Распоряжения относительно церемонии погребения оглашены не были, и это совершенно не удивило Патрика: он был уверен, что здесь не обошлось без вмешательства Райхмана.

«Тело человека после смерти должно быть предано земле. Оно должно гнить, Пат. «Прах ты и в прах возвратишься». Так велит Тора. Но я не хочу».

Ох, Дэйви-Дэйви… Как же сильно ненавидел тебя твой отец. Какое дикое отвращение должно испытывать живое существо, чтобы лишить своего родного сына возможности быть оплаканным действительно близкими ему людьми и похороненным так, как он сам хотел.

На какую-то секунду сердце Патрика сжалось, и разум его захлестнула слепая, свирепая ярость.

Но он понимал, что эта ярость бессмысленна.

Сейчас — бессмысленна.

Как никогда.

*

Как только закончилось оглашение, Смитсон начал подходить по очереди к каждому из наследников с просьбой поставить подписи в каких-то документах. Патрика перехватил Райхман.

— Надеюсь, близкий друг моего покойного сына уделит минутку своего драгоценного внимания его скорбящему отцу? — спросил он, и Патрик подумал, что его сейчас вырвет от этого нарочитого пафоса.

— Конечно, мистер Райхман, — кивнул он.

Райхман взял его за локоть и отвёл в сторону.

— Патрик, — начал он, — я всё понимаю. Мой сын был… как бы это сказать… очень привязан к тебе, и именно это толкнуло его на столь необдуманное решение, как…

Патрик взглянул ему в глаза:

— Что вы имеете в виду?

Райхман усмехнулся:

— Хочешь начистоту, мальчик? Ладно, так и быть. Ты сам напросился. Патрик, ты думаешь, что я слеп и глух? Что я такой идиот, что ничего не понимаю? Дитя моё, я прекрасно знаю, что Дэвид был гомосексуалистом. Нет-нет, не думай, он не делился со мной подробностями своей личной жизни. Я просто сам обо всём догадался. Я почувствовал это. Как и то, что ваши с ним отношения выходили далеко за пределы дружеских. Да-да, не удивляйся, я понял это сразу. Но не стал вмешиваться. Хотя мог бы, если бы захотел. Просто моё глубокое убеждение состоит в том, что взрослый человек вправе сам решать, как ему жить и что делать. Поэтому я не стал в это влезать. Но, видишь ли, Патрик, квартира, которая при жизни принадлежала моему сыну, — это квартира его несчастной матери, и я считаю, что будет крайне несправедливо, если после гибели моего бедного мальчика её наследует его любовник, поэтому…

С трудом подавив желание плюнуть Райхману в лицо со словами «заткнись, двуличная мразь», Патрик прервал его речь:

— Я не собираюсь отказываться от наследства, мистер Райхман, — он выдержал паузу. — Если вы об этом.

Прервавшись на полуслове, Райхман застыл, глядя на Патрика изумлённым взглядом.

— Прости, — тихо произнёс он, — я не ослышался?

— Нет, мистер Райхман, — Патрик позволил себе усмехнуться. — Ваш слух в полном порядке. Как и ваше природное красноречие. Спасибо за лекцию насчёт сексуальной ориентации Дэйва, она была познавательной. Но отказываться я ни от чего не собираюсь. Не потому, что я корыстная тварь, мистер Райхман, хотя вы в любом случае будете думать именно так — ведь вам так хочется. А потому, что такова была воля Дэйва. Которого я, в отличие от вас, любил и уважал.

Тёмно-карие глаза Райхмана прищурились. Несмотря на всю правильность черт и внешнюю «красивость», сейчас он напоминал разъярённого бультерьера.

— Ты… — прошипел он, — ты… Да как ты смеешь так говорить со мной, грязная индейская проститутка!

Патрик не отвёл глаз, и, казалось, это разозлило Сэма ещё сильнее, но ему было уже всё равно.

— Извините, мистер Райхман, меня ждёт мистер Смитсон, — сказал Патрик.

Райхман схватил Патрика за локоть и сдавил его настолько сильно, насколько мог.

— Тебе не сойдёт это с рук, — прошипел он. Глаза его сузились, желваки ходили на лице. Всем своим видом он походил теперь не на разъярённого бультерьера, а на взбешённого Нага из сказки Киплинга, и Патрик понял, почему именно с этим сказочным персонажем нередко сравнивал своего отца Дэвид. — Не сойдёт. Я опротестую завещание. Я найду способ вырвать этот лакомый кусок из твоей вонючей пасти, подонок!

