Рядом с девочкой сидела Нэнси. Она явно задремала над книгой. Сэм взглянул на обложку — бульварный дамский роман. Бедная Нэнси, всё живёт мечтами о Прекрасном Принце, и это почти в сорок лет… А между прочим, она неплоха, подумал Сэм, окидывая взглядом фигуру спящей женщины.

Он тут же одёрнул себя. Он пришёл не за этим.

— Нэнси, — тихо проговорил он, слегка тронув женщину за плечо.

Нэнси тут же широко распахнула глаза, почти подпрыгнув на месте.

— Мистер Райхман… Простите, я…

— Ничего, Нэнси. Я вижу, вы устали. Идите домой. Я побуду с Эстер.

— Мистер Райхман… Вы уверены?

— Да-да. Идите домой и хорошенько отдохните, Нэнси.

— Спасибо, мистер Райхман. Я вернусь к вечеру.

Нэнси ушла, и он решил действовать сию же минуту. Пока не сдрейфил, пока не передумал.

Взяв подушку, на белоснежной наволочке которой Рейчел с любовью вышила инициалы Эстер, он недрогнувшей рукой опустил её на лицо дочери.

Ему казалось, что всё будет быстро, но она проснулась. Она хрипела, её похожие на скрюченные птичьи лапки руки пытались его царапать и, прижимая подушку к её лицу одной рукой, другой он перехватил её руки и наступил на них коленом. Казалось, что-то хрустнуло, но это, как и эти ужасные дикие хрипы, не остановило, а ещё больше раззадорило Сэма.

Ему нужны были здоровые дети.

А не маленькое отродье, отравлявшее жизнь его семье.

Через пару секунд всё было кончено.

Он отбросил в сторону подушку, и его мозг заработал с удвоенной скоростью.

Осталось замести следы. А способ сделать это было лишь один.

Сжечь дом.

Сэм любил свой дом. Ему было жаль с ним расставаться.

Но другого выхода он не видел.

«То, что огонь не уничтожает, он закаляет». Так сказал Оскар Уайльд в своём бессмертном «Портрете Дориана Грея». И, когда огонь начал пожирать комнаты, которые Рейчел с такой любовью обставляла, Сэм чувствовал — он закаляется.

В поджоге дома и убийстве Эстер Райхман был обвинён некий Стюарт Доннели — несколько человек слышали его угрозы в адрес «жидовской гниды» Райхмана после того, как при помощи этого успешного адвоката Стюарт лишился своего дома (тот перешёл к его бывшей жене, адвокатом которой был Райхман). «Ты отнял у меня дом, жидовская гнида! За это я сожгу твой!» — вне себя от злости вопил тогда Доннели.

При свидетелях. Которые, узнав, какая трагедия постигла адвоката, тут же вспомнили об этом. И дали показания.

На суде Доннели полностью признал свою вину.

Трагедия Сэмюэла Райхмана, потерявшего не только кров, но и маленькую дочь, которая и без того столько страдала от своей болезни, заставила рыдать весь Денвер.

[1]Цитата из Ветхого Завета.

========== Просто Сэм ==========

За два года до начала событий[1]

— Так значит, вы и есть лучший друг моего сына, — Сэм Райхман широко улыбался, отчего напоминал Патрику какого-то типа из рекламы зубной пасты. — Рад знакомству, — он протянул руку. — Патрик, верно ведь?

Патрик пожал протянутую ему руку:

— Да, сэр. Патрик О’Хара.

Райхман покачал головой:

— Первое правило в моём доме: никаких сэров и мэм, мой мальчик. Сэм. Просто Сэм.

Патрик украдкой взглянул на Дэвида, и тот ответил ему лёгким одобряющим кивком.

— Хорошо. Сэм.

— Так-то лучше. Вы ирландец, Патрик? — жестом Райхман указал ему на стоящий в холле диван, приглашая присесть.

— У отца ирландские корни. Мать из индейцев мохаве.

— Вот оно как, — снова улыбнулся Райхман. Улыбка подозрительно напоминала усмешку. — Наполовину ирландец, наполовину индеец. Какое интересное смешение кровей. Вы похожи на Джима Моррисона, Патрик. Просто одно лицо. Если бы увидел вас на улице — решил бы, что у старины Сэма съехала крыша.

— Ему это часто говорят, — вклинился Дэвид.

Райхман взглянул на сына, затем вновь перевёл взгляд на Патрика.

— Что вы изучаете в университете, Патрик? — поинтересовался он.

— Историю живописи.

— Пат художник, пап, — объяснил Дэвид.

— Художник? — брови Сэма Райхмана выразительно поползли вверх. — Вот оно как. Выставлялись где-нибудь?

— Пока нет, сэр… простите, Сэм.

