгали, буквы, казалось, спотыкались друг о друга, перед глазами плыло, тошнота вновь подступала к горлу, но он читал. И по мере того, как смысл написанного достигал его сознания, откуда-то изнутри поднималось чувство огромного, практически неземного ликования.

Запихнув клочок в карман (чёрт с ней, с вонью), Патрик поймал себя на странном желании расхохотаться и с трудом подавил его.

Это было бы огромной наглостью по отношению к тому, кто лежал в гробу.

Он вновь опустил взгляд на полуразложившуюся кровавую кашу, и желание рассмеяться тут же покинуло его.

— Прости, — тихо сказал он, кончиками пальцев касаясь трупа. — Прости, это было гадко с моей стороны. Просто так… так было надо. Надеюсь, ты поймёшь.

Патрик закрыл крышку гроба и направился к выходу.

Не оборачиваясь.

Вход в склеп больше не напоминал гигантский рот, и он спокойно закрыл дверь, не снимая перчаток.

Уже у ворот, стаскивая перчатки, Патрик обернулся; ему отчего-то хотелось бросить на склеп последний прощальный взгляд. Теперь усыпальница семейства Райхманов показалась ему похожей на сказочное жилище злой колдуньи, и он усмехнулся.

Нет, не колдуньи.

Колдуна.

Злого колдуна, который считает, что перехитрил всех.

Но придёт и его время.

Пальцы Патрика нащупали в кармане пропитанный отвратительным зловонием клочок бумаги.

И почему-то он показался ему таким же горячим, как и ключ от склепа.

========== Встреча ==========

Утром Патрик отвёз иллюстрации редактору журнала. Тот похвалил его за оперативность и остался доволен рисунками.

— Мне начинает казаться, что я предложил вам слишком маленькую зарплату с учётом столь отменного качества работы, мистер О’Хара, — сказал он. — Будете продолжать в том же духе — и в скором времени между нами состоится разговор о совершенно иной сумме. Но только при одном условии. Пару месяцев я наблюдаю за вами, а затем, если замечаний не будет — всё обговорим.

Патрик едва удержался от усмешки. Слова редактора казались ему обычной заманиловкой, но он не подал виду.

— Спасибо, сэр, — кивнул он.

Похвалив ещё раз отменное качество графических работ, редактор отпустил его.

Выходя из здания, Патрик изо всех сил старался собраться с мыслями. На какое-то мгновение в голове, казалось, снова застучало, но он волевым усилием приказал этому отвратительному нервирующему стуку заглохнуть.

Ключ от семейного склепа Райхманов по-прежнему лежал в кармане его куртки — почему-то оставлять его в доме отца Патрику ужасно не хотелось, и он не стал выкладывать ключ из кармана.

Как и извлечённый из гроба клочок бумаги, который он уже успел окрестить «запиской с того света».

Он перечитал её огромное количество раз, не обращая никакого внимания на исходивший от листа бумаги смрадный запах, который сейчас, к счастью, уже почти выветрился. Он читал записку до самого утра; когда текст заканчивался, Патрик просто начинал читать сначала, и лишь когда за окном забрезжил такой долгожданный, всегда приносивший успокоение рассвет, он нашёл в себе силы убрать записку обратно в карман кожаной мотоциклетной куртки.