========== Размышления ==========
Патрик сел на пол, поставил рядом пепельницу и закурил.
Ни одна мышца на его лице не дрогнула, пока он читал завещание; лишь только взгляд быстро скользил по строчкам.
Дочитав, он отложил прошитые листы в сторону и затушил сигарету.
Дэйв… ох, Дэйв… зачем, ну зачем ты это сделал?
Мозес, который, судя по всему, уже окончательно освоился, спрыгнул с кровати, подошёл к Патрику и безмолвно уселся у его ног. Всей своей позой он сейчас напоминал какое-то древнее кошачье божество, и это заставило Патрика улыбнуться.
Мысли вновь забегали у него в голове.
При других обстоятельствах Патрик непременно отказался бы от наследства. Несмотря на письмо Дэйва, он поступил бы именно так. Ему не нужно было чужого. Никогда. Он бы не стал переступать через себя и свои принципы даже из уважения к памяти Дэйва.
Но теперь всё изменилось.
Если он откажется от наследства — Сэм заграбастает всё, как единственный прямой наследник, и тогда…
Патрик закурил новую сигарету.
На какое-то мгновение в его воображении на удивление чётко нарисовался образ Сэма, узнавшего о завещании. «Кто ты такой?! Мерзкий ублюдок, жалкое индейское отродье!» Так Сэм станет говорить.
В этом можно было ни на йоту не сомневаться.
Патрик вновь представил выражение лица разгневанного, брызжущего слюной (нет, не слюной — ядом, настоящим змеиным ядом!) Сэма, и почему-то это заставило его улыбнуться.
Напоминающий статую древнего кошачьего божества Мозес повернул к нему голову и одарил Патрика взглядом своих невероятно мудрых жёлто-зелёных глаз.
Кажется, он был с Патриком полностью согласен.
*
Телефонный звонок заставил его отвлечься от размышлений.
Взглянув на дисплей, Патрик увидел, что ему звонит Сэм Райхман.
Конечно. Похороны. Райхман хочет сообщить ему, когда похороны.
Патрик нажал клавишу приёма вызова:
— Алло.
— Патрик, это Сэм Райхман, — проговорила трубка нарочито усталым голосом. — Я обещал позвонить тебе и оповестить касательно похорон. Они состоятся завтра в два часа дня на кладбище Фэрмаунт[1]. Могу попросить кого-нибудь встретить тебя возле кладбищенских ворот.
— Не стоит, мистер Райхман. Я знаю, где ваш семейный склеп.
Райхман усмехнулся в трубку.
— Вижу, вы с Дэйви действительно были очень близки, если он таскал тебя к нашему семейному склепу, мой мальчик, — сказал он. — Ну что уж теперь говорить об этом.
Патрик промолчал.
— У меня только одна просьба, Патрик, — продолжил Райхман. — Пожалуйста, позаботься о том, чтобы на похороны не заявился кто-нибудь из так называемых «друзей» моего покойного сына. У меня нет никакого желания их видеть.
Патрик криво усмехнулся.
Само собой, у тебя нет никакого желания их видеть, Сэмюэл Райхман — ведь помимо тебя их увидят все твои многочисленные благообразные приятели. А позориться перед ними тебе никак не хочется — тебе и так достаточно «позора» в виде сына-байкера. Но теперь этот «позор» мёртв. Ты так думаешь. И теперь в глазах всей своей диаспоры ты будешь выглядеть чуть ли не великомучеником. «Ах, бедняга Сэм, за что ему достались все эти наказания!» Так станут говорить твои друзья во главе с этим омерзительным Цукерманом. Тебя станут сравнивать с Иовом — ведь ты страдал так же сильно, как и этот несчастный ветхозаветный персонаж. Нет, не так же, ты страдал сильнее, Сэм Райхман! Ты потерял всех близких, а ведь семья — это святое для такого благопристойного правоверного иудея, как ты. Это страшнее, чем мучения несчастного Иова, это страшнее, чем Десять Казней Египетских, это страшнее всего на свете, Сэм, и теперь ты несчастнее всех во вселенной. Аминь.
— Патрик? — вновь заговорившая голосом Сэма телефонная трубка вернула его в реальность. — Ты меня слушаешь?
— Да, мистер Райхман. Я не собираюсь приглашать на похороны Дэйва никого без вашего ведома. Не беспокойтесь.
— Я всегда знал, что ты благоразумный мальчик, — сказал Райхман. — Надеюсь, мне не придётся в этом усомниться.
