Шон поднял руки, словно сдающийся в плен врагам солдат.

— Я не считаю подобное нормальным, — сказал он. — И именно это заставило меня начать тот разговор с Дэвидом. Но я также не считаю, что имею право принуждать тебя к такого рода откровениям, тем более, теперь, когда всё в любом случае кончено. Я просто решил сказать тебе правду. Я не хочу, чтобы мы были друг другу чужими, Пат. Знаю, ты живёшь в своём мире, наполненном рисунками, индейскими преданиями и какими-то сумбурными мыслями и эмоциями, в которых сам чёрт ногу сломит. Но всё же мы друг другу не чужие, Пат. Не чужие! Я твой отец. Я изо всех сил стараюсь понять тебя, и…

Патрик усмехнулся:

— О да. Ты так стараешься понять меня, что пытаешься вместо меня решать, как мне жить.

— Пат, я же объяснил…

Патрик отмахнулся:

— Знал бы ты, что ты сделал, папа. Ты нанёс удар человеку, который в тот момент был крайне уязвим. Не думаю, что это то, чем стоит гордиться. Даже если сделано это было ради какого-то абстрактного блага.

— Сынок, я подумал, что ваши отношения…

Патрик посмотрел ему в глаза.

— Ты уверен, что хочешь услышать от меня что-либо о наших с ним отношениях? — спросил он. — Ты уверен, что хочешь это знать?

Шон покачал головой.

— Не думаю, что теперь это имеет смысл, — сказал он.

Патрик кивнул:

— Ты прав. Не стоит глубоко закапываться в отношения двух людей, один из которых теперь в виде кровавой каши заколочен в гробу, а другой — морально раздавлен, — он затушил сигарету и снова взглянул отцу в глаза. — Расскажи мне о Сэме Райхмане, папа. Расскажи мне о нём, — он отвернулся и закурил новую сигарету, затем вновь перевёл взгляд на отца. — И о том, почему ты ушёл из полиции.

Шон усмехнулся:

— Тебе что-то выболтал этот негодяй Уильямс?

— Почти.

— Ладно, — сказал Шон. — Тогда слушай. Только сразу предупреждаю тебя: то, что ты сейчас услышишь, является совершенно бесполезной информацией. Правдивой, но бесполезной.

Настал черёд Патрика усмехнуться.

— Правда бесполезна в девяноста процентах случаев, папа, — сказал он.

— Ты как-то уж слишком циничен для такого юного существа, — покачал головой Шон. — Но вынужден признать, что ты дело говоришь. Именно поэтому…

— … именно поэтому ты и отказался в своё время стоять на страже закона, — кивнул Патрик. — Я знаю.

— Надо сказать, ты очень умён, — не без гордости констатировал Шон. — Короче, слушай. Только, если ты не возражаешь, я присяду на пол рядом с тобой.

Патрик не возражал.

*

Через пару дней на мобильный телефон Патрика поступил звонок с незнакомого номера. Мужской голос на другом конце провода представился Джеффри Смитсоном, нотариусом из Колорадо-Спрингс, и без всяких лишних вступлений заявил, что оглашение завещания трагически погибшего Дэвида Айзека Райхмана состоится завтра в два часа дня в доме его отца, и, поскольку он, мистер Патрик О’Хара, фигурирует в этом документе как наследник, его присутствие было бы крайне желательным.

— Я приду, мистер Смитсон, — сказал Патрик. — При условии, что Сэмюэл Райхман позволит мне присутствовать.

— Возможно, он будет против, — усмехнулся в трубку Смитсон. — Но, будучи сам юристом, он должен осознавать, что такова установленная законом процедура. Если мистер Райхман будет возражать против того, чтобы завещание было оглашено в его доме, думаю, мы подыщем другое место, только и всего. Однако, я уверен, что это не понадобится. Я сегодня беседовал с мистером Райхманом, мистер О’Хара. Надо сказать, он был поразительно спокоен — даже слишком для человека, только что потерявшего единственного сына, — голос Смитсона звучал ровно, но Патрик был абсолютно уверен в том, что уловил в нём ироничные нотки; похоже, нотариус догадывался о том, что отец и сын плохо ладили. Если не знал наверняка.

— Мистер Райхман вообще довольно выдержанный человек, — ответил Патрик.

