Дэвид повернулся к Патрику. Во взгляде его ярко-голубых глаз было выражение ужаса и вместе с тем — восхищения.

— О’Хара. Ты хренов псих.

Патрик пожал плечами:

— Думаешь, это не стоит показывать людям?

— Ты не понял. Ты не просто хренов псих. Ты хренов гениальный псих. Я без понятия, как ты это делаешь. Я не художник. Но чтоб черти твою задницу драли, это самое великолепное, что я видел за свою сраную жизнь, за исключением мотоциклов, дороги и тебя самого.

— Дэйв, ты преувеличиваешь, — сказал Патрик, стараясь не подавать вида, насколько его тронуло это завуалированное признание в любви.

Дэвид схватил его за ворот куртки и притянул к себе.

— Не смей говорить со мной так, когда я выражаю свои чувства к тебе, индейский засранец, — сказал он. Их губы почти соприкоснулись.

— А у тебя есть чувства ко мне? — усмехнулся Патрик. — Или, может, тебе просто нравится делать то, что запрещает тебе твой отец?

— Ты немного перепутал, — губы Дэвида коснулись уха Патрика. — Это запрещает не мой отец, а Тора. Мой отец вообще ни сном, ни духом. Знай он об этом — он убил бы меня.

— Ты снова преувеличиваешь. Ни один нормальный отец не убьёт своего сына.

Дэвид тихо рассмеялся:

— Ты иногда такой наивный, Пат, — он взял Патрика за руку. — Мне нравятся твои картины. И будь я проклят, если ты не гений.

Их пальцы переплелись. Дэвид вновь посмотрел на Патрика.

— Почему ты со мной? — вдруг спросил он. — Мне сначала казалось, что ты нормальной ориентации. И это делало тебя ещё более привлекательным для меня.

— У меня нет ориентации, Дэйв.

— Это как? — не понял Дэвид.

— Вот так. У меня нет никакой ориентации. Я просто что-то чувствую к отдельным людям. Вот и всё. Почему обязательно быть какой-то ориентации?

— А кто-то, помнится, отпихивал меня руками и ногами. «Отвали от меня, Райхман, я не гей», — перекривил Дэвид.

— Я думал так. Тогда. Теперь нет.

Взгляд Дэвида вновь устремился на выстроенные в ряд картины. Затем он вновь повернулся к Патрику.

— Чёрт подери, я трахаю гения, — сказал он.

Патрик покачал головой.

— Ты что угодно испортишь, — сказал он.

— Это точно, — согласился Дэвид.

[1]Звезда Давида — символ еврейского народа и иудаизма в виде шестиконечной звезды, в которой два треугольника наложены друг на друга.

========== «Ангелы» ==========

— Тебе необязательно идти, если не хочешь, — Дэвид с какой-то особенной любовью протирал зеркала заднего вида на своём «Кавасаки Ниндзя».

— Я подумал, что это для тебя важно, — отозвался Патрик, зарисовывая что-то на клочке бумаги.

— А для тебя так важно, что для меня это важно? — усмехнулся Дэвид.

Патрик лишь взглянул на него через плечо и тут же отвернулся.

— Прекрати убивать меня своим альтруизмом, — продолжил Дэвид.

— Что такого плохого в альтруизме?

— То, что его не существует. Все люди эгоисты. Без исключений.

Патрик продолжил рисовать что-то на клочке. Дэвид закончил, наконец, протирать зеркала, уселся рядом с Патриком и закурил.

— Мне иногда хочется, чтобы ты мне от души вмазал, — сказал он. — А ты вместо этого сидишь и молчишь. И рисуешь там что-то себе, — он с усмешкой толкнул Патрика локтем под рёбра. — Знаешь, это бесит.

— Странное желание, — отозвался Патрик, глядя куда-то на линию горизонта.

— Ничуть. Может, мне просто хочется выжать из тебя эмоции.

— Тебе нравится доставать людей.

— Да, детка, — Дэвид поднялся на ноги, швырнул окурок куда-то в сторону и похлопал Патрика по плечу. — Что ж, отдирай свою задницу от этого хренова бревна и поехали, — он обернулся и взглянул на Патрика. — Раз уж тебе так хочется доставить мне удовольствие, я не буду сопротивляться.

Патрик лишь кивнул и пожал плечами. Дэвид изобразил гримасу, которая, судя по всему, должна была означать что-то вроде «о господи, опять!»

— Они классные ребята, — заверил он Патрика. — Тебе понравятся. Много пьют и зверски ругаются. Похабно шутят. Но это не мешает многим из них увлекаться чем-нибудь вроде психологии или философии. Как завернут что-нибудь — закачаешься.