— Значит, это непременно нужно устроить, — Райхман кивнул в знак благодарности прислуге, которая только что принесла чай. — У вас нет своей мастерской, я полагаю?

— У моего отца есть небольшой загородный домик. В довольно диком месте. Отец там давно не бывал. С его разрешения я превратил дом в свою мастерскую. Там и рисую.

— Это меня не удивляет, — кивнул Райхман. — Вы ведь наполовину индеец, так что страсть к диким местам должна быть у вас в крови. Вы не будете против, если я как-нибудь загляну в вашу мастерскую, Патрик? Хочу посмотреть ваши работы. Думаю, я мог бы помочь вам устроить выставку.

— Не стоит так беспокоиться, мистер Райхман… Сэм.

Райхман отмахнулся:

— Расслабьтесь. Я буду рад сделать что-то для лучшего друга своего сына. Дэйв мне все уши прожужжал — Патрик то, Патрик это. Мне только в радость помочь.

Взгляд Патрика вдруг упёрся в стоящую на небольшом столике фотографию. На ней была изображена молодая женщина со светлыми, уложенными локонами волосами, держащая на руках маленькую девочку. У малютки было специфическое выражение лица, какое обычно бывает у нездоровых детей.

— Мои покойные жена и дочь, — сказал Райхман, перехватив его взгляд. — Единственное фото, уцелевшее после пожара. Я всегда носил его в кармане пиджака, потому оно и сохранилось.

Патрик посмотрел на Райхмана, затем вновь перевёл взгляд на фотографию. Даже если бы Райхман не сказал ни слова, Патрик понял бы, что женщины и девочки с фото уже нет в живых. От фотографии веяло могильным холодом. Это было типичное изображение умерших людей. Патрик всегда чувствовал такие вещи. Порой это пугало, но он старался об этом не думать.

— Мне жаль, — сказал он Райхману.

Сэм Райхман лишь кивнул с ответ. На лице его было выражение глубокой печали, но отчего-то оно казалось Патрику фальшивым и напоминающим маску. Как будто Райхман надевал его в случае необходимости.

Патрик подумал, что, наверное, ему просто показалось.

Но сама история гибели сестры и матери Дэвида прочно засела у него в голове.

*

— Почему ты никогда не рассказывал об этом? — спросил Патрик у Дэвида. Они съехали с шоссе, припарковавшись у обочины, и курили, не слезая с мотоциклов. — Ты говорил, что твоя мать погибла, когда ты был ребёнком. Но никогда не упоминал о сестре.

— Не говорил, потому что не хотел, — обрубил его Дэвид. Он выпустил дым в сторону и снова перевёл взгляд на Патрика. — Хочешь, чтобы я рассказал?

Патрик пожал плечами:

— Твоё дело.

Дэвид тихо усмехнулся:

— Почему у тебя всегда такой вид?

— Какой?

— Как будто тебе всё пофигу.

— Мне не пофигу.

— Словно в своём мире живёшь, ей-богу, — Дэвид раздавил окурок носком ботинка. — Ладно, слушай. Даже если тебе пофигу, я тебе расскажу. Она была на два года младше меня. Её звали Эстер. У неё был детский церебральный паралич. Тяжёлая форма. Многие говорили, что она ни черта не соображает, но я знаю, что это было не так. Я её очень любил. Мы разговаривали взглядами. Я просто сидел рядом и смотрел на неё, а она смотрела на меня. Мы понимали друг друга. Я знал, что долго жить она не будет, с каждый днём ей становилось всё хуже и хуже. Я часто слышал, как предки говорили об этом. Мать плакала. Она почти всё время плакала, но при мне старалась держаться. И я тоже плакал. По ночам в своей комнате. Пытался молиться этому дурацкому богу, про которого постоянно вещал престарелый раввин в синагоге, куда отец меня регулярно таскал. Такие дурацкие детские молитвы, знаешь… Наподобие «Господи, если Эстер поправится, я отдам ей все свои игрушки». Но я знал, что она не поправится. В глубине души понимал, хоть и был ребёнком. А потом… Тем утром мы с матерью поехали навестить бабушку с дедом. Отец собирался весь день пробыть дома и отпустил сиделку, которая присматривала за Эстер. И отлучился. Буквально на несколько минут, но этого хватило. Один полоумный поджёг дом. У него давно был зуб на моего отца, старик неслабо насолил ему, когда отсудил у этого козла дом в пользу его бывшей жёнушки. Этот псих угрожал отцу, но никто не принял всерьёз эти угрозы. А зря. Он устроил поджог. Канистра бензина и брошенная спичка. Этого хватило. Отец вызвал пожарных, но было уже поздно. Они ничего не смогли сделать. Эстер сгорела заживо.