— Пожалуй, соглашусь с вами, — отозвался Смитсон. — Что ж, мистер О’Хара, буду ждать вас завтра в два в доме мистера Райхмана. Пожалуйста, не опаздывайте. Мне придётся ехать из самого Колорадо-Спрингс, а потом снова возвращаться обратно: вечером назначена процедура оглашения другого составленного и заверенного мной завещания, — он тихо усмехнулся. — Люди в последнее время что-то часто, знаете ли, мрут.

Патрик пообещал не опаздывать, попрощался с нотариусом и повесил трубку.

Последняя фраза Смитсона заставила его легко усмехнуться.

Чёрт возьми, вы правы, мистер Смитсон, нотариус из Колорадо-Спрингс. Люди действительно не так уж редко мрут, и некоторые даже в очень юном возрасте.

Потому что им помогают.

Патрик взглянул на развалившегося на диване Мозеса. Кот выглядел поразительно спокойным. Буквально вчера за ужином так подозрительно подобревшая Кристин в перерывах между попытками накормить Патрика жареным цыплёнком и картофельным салатом заметила, что кот ведёт себя довольно странно для животного, недавно потерявшего хозяина. Обычно животные чувствуют смерть хозяев, и это заставляет их погрузиться в длительную депрессию, которая вполне может закончиться смертью несчастного питомца. Кристин читала об этом в журнале «Космополитен», а ещё смотрела фильм про Хатико.

Мозес всем своим видом напоминал кого угодно, только не несчастное животное, глубоко погружённое в депрессию. Отреагировав на лёгкое прикосновение Патрика своим фирменным «муурр», он от души потянулся, после чего перевернулся на другой бок.

На какое-то мгновение Патрик представил себе, какое лицо завтра будет у Сэма Райхмана, и ему стало смешно.

Вас ждёт сюрприз, мистер Райхман, ах, простите, Сэм.

Особенно с учётом того, что он, Патрик, не станет ни от чего отказываться.

Исключительно по известной лишь ему одному причине.

Он подумал о квартире Дэвида, и вдруг, совершенно неожиданно, перед его взором отчётливо предстал тот самый зелёный чемодан.

«Когда я был маленьким, у моей мамы был чемодан, который мне почему-то до жути нравился. Такой ярко-зелёный, обитый бархатистой тканью. Сам не знаю, откуда он взялся. Может быть, от бабушки — евреи любят передавать из поколения в поколение такие старые бесполезные вещи. Мама хранила в нём всякую ерунду. Сам не знаю, почему, но он нравился мне до мурашек. И я всё доставал маму, чтобы она мне его подарила. И выпросил в итоге. Знаешь, это было такое счастье — заполучить этот чемодан. Помню, я сразу же сложил туда все свои любимые игрушки и побежал показывать всё это добро Эстер. Он сохранился, знаешь. Я сохранил его. Я и сейчас складываю туда вещи, которые мне дороги».

Патрику вдруг подумалось, что Дэвид хотел бы, чтобы этот чемодан сейчас был у него.

Чтобы он всегда был у него, Патрика. Всегда, до тех пор, пока…

Патрик сам не знал, откуда взялась эта мысль.

Это было всего лишь ощущение.

Всего лишь.

========== Оглашение ==========

В назначенный час все «потенциальные наследники трагически погибшего Дэвида Айзека Райхмана» собрались в доме Сэма, в его личном кабинете.

Представитель благотворительного фонда помощи больным ДЦП Дайана Вествуд (на счёт этого фонда Дэвид в своё время перечислил большую часть своей премии, полученной на нью-йоркской выставке; часть денежных средств на своём личном счёте Дэвид завещал ему же), преподаватель Дэвида Лора Нильсон (по завещанию Дэвида именно она должна была распоряжаться судьбой всех его работ; видимо, в момент составления завещания Дэвид уже думал о создании этих мини-скульптур), известный в байкерской среде под именем Чингачгук лидер «Ангелов» Дэниэл Ричардс (Дэвид завещал клубу часть денежных средств) и, наконец, он сам, Патрик О’Хара, который по завещанию Дэвида должен был получить в своё полное распоряжение его имущество, то есть, находившуюся в собственности покойного квартиру.

Лицо Сэма Райхмана, казалось, не изменилось, но от Патрика не укрылось то, каким нехорошим блеском зажглись его глаза, когда нотариус добрался до последнего пункта.