— О господи, Дэйв…

— Вот такая вот история, — Дэвид закурил новую сигарету. — После этого я решил, что срать мне на этого бога. Я не хочу верить в бога, который убивает детей, к тому же так жестоко. Бог-садист. Когда я сказал это отцу, он отвесил мне оплеуху.

— А твоя мать? — осторожно осведомился Патрик.

— После пожара и гибели Эстер она начала пить, — ответил Дэвид. — Отец пытался её образумить. Возил по врачам. Грозился запереть в клинике. Ничего не помогало. В один прекрасный день она напилась и утопилась в ванне. Прямо в ванне, Пат. Отец забеспокоился, что она долго не выходит, начал стучать в дверь. Она была заперта. И тогда он выбил дверь. Мать была уже мертва, рядом валялась бутылка из-под виски. Одному дьяволу известно, как она пронесла в ванную эту чёртову бутылку. Отец ловил её на подобном раньше, поэтому убрал из дома всё спиртное, — Дэвид вздохнул. — Как видишь, не помогло.

Патрик ничего не сказал в ответ. Только положил руку на плечо своего друга.

— Ладно, пора валить из этой глуши, — Дэвид красноречиво шмыгнул носом и начал отчаянно изображать попытки извлечь попавшую в глаз соринку. — А то говорят, в этих местах дикие звери водятся.

— Говорят, — отозвался Патрик. — Только вот люди пострашнее зверей будут.

— Странный ты, ей-богу, — Дэвид потрепал его по волосам. — Недаром говорят, что индейцы чудной народ.

— Возвращаемся в Денвер? — поинтересовался Патрик, заводя мотоцикл.

— Хер тебе, — спокойно отозвался Дэвид. — Будем кататься по шоссе, пока не остохренеет. Потом остановимся в каком-нибудь гнилом мотеле и напьёмся до белой горячки.

— У тебя какая-то нездоровая тяга к гнилым мотелям, грязным клубам и дешёвым шлюхам обоих полов, — усмехнулся Патрик.

— Чтоб тебя черти драли, ты прав! — засмеялся Дэвид. — Меня воспитывали как богобоязненного еврейского мальчика. Поэтому, как только я повзрослел, мне отчаянно захотелось дерьма. Настоящего дерьма, Пат. Которое на самом дне.

— От этого твоя страсть к мужчинам? — поинтересовался Патрик, застёгивая куртку.

— Чёрт его знает. Я не трахаю других мужиков после того, как у нас с тобой началось, если ты об этом. Только девчонок иногда. Но, думаю, ты меня простишь.

Патрик снова усмехнулся:

— Ох, Дэйв…

Дэвид подошёл к нему и погладил его по шее. Затем, взяв за подбородок, развернул лицо Патрика к себе.

— Скажи, индейцы когда-нибудь практиковали подобное? — спросил он. — Ну, такие отношения между мужчинами. Давно хотел тебя об этом спросить.

— Подобные обычаи существуют во многих индейских племенах.

— А в твоём?

— Ты так говоришь, словно я живу в резервации.

— Скажи.

— Бывает, — ответил Патрик и отвернулся.

— Я рад это слышать.

— Почему это?

— Не хотелось бы думать, что по меркам своего племени ты теперь запятнан из-за меня, — он наклонился и легко чмокнул Патрика в щёку. — А вот я буду гореть в аду как грязный содомит. «И с мужчиной не ложись как с женщиной; это мерзость».[2] Что-то вроде этого там написано. Вот только мне плевать. Я живу, как мне нравится. Получаю, что хочу. Как только я впервые тебя увидел, я сразу же решил, что обязательно тебя отдрючу. Потому что мне этого хочется.

— Поехали уже, — отозвался Патрик и легко сжал руку Дэвида.

Дэвид посмотрел на Патрика и подумал, что в этом хрупком молчаливом пареньке, как две капли воды похожем на Моррисона, столько внутренней силы, сколько ему, Дэвиду, и не снилось. И что несмотря на то, что он нагло пользует этого мальчика самыми извращёнными способами, Патрик по сути своей гораздо больше мужчина, чем он сам.

— Пат…

— Ну чего тебе?

— Почему ты позволяешь мне дрючить тебя, как сучку?

— Пошёл ты в жопу, Райхман.

— Я этого и хочу, как только остановимся на ночь.

— Гад ты, — покачал головой Патрик и, красноречиво взглянув на Дэвида через плечо, выехал на трассу.

— Сучка О’Хара, — не остался в долгу Дэвид, но Патрик не услышал его из-за рёва мотора.