— О да, — кивнул Патрик. — Вы непременно его опротестуете. Я даже не сомневаюсь.

— Мистер О’Хара, — подал голос Смитсон, закончивший, наконец, беседовать с Лорой Нильсон, — у меня остались только вы.

Патрик повернулся к нему:

— Конечно, мистер Смитсон.

Стоящий у выхода Дэнни Ричардс сделал Патрику знак, что подождёт на улице.

Патрик кивнул в ответ.

Когда он выводил свою подпись на документах Смитсона, его мысли были далеко.

Он думал о том, что тот факт, что Смитсон не озвучил параграф завещания, в котором говорилось о кремации, как ни странно, сыграл ему на руку.

Почему-то Патрик был уверен, что не ошибается.

Уверен, как никогда.

Подняв глаза от бумаг, он обратился к Смитсону:

— Вы ведь не огласили последний параграф завещания, — тихо сказал он. — Почему? — Патрик кивнул головой в сторону стоявшего поодаль Сэма, который, казалось, не сводил с него злобного взгляда своих прищуренных глаз. — Чем он запугал вас?

Как ни странно, Смитсон усмехнулся в ответ.

— Говорите потише, мистер О’Хара, — сказал он. — Если не хотите неприятностей.

Настал черёд Патрика усмехнуться:

— Кажется, я уже нарвался на них, когда не отказался от наследства по его требованию.

Смитсон кивнул:

— Вы смелы. Это определённо заслуживает уважения. Вы ведь наполовину индеец, не так ли, мистер О’Хара? Они всегда отличались смелостью.

— Может быть, скажете, чем он вас запугал? — Патрик вернулся к бумагам, краем глаза наблюдая за реакцией Сэма Райхмана.

— Это слишком личное, мистер О’Хара. С вашего позволения, мне не хотелось бы об этом говорить. В любом случае, воля умершего касательно наследования его имущества и денежных средств была оглашена от и до. А похороны… какая по большому счёту разница, когда человек уже мёртв? Никогда не понимал своих клиентов, до безумия озабоченных собственными похоронами. Если бог существует, душа в любом случае уже отошла в мир иной, вне зависимости от того, что сотворили с телом. Если же бога нет, то все мы всего лишь биологический мусор, и тем более всё равно, кого как похоронили — ведь умерший этого уже не узнает. Понимаете мою мысль?

Патрик кивнул:

— Очень даже хорошо понимаю. Но, если следовать вашей логике, то тела умерших следует выбрасывать на свалку.

Смитсон тихо рассмеялся.

— Ваша правда, мистер О’Хара, — сказал он.

Подписав все нужные документы, Патрик попрощался со Смитсоном и покинул дом.

Напоминающий грозовую тучу Сэм Райхман стоял у окна и смотрел ему вслед.

Патрик чувствовал это, даже не оборачиваясь.

*

В тот же день он подъехал на мотоцикле к кладбищу Фэрмаунт. На само кладбище он не пошёл, лишь взглянул издалека на семейный склеп Райхманов.

В кармане его кожаной мотокуртки лежал ключ, тот самый ключ. Вопрос был лишь в сроках.

Патрик искренне надеялся, что не ошибается.

Не слезая с мотоцикла, он окинул взглядом кладбище, словно надеясь разглядеть между деревьями ту самую фигуру в чёрном, так внимательно взиравшую на пафосную иудейскую церемонию погребения.

Но он ничего не увидел.

Ничего и никого.

Его рука нервно сжала ключ в кармане, и он вдруг показался Патрику обжигающе-горячим.

Или это всё его озябшие пальцы?

Он вновь взглянул на склеп и улыбнулся.

Конечно, это озябшие пальцы.

Наверняка.

========== Снова склеп ==========

Патрик с трудом дождался ночи.

Как назло, отец и Кристин долго не ложились: Кристин смотрела очередную мелодраму (каждая из них непременно трогала её до слёз, поэтому перед просмотром Кристин обычно заранее вооружалась носовым платком), а Шон читал роман Джеймса Хедли Чейза. Марта и Морин были уже в своей комнате, но, судя по звукам голосов, ещё не улеглись. Наконец, сделав паузу в просмотре, Кристин поднялась в комнату девочек и строгим голосом велела им лечь спать.