Не стало больше заострённых чувств.

Мир словно вернулся в нормальное состояние.

Проходящая мимо девушка улыбнулась ему, и он вернул улыбку.

Девушки любят плохих парней, детка.

Он старался переключиться.

Ничего не выходило.

Детский голос продолжал звучать в голове, то нарастая, то убывая, как будто кто-то невидимый регулировал громкость динамика.

Нельзя садиться на мотоцикл, Дэйви.

Нельзя.

Нельзя.

Не садись на мотоцикл после ремонта.

Нельзя.

*

Сэм Райхман метался по кабинету, пытаясь успокоиться. Потягивающий виски Джозеф Цукерман внимательно наблюдал за своим другом.

— Думаю, вам следует для начала успокоиться, Сэм, — сказал он, наконец. — Не стоит принимать это так близко к сердцу.

Сэм усмехнулся:

— Вы так думаете, ребе?

— Ну разумеется, друг мой. Рассудите сами: ну что такого может сделать ваш сын? Всё, что он тут нёс — обычный бред воспалённого сознания. Мальчик слишком долго вёл неподобающий образ жизни, а это, сами понимаете, никак не могло пройти бесследно для его психики. Такое безудержное злоупотребление алкоголем… общение со всеми этими маргиналами на мотоциклах… плюс ещё этот индеец… Всё это лишило его способности рассуждать здраво.

— Если она у него вообще когда-нибудь была, — бросил Сэм, отворачиваясь к окну и закуривая сигару.

— Уверяю вас, он не пойдёт в полицию, — сказал Цукерман. — Вы ведь сами рассказывали мне, что байкеры предпочитают считать себя вне закона. А если пойдёт — кто ему поверит? Это будет его слово против вашего. Только и всего.

Сэм повернулся к раввину.

— После всего, что случилось, мне невыносима одна мысль о том, что это отвратительное, порождённое мной существо ходит по той же самой земле, по которой ходим мы с вами, ребе, — сказал он. — И дышит тем же самым воздухом.

— Сэм-Сэм, не горячитесь, — покачал головой раввин. — Как ни крути, это ваш сын.

— Не говорите мне этого! — отмахнулся Сэм. — У меня больше нет сына! Я не желаю иметь ничего общего с этим ненормальным отродьем, — он повернулся к Цукерману. — Клянусь вам, ребе, больше всего на свете я сейчас хотел бы, чтобы он умер!

Цукерман кивнул.

— В колодец ведро — туда и веревка[1], — сказал он.

[1]Еврейская пословица.

========== Решение ==========

Дэвид вышел из метро.

Воздух по-прежнему казался до отказа наполненным запахом, который Дэвид обычно называл «запах города». Но он уже не бил в нос и не казался таким удушливым.

Он закурил последнюю сигарету и, смяв пачку, швырнул её в ближайшую урну.

Хорошо, что в кармане куртки лежит ещё одна.

Нежный детский голосок вновь зазвучал в голове, и это заставило Дэвида содрогнуться.

Почему она сказала «не садись на мотоцикл после ремонта»? Почему она так сказала?..

Дэвид был стопроцентным материалистом. Он не верил в мистику. Рассказы о призраках, явившихся с того света, всегда веселили его от души. Каждый раз, когда в его присутствии поднималась подобная тема, он заявлял, что всё это напоминает ему бредни из Торы, которой он ещё в детстве наелся на всю оставшуюся жизнь. После чего обычно следовал его «фирменный жест» — выпускание дыма через ноздри с характерным прищуром глаз. А потом он начинал смеяться.

Вот только сейчас ему было совсем не смешно.

Пройдя несколько метров, Дэвид почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и едва не подскочил на месте, взяв себя в руки в последний момент.

Ты стал каким-то нервным, мой мальчик. Что такое? Тебя что-то беспокоит? Бедняжка. Должно быть, генетическая предрасположенность к психическим расстройствам сыграла с тобой злую шутку. Ты ведь всегда был больше Вайсманом, чем Райхманом, правда ведь, Дэйви? Неудивительно, что ты сходишь с ума, да-да, Дэйви, ты сходишь с ума и скоро будешь томиться в клинике для душевнобольных, как несчастная Адель…

Он услышал эту фразу у себя в голове так, словно её произнёс его отец, и в голове отчаянно загудело.

Ты видишь призраков повсюду, детка.

Он обернулся — слишком медленно. Как будто действительно боялся, что за спиной окажется призрак.