[1]Действие последующих глав также происходит за два года до событий первой главы (за редким исключением).

[2]Искажённая цитата из Ветхого Завета.

========== Мастерская ==========

— Ты никогда раньше не приглашал меня сюда, — в голосе Дэвида слышался явный упрёк.

Патрик едва заметно улыбнулся. Как все собственники, Дэвид не выносил, когда его куда-то не приглашали, о чём-либо ему не рассказывали или с кем-либо не знакомили.

— Это моё тайное место. Входи. Разуваться не надо. Куртку тоже можешь не снимать. Здесь довольно прохладно в это время года.

— Прохладно — не то слово, — Дэвид поёжился и застегнул до конца молнию на кожаной мотокуртке. — Ужасный дубак. Как ты это выносишь?

— Мне не холодно, Дэйв.

Судя по выражению лица, Дэвид хотел, было, отвесить пару шуточек на тему вигвамов и индейских набедренных повязок, но отчего-то осёкся.

— Твой отец редко здесь бывает? — спросил он.

— Можно сказать, вообще не бывает, — Патрик раздвинул выцветшие шторы на небольшом окне. — Последнюю пару лет здесь бывал только я.

— Местечко для избранных? — Дэвид извлёк из пачки сигарету и начал её разминать. — Здесь можно курить, я надеюсь?

— Можно. Тебе всё можно.

Дэвид выразительно посмотрел на него:

— Поосторожнее с такими словами, мальчик. Заставлю ответить.

Патрик усмехнулся:

— Пошляк. Диву даюсь, как ты со своим отцом общаешься.

— Это довольно тяжёлый и болезненный процесс, — отозвался Дэвид. — Причём, для обеих сторон. И, видимо, это заметно.

— Просто вы… такие разные.

— Признайся, это его борода тебя так впечатлила? — теперь усмехнулся Дэвид. — Или что?

— Не знаю, — отозвался Патрик. — Но… Я даже подумал… Может быть, тебе не стоило нас знакомить… Это как-то…

— Грязно и непорядочно, о да! — Дэвид покачал головой. — Не неси херню, Пат. У старика начался очередной приступ любви ко мне. Это обычно ненадолго. Ему захотелось познакомиться с моим лучшим другом. Так что пользуйся возможностью. Если он хочет помочь тебе устроить выставку — пускай. Скоро этот приступ пройдёт, говорю тебе. И он снова начнёт орать, что я позор семьи. Будет пытаться пинками загнать меня в синагогу и насылать на меня армии раввинов и прочих высокоморальных до тошноты религиозных личностей. От всего этого у меня яйца ноют.

Патрик выразительно указал взглядом на широкий чёрный кожаный браслет, украшенный серебряной Звездой Давида[1], на левом запястье Дэвида.

— Для меня это не религиозный символ, — покачал головой Дэвид. — Ничего сакрального в этом нет. Мне просто нравится бесить антисемитов, детка, — он хлопнул Патрика по плечу. — Ну что, покажешь мне свои картины? Жажду приобщиться к миру искусства.

— Идём, — кивнул Патрик.

*

Как только они вошли в небольшую комнату, Патрик тут же раздвинул шторы.

В отличие от мрачноватой прихожей, эта комната казалась полной света. Возле одной стены стоял мольберт с красками, на небольшом столе были разложены карандашные наброски.

— Мои готовые работы там — в правом углу, — сказал Патрик. — В левом — то, над чем я сейчас тружусь, — легко, едва ощутимо он прикоснулся к плечу Дэвида. — Ты только не пугайся, о’кей?

Дэвид красноречиво взглянул на Патрика через плечо. «Кому ты это говоришь, детка» — говорил этот взгляд. Кивнув в ответ, Патрик откинул ткань, накрывавшую картину.

Дэвид ожидал увидеть что угодно, но только не это. Все картины были пейзажами. Но только на первый взгляд. При дальнейшем рассмотрении в каждом пейзаже легко было увидеть что-то ещё. Вот тут облака, причудливо складываясь, образовывали женское лицо, а там стайка летящих птиц напоминала изогнутые в улыбке губы. На одной из картин деревья складывались в фигурку сидящей кошки, а на другой волны реки выглядели словно протянутые руки.

Но были и другие картины. Они стояли отдельно от первых. Увидев их, Дэвид сразу же понял, что имел в виду Патрик под словами «ты только не пугайся». Это были страшные картины. Загадочно нависавшие над лесом тени образовывали нечто напоминавшее жуткую маску на одной из них, а бурлящий водопад при ближайшем рассмотрении казался изображением когтистых лап неведомого животного, раздирающих труп.