— Я не сомневаюсь, Дэйв, — отозвался Патрик.

*

— Кто к нам пожаловал, — высокий длинноволосый мужчина в кожаном жилете и потёртых джинсах подошёл к Дэвиду и пожал ему руку, после чего от всей души сгрёб его в объятия. — Ну, здорово, брат.

— Я тоже рад тебя видеть, Джо, — отозвался Дэвид, хлопая приятеля по плечу. — Всё нормально у тебя?

— Путём. Знаешь про Билли Таккера? — лицо Джо помрачнело. — Разбился в субботу. Был в шлеме, скорость не превышал. Какой-то ёбанный пидор на «Хаммере» перестроился на трассе прямо перед ним, не включив поворотник. Чтоб их черти драли, этих пидорюг! Залезли в свои металлические коробки и думают, что могут так отгородиться от всего мира!

Дэвид опустил глаза. Да, он знал про Билли Таккера. Он узнал об этом ещё до того, как вести об этой трагедии разнеслись по всей байкерской тусовке. Потому что в два часа ночи ему позвонил отец. Какой-то знакомый коп сказал ему. И он счёл своим долгом среди ночи позвонить сыну, чтобы заявить, что рано или поздно он, Дэвид, так же расшибётся на трассе. Как Билли. Которого увезли в больницу, и врачи отделения реанимации как могли боролись за его жизнь. Авария произошла около часа ночи, а ровно в четыре утра Билли скончался, не приходя в сознание.

Чёрт возьми, а ведь он был моим ровесником.

Хренов «Господьбог» снова свершил свою справедливость. Ему снова кто-то понадобился. И не потому, что он сделал что-то плохое. Просто так. Привет, Билли, меня зовут Господьбог. Давай поиграем. У меня сегодня хреновое настроение, поэтому один пидор на трассе забудет включить поворотник и неожиданно перестроится прямо перед тобой. Само собой, ты не успеешь затормозить. В такой ситуации никто не успел бы. Даже Господьбог. Ты выживешь после такого, Билли? Игра началась.[1]

Дэвид поежился от этой мысли и положил руку на плечо Джо, вновь подумав о том, что не давало ему покоя уже несколько месяцев.

Надо составить завещание.

Случись с ним что — Сэм непременно похоронит его по иудейским обычаям. А этого Дэвид не хотел больше всего.

Проблема была в том, что все нотариусы Денвера прекрасно знали Сэма Райхмана, и сделать что-либо в обход его в этом городе не стоило даже пытаться. Значит, придётся сделать это в другом месте.

Надо составить завещание.

— Ладно, хорош о грустном, — сказал подошедший к ним Тони Лестер, один из основателей клуба. — Не расстраивай нашего мальчика, Джо, а то, глядишь — сбежит от нас.

Реплика была не случайной. В байкерском клубе Денвера «Ангелы дорог» Дэвид был одним из самых молодых.

— Не сбегу, — отрезал Дэвид. — Не думай так даже.

— Не злись, — ответил Тони. — Знаю, что твой старик трахает твой мозг. Потому и сказал так.

Холодные голубые глаза Дэвида взглянули на Тони в упор. Тот лишь кивнул в ответ.

— Без обид, брат, — повторил он. — И вообще, хватит о грустном. Жаль парня, но что тут поделаешь. Ты давай-ка с другом нас познакомь.

Кивнув в знак согласия, Дэвид представил Патрика друзьям.

*

Как ни странно, Патрик довольно быстро нашёл общий язык с денверскими байкерами. Последние от души полюбили его, что заставило Дэвида на пару мгновений ощутить острый приступ зависти: до недавнего времени всеобщим любимцем был он. Дэвида любили за независимый нрав, бунтарское поведение и острый язык; Патрика же полюбили за другое. Было что-то донельзя привлекательное в его замкнутой немногословной натуре. Он говорил мало, но по делу. И это пришлось по вкусу «Ангелам дорог». По крайней мере, большинству из них.

Однажды они сидели в баре. Ирландец по отцу, Патрик оказался настоящим индейцем в том, что касается спиртного. Алкоголь быстро бил ему в голову, и у него развязывался язык. В тот вечер он сидел за столиком, окруженный несколькими тоже не вполне трезвыми байкерами, и увлечённо рассказывал им что-то о традициях индейцев мохаве, с вождём которых, если верить Патрику, он был хорошо знаком и время от времени общался. Дэвид сидел за барной стойкой и задумчиво потягивал пиво, не сводя глаз с Патрика.