Только не такой милый, как Эсти. Какой-нибудь полуразложившийся труп с висящими на оголённых костях ошмётками гнилой плоти.

Но ничего подобного не произошло. Перед ним стоял Шон О’Хара.

Всего лишь Шон О’Хара, отец Патрика.

— Добрый день, Дэйв, — сказал он. — Есть минутка? Признаюсь, хотел позвонить вам на днях, но раз уж так вышло, что я вас встретил…

Дэвид посмотрел на Шона. Взгляд был вымученным — он сам чувствовал это.

— Что вам нужно от меня, мистер О’Хара? — спросил он.

— Хочу поговорить с вами по душам, Дэйв. Давайте выпьем кофе.

Блядский боже, Шон О’Хара, откуда ты взялся… Только тебя сейчас не хватало.

Чёрт, чёрт, чёрт…

Но убегать… от Шона…

Ни за что.

Он снова взглянул на Шона. Последний выглядел несколько потерянным. Он отводил глаза и нервно теребил руки, и Дэвид сразу понял, что ничего хорошего от этого разговора ждать не придётся.

Хуже уже не будет, да, детка?

Перехватив, наконец, бегающий взгляд Шона, он кивнул в ответ:

— Хорошо, мистер О’Хара. Правда, у меня не так уж много времени…

Шон легко прикоснулся к его плечу. Глаза его по-прежнему бегали.

— Это займёт не более получаса, — сказал он.

Плохое предчувствие усилилось.

Хуже уже некуда, детка?

Дэвид легко пожал плечами.

— Выбирайте, куда нам пойти, мистер О’Хара, — сказал он. — Мне всё равно.

Шон снова кивнул, всё так же пряча глаза.

*

Кафе было уютным — слишком уютным для того, чтобы Дэвид мог чувствовать себя комфортно. Но кофе здесь варили отличный. Сделав несколько глотков и закурив, он немного расслабился.

— Надеюсь, вы не против, мистер О’Хара, — сказал он, кивком головы показав на дымящуюся сигарету в своей руке. — Я знаю, вы не курите.

— Не курю и, сказать честно, не особо приветствую эту привычку, — ответил Шон. Он тоже слегка расслабился, по крайней мере, его глаза больше не бегали. — Но нотации читать не собираюсь.

Дэвид кивнул:

— В таком случае, может быть, перейдём к делу, мистер О’Хара?

— Вы правы, — ответил Шон. — Значит, так и поступим, — он поднял глаза от чашки с дымящимся кофе, сложил руки в замок и внимательно посмотрел на откинувшегося на спинку стула Дэвида. — Дэвид, послушайте. Как я уже сказал, я не собираюсь читать вам нотаций — и это касается всего, не только курения, поэтому…

— Короче, мистер О’Хара.

Казалось, Шон не ожидал такого поворота.

— О… — покачал головой он. — Евреи, как самый деловой народ в мире, предпочитают сразу перейти к главному? Не так ли, Дэйв?

Дэвид усмехнулся.

— Вы могли бы не подчёркивать лишний раз то, что вам неприятны евреи, мистер О’Хара, — сказал он. — Точнее — жиды. Называйте вещи своими именами.

— Дэвид, я вовсе не хотел…

Дэвид отмахнулся:

— Перестаньте, вы же взрослый человек. Давайте избавим друг друга от излишней необходимости разыгрывать вежливость, мистер О’Хара, — он взглянул Шону в глаза. — Я вас слушаю.

Шон усмехнулся. Усмешка не выглядела злой, скорее — нервной.

— О’кей, — сказал он. — Тогда я скажу без обиняков. Дэвид, мне не нравятся ваши отношения с моим сыном.

Дэвид глубоко затянулся и выпустил дым поверх головы Шона.

— По-моему, ваши отношения с ним тоже оставляют желать лучшего, мистер О’Хара, — сказал он.

Шон прищурился. Последняя фраза Дэвида его явно разозлила.

— Оставим вежливость, раз ты так хочешь, — отрезал он. — Дэйв, я далеко не дурак. Я видел вас вместе. Скажу честно, мне плевать на твои чёртовы извращения, но не впутывай в свои игры Патрика.

Дэвид подался вперёд:

— Вы думаете, что…

Резким и нервным жестом Шон схватил его за запястье.

— Я думаю, что у тебя ярко выраженные гомосексуальные наклонности, мальчик, — сказал он. — И не хочу, чтобы мой родной сын стал таким же под твоим влиянием.