Уверив Райхмана, что, разумеется, не придётся, Патрик повесил трубку.
Он аккуратно сложил завещание и письмо Дэвида обратно в конверт и закурил новую сигарету.
Мысли вновь закопошились в голове.
О завещании станет известно на днях. Наверняка, из Колорадо-Спрингс приедет Смитсон для его оглашения.
И Сэм Райхман больше не будет мило общаться с ним, Патриком, о нет. Он обрушит на него весь свой праведный гнев.
Но не это волновало Патрика больше всего.
После оглашения завещания он вполне может стать главным подозреваемым в деле об убийстве — если полиция придёт к выводу, что это действительно убийство.
В таком случае, наилучшим выходом из положения будет сказать, что он, Патрик ничего не знал о завещании. И это будет абсолютной правдой — ведь до сегодняшнего дня он действительно не знал о содержании документа, ему было известно лишь о его существовании.
Повертев ещё какое-то время конверт в руках, Патрик, наконец, вновь убрал его на дно ящика стола.
У него ещё будет время подумать, что с ним делать.
*
Роуэлл Аткинсон метался по своей мастерской, словно заключённое в тесную клетку дикое животное.
В голове у него тоже копошились мысли, но мысли эти были совсем иной природы, не такой, как у Патрика.
Аткинсон боялся.
Он ненавидел чувство страха и ненавидел себя за то, что временами испытывал его.
Боятся слабаки.
А он, Роуэлл Аткинсон, бывший байкер, гроза дорог, не из их числа.
Где-то глубоко внутри противно захихикал внутренний голос. Его хихиканье напоминало смех гиены, и Роуэлл поёжился.
Ты и есть гиена, Роуэлл Аткинсон. Не байкер, не гроза дорог. Гиена. Мерзкая трусливая гиена, готовая убить за кусок мяса.
За большой и жирный кусок мяса.
Роуэлл знал, что его вызовут в полицию — к этому он был готов. К тому же — Сэм Райхман подробно проинструктировал его касательно того, что нужно говорить копам.
Его интересовало другое.
Куда подевался Джерри?
Он знал, что парень собирался отправиться на поиски своей пропавшей подруги, и это казалось Роуэллу очень смешным. Ушла — ну и хрен с ней, так он говорил Джерри. Не стоит так переживать из-за женщины. Одна ушла — появится другая. Так он считал.
Но Джерри его не слушал.
Телефон помощника не отвечал, и это очень не нравилось Роуэллу.
Отсутствие Джерри могло спутать все карты им с Сэмом Райхманом.
Хотя…
Роуэлл погрузился в собственные мысли, от которых его отвлекло лишь то, что догоревшая до конца сигарета, зажатая между зубами, едва не обожгла ему губы.
Отшвырнув окурок в сторону, Роуэлл чертыхнулся и вновь погрузился в мысли.
Которые ему совершенно не нравились.
Они заставляли его нервничать.
А нервничать Роуэлл Аткинсон ужасно не любил.
[1]Одно из самых больших и старых кладбищ Денвера.
========== Похороны ==========
На кладбище Фэрмаунт пришло много людей — по большей части евреи, друзья и приятели Сэма. Патрик подумал, что никогда раньше не видел такого скопления евреев, хотя Дэвид и говорил ему, что членам еврейской диаспоры свойственно собираться в большом количестве в синагогах в субботние дни.
Цветов и венков не было: еврейская традиция не разрешает приносить на похороны цветы. Патрик знал об этом от Дэвида. Гроб был закрыт. Иудаизм строго запрещает выставлять тело умершего на всеобщее обозрение; об этом Патрик тоже слышал от Дэвида. С горькой усмешкой он подумал о том, что, даже не будь у иудеев такой традиции, ни один человек в здравом уме не решился бы выставить открытый гроб с таким содержимым, в противном случае какая-то часть присутствующих потеряла бы сознание, а остальных бы просто стошнило.
Время от времени Патрик украдкой поглядывал на лицо Сэма Райхмана. Оно выражало непреодолимую скорбь, напоминая трагическую маску из средневекового театра.
Райхман не стал надрывать на себе одежду, как это принято по иудейским обычаям[1], и Патрик мысленно поблагодарил судьбу за это. Несмотря на непоколебимое выражение лица, внутри у него всё бушевало, и он держался из последних сил, чтобы никак не показать своих истинных